Не все художники умеют говорить или балаболить. Я смотрел на моего друга художника, когда мы были в красивом осеннем парке с ручьём. Он останавливался, всматривался в пейзаж, и глаза его горели. Он видел красоту и знал что с этим делать.
Многое происходит молча, в сакральных тайниках души. Это спрятанная от всех квартира, комната-сейф. Потом художник берет бумагу, холст, отштукатуренную стену, дерево и выносит на поверхность мира впечатление. Пробует, сравнивает и соотносит с тем сокровенным, что хранилось в тайниках. Материал подчиняется, поёт и дышит. Художник молча вибрирует, как тело скрипки, как жесть саксофона, как струна по которой ударяет плотный войлочный молоточек фортепьяно, выбивая точную, нефальшивую ноту. Всё это время художник может не произнести ни слова. Его язык- это язык камня, краски, глины. Его первое слово может вдруг оказаться названием работы, но работа может быть и без названия.
Однажды я видел, как художник прятался от камеры телевизионщиков и говорил:
- Пойдем отсюда скорее.
- Ты что боишься камер?
- Не хочу ничего говорить... я уже всё сказал.