Стыдливой краской брачного обета
зарделись щёки старенькой плиты,
где вместе служат новому обеду
кастрюли жесть, чугун сковороды
и чьи-то незадачливые руки:
в животворящей влаге, полной слёз,
осушенных до соли пеной будней,
бескровится увесистая кость;
горошек перца прянит соки птицы,
как тени глаз сгущает ночь без сна,
и лист лаврушки даст особый смак,
сменив пожухлый листик смоковницы.
Доходит до готовности бульон
кипеньем ссор за кухонным столом.
А рядом, брызгая горячим маслом
и побуревшей корочкой шкворча,
обжаривалась вырезка из мяса
молочного, но крепкого тельца.
Нежнейший стейк с кровавой сердцевиной,
пропахший звонким потом всех трудяг,
под ароматной веткой розмарина
избыл пропащий запах передряг,
но вспыхнет пламя чёрного разгула,
когда польётся сверху чистый спирт,
затем до дна из чаши час испить
стыдливый соус, приводящий в ступор.
Обед готов, две миски у стола -
овчарка будет сыта до утра.