Помидор в корытце сею, тёпленькой полил водой.
Ничего не разумею, занимаюсь ерундой.
Семя мелкое такое… Лупу надо и очки.
Десять лет я на покое, есть домишко, есть харчи.
Тихо тут. Люблю Рассею. Ту, что дальше от Москвы.
Помидор в корытце сею. Семя вижу? Нет, увы.
Как-нибудь его посею, может, вылезут ростки.
С этой лупой окосею, зенки ломит и виски.
Тень в окошке – Танька? Львовна? Может, Михаил Петров?
Я со всеми – полюбовно. Крикнул кто-то: «Ей, здоров!»
Львовна сильно поседела. Таньку мучает артрит.
Сеять – это бабье дело.
Мишка всех их материт.
Весь зарос – не хочет бриться. «Это, - говорит, - протест».
Помереть давно грозится, из сосны себе сбил крест
И построил домовину, врёт: «Болит душа от ран».
Всю под нож пустил скотину, объясняет: «Я - веган».
К нам не ходит неотложка. Протекла жизнь по усам.
Я махнул рукой в окошко, а кому – не знаю сам.
Ладно, помидорки сею… Божью брызгаю росу.
Выращу – ведро халдею – Михаилу отнесу.
Попрошу: «Мне домовину сколоти, померяй рост».
Распрямлю кривую спину, отложу в сторонку трость.
«Матерьял, - скажу, - досада: хрен хорошего купить».
Михаил: «А крест-то надо?»
«Без него как, Мишка, жить?»
Март, я помидорки сею. Вот корытце у окна.
Мне бы разглядеть Рассею, за окошечком она.
За окошком – Танька, Львовна, с диким волосом Петров.
Солнце греет дома брёвна.
Деревенька, семь дворов.