Вели в эту осень аллеи из огненных клёнов,
Дороги из желтомонетных берёзовых рощ –
В столпах исполинов, вершинно грозой зачернённых,
Старейшин, калечно подравненных под молодёжь.
Вели, темой личной, три сложных студенческих года,
Открытий подъёмы, рутин и морок косный склон.
Вёл тёплый сентябрь в оконечных колхозных работах:
Солома, зерно, и картофель, и свёкла, и лён.
Дела полевые! Под солнышком, дождиком, ветром.
Мешки и корзины, ботва на обгрязшей косе,
Лошадки в упряжках – нас всё отдаляло от лета,
И вот – бабье-летний, последний, озимый посев.
Едва рассвело, сквозь туманную плоть прорываясь,
В мир двинулся трактор, на сцепке ведя за собой
Наполненный зёрнами ржи с ядовитой приправой
Весь в устьях истечных стальных агрегат посевной.
Здесь правилось раньше Семяра сакральное дело *
По весям славянским! Теперь этот благостный пёс,
Крыла отложив, воплотился в колёсное тело,
На почву безверий сойдя с Русь-античных небёс.
Меж тем за молочной стеной поднималось светило,
Туман стал редеть, открывая чистейшую высь.
И вот уже глади стерней и лугов приоткрылись,
И купы лесков на вершины холмов взобрались.
И я в рани плыл над земли жизнь вбирающим лоном,
За бункером стоя. Пел трактор и сеялка в тон;
Внизу, следом частым, рождалась бороздок гребёнка,
В завзорь уходя, в сизовато-вуальную тонь.
А день ширь холстов разворачивал в раме старинной,
Детали, палитру меняя, просматривал их –
Собраньем фрагментов батальной вселенской картины,
Повторных веками и в вечном деяньи живых.
Мазок за мазком. И нельзя тон один упустить в них!
Вот в цепи сюжетов – былинный промчался как конь –
По небу раскинулись гривой расчёсанной нити
Из пёристых, тонких, в алмазный отлив облаков.
Иль – борозд земных отражением в формах летучих?
Взаимность такая в природных явлениях есть...
Но близится полдень, и движутся тёмные тучи,
И тень покрывает полмира, стога, пашню, лес.
Сейчас линет дождь! Пыль по полю несётся с дороги,
Всё красится в серь под клубами лиловых громад.
Вверху сотни действ: к слою слой, опоздавшие крохи
Торопятся в строй, в давке путаной мнутся, спешат!
Сливаются в хлябь сверхширокого мокрого мрака,
Собравшего дольним равнинам нещадный потоп.
И вдруг, как гигантской рукою заброшенный факел,
Нежданно из края бьёт праздничной радуги сноп!
Мрак стал отступать, уноситься нахлынувшим ветром,
Прорвавшийся свет – снова кисти рябин распалять,
И вновь обрядилась роскошных одежд разноцветьем
На взмежьях села лип столетних осанистых рать.
Из них выделялась одна: пышной шапкой зелёной
Живила чернь крыш и безлистых садовых ветвей,
А прямо в вершину врастало искристой короной
Ещё деревцо и без веса парило над ней...
День ткался и ткался из точечных тонких мгновений –
То солнцем зажжённых, то вшторенных в зыбкую тень
По небу плывущих драконов, причудных строений –
Обычный и вместе особый, единственный день.
Широкая пашня, лог длинный, лозою поросший,
Текущий над ними работы размеренный звук.
Мой серый ботинок на стёртой и пыльной подножке,
Живое волнение зёрен под пальцами рук.
Но мира обводы всё резче; землёй правит вечер.
Зенит вновь очистился, в выси оставив пук стрел –
Следов самолётов, вонзённых в закрай, бесконечье,
Прозрачную синь: и пространств, и сознанья предел.
И только на западе самом одно золотое
Осталось недвижное облако, вширь разлеглось,
Над холмной землёй распахнуло объятья – в которых
Тонуть величаво стал огненный солнца колосс.
Он рос, оседал, прорезая слои, к горизонту –
Великой Природы роскошный, сияющий Царь,
Как в толщах воды обретая расплывчатый контур,
Слегка остывая, теряя накопленный жар.
Его провожая, пять маленьких, перло-атласных,
Цепочечных тучек зависли над краем земли,
Куском ожерелья, на миг беспредельно контрастным,
Краями зарделись и тотчас же в пепел сожглись.
А следом и стрелы, не выстояв, вспыхнули алым
Прощальным огнём, быстро начали таять, сереть,
В колеи раскисших дымов расползлись – и пропали.
И больше по космосу нечему стало гореть.
Всё! Цикл завершён! По верховной устройки законам
Дня тающей мощи ничто уж не может помочь!
Атлантный хрусталь, уступив голубой цвет, зелёный,
Вошёл в густо-синь, фиолет. По земле стлалась ночь.
...И в сердце пришло одиночество: мне было не с кем
Показанный клад разделить. И с больной остротой
Душа вопрошала: а есть он без глаз человека?
А коль не ему послан бысть, то – кому и на что?
И если нам сложно вобрать – существа с такой силой
Родятся ли в свете? Чтоб мери вселенской спектакль
Вселенной ответной цветов, гласов, слов оценили –
Или как-то чутко ещё: ведь имеет же цель красота?
...А с красок уходом, зашиты в пыль, грязь и солярку,
Спустились и "боги" с усталых машин – поминать
Винишком убогим и труд свой, и малых, и старых,
И жизни постижную суть – через худо-попутную мать.
*Семяр (в "научном язычестве" Семаргл) – весёлый крылатый пёс, мило
кувыркающийся в белокаменных барельефах по стенам древнерусских
церквей, засевающий землю семенами разновидных растений.