Глава 1. Лучше, чем сдохнуть
Если меня спросят, за ким чертом я поехала в Индию, то отвечу, ни за какие коврижки, миллионы, посулы, обещания богатства и славы, я бы не поехала сюда по своей воле.
Так уж получилось, что муж мой работал в международной компании и в связи с обострившейся обстановкой в мире на фоне русско-украинской... ситуации, он оказался перед выбором – идти в безработные или проявить свои выдающиеся организаторские и руководящие способности в Индии, где как раз, на его счастье, освободилось место руководителя Индийского подразделения.
Новость пришла в декабре, и я как истинная декабристка последовала за своим супругом на землю, путь к которой искали многие, в том числе, Колумб.
Скажу честно, Колумб, как и другие, искал путь к золоту, специям и чаю. Ничем другим со времен Средневековья эта страна похвастаться не может.
Но начну с начала. Мы прибыли в Индию в субботу глубокой ночью, преодолев расстояние от Москвы до Бангалора за двенадцать часов. Это, не считая дороги до аэропорта в Москве, пятичасовой пересадки между рейсами в Абу-Даби, дороги из аэропорта Кемпенгауда в Бангалоре до съемной квартиры в Эйчтисаре. Около двух часов добиралась из аэропорта и повалились спать на диваны в пять утра, едва успев вытащить из чемоданов самое необходимое, зубные щетки, пижамы, зарядки.
Мы проснулись в шесть утра от страшного грохота. Кто-то стучал палкой по металлической крыше в доме напротив. Мы с мужем ошалело взглянули друг на друга и на дисплей сматфонов.
– Шесть утра, – промычал супруг. – Что за … стучит в шесть утра? - Супруг сверкнул глазами. Последовало крепкое русское словцо, ярко и кратко характеризующее стучавшего.
Вопрос был риторический, и мы повались опять на диваны. Но тот же … решил, что стука по крыше мало, и принялся подметать двор. При этом он громко переговаривался со своей женой, мол, стоит ли ещё раз постучать по крыше навеса, чтобы вся сухая листва, упавшая с огромного фикуса, слетела на землю. Видимо, жена, обладательница голоса, похожего на визг «болгалки»,курдской зурны и фагота, сказала, что стоит обязательно, и «барабанщик» (молодой сухощавый мужчина, воспитатель частного детского садика напротив) снова стал стучать палкой по крыше. Настучавшись всласть и, разбудив всю улицу, он снова принялся подметать свой двор, выгребая весь мусор на проезжую часть.
Спустя минут пять к нему присоединились все соседи. И мы поняли, что суббота выходным днём в городе с 14-миллионым населением не считается.
Итак, поспать не дали.
Я подошла к окну, чтобы окинуть взглядом полным искренней и нежной ненависти шумного воспитателя, и с ужасом заметила, что стеклопакеты в окнах отсутствуют. В деревянные рамы были вставлены тонкие стёкла в один слой, толщиной миллиметра в два, не больше. Это объяснило невероятную слышимость в квартире. Дома расположены друг к другу необычайно близко, их будто с трудом втиснули и поставили рядом, оставив небольшое расстояние для проходов, метра в полтора. От дома до соседского забора сантиметров семьдесят, ещё столько же до соседского окна.
Я вздрогнула, услышав незнакомый мужской голос в смежной комнате и звук воды из душа. Оказалось, это у соседа. Он звучно покашлял, спустил воду в толчке. Громко хлопнула дверь без фиксатора. Раздался звон разбитого стекла.
– Что ты там разбила? – супруг выскочил из ванной с намыленной щекой.
– Это не я, это у соседей, – ответила я хмуро.
– Не ты? – недоверчиво взглянул супруг.
– Не я.
– Ну и слышимость тут…
Супруг скрылся в ванной, а я хмуро обозревала окрестности из распахнутого окна спальни. С высоты второго этажа хорошо просматривалась узкая пыльная улица.
Утреннее солнце ещё не раскалило потрескавшийся, неровный асфальт, покрытый опавшей листвой раскидистого бадьяна. Дерево сплелось в причудливые косы десятком стволов в один, сросшийся от самого основания. Бадьян перекинул одну из своих шершавых слоновых ног на другую сторону улицы и нежно шелестел гладкими блестящими листочками в необъятной кроне, возвышавшейся над всеми строениями в округе. Казалось, что многочисленные корни гиганта растут вверх, а ветви вниз. Ни дать, не взять – дерево познания и вечной жизни у древних руссов. Одна часть гигантского ствола подпирала забор виллы напротив, слоновья же нога находилась под окном моей спальни и напоминала декорации к фильму «Маугли». Моё воображение живо нарисовало чёрную пантеру Багиру и маленького мальчика, дремлющего на лоснящейся спине зверя.
Между стволами со стороны виллы сидела сморщенная старушка. На старушке из одежды ничего не было, кроме длинного куска тканы, обмотанного вокруг тела, и оставлявшего обнаженным всю спину до поясницы. Босые ноги были вытянуты. Лицо опущено вниз. Медитирует.
Вскоре к звукам веников, подметавших дворы, присоединился лай собачей стаи, возвращавшейся с ночной охоты, и через минуту мимо окон прошествовало шесть псин – три кобеля и три суки. Суки пробежали чуть вперед, поскуливая и лая, а кобели, один за другим, пометили полипропиленовый мешок с опавшей листвой у соседа напротив. Вначале крупный рыжий альфа, помесь лабрадора и индийской собаки парии, и потом бета-пария поменьше, и гамма-пария, сухощавый, легкий, остроухий, очень привлекательный светло-рыжий, почти жёлтого окраса пёс. Я никогда не видела до этого индийских парий, настоящих диких собак, не одичавших, а расу, неизменные предки которой бегали у стен древнего Рима и Помпей, Константинополя и Каира. Собаки были очень ухожены, короткая желтая шерсть переливалась на утреннем солнышке, острые мордочки и глаза домиком выражали ум. Вообще, они производили очень приятное впечатление, пока мимо не прошла торговка цветами.
Я услышала её голос раньше лая собак. Она катила впереди себя широкую деревянную телегу с ритуальными венками, гирляндами и огненными бархатцами в плетёных корзинах.
– Парееее! Малеее! Паааре! Паре! Малеее! – кричала торговка неприятным голосом, исходившим не из груди, а от живота, из нутра, как будто она испытывала непрерывный и неподдельный оргазм.
Одета торговка была в индийское сари в болотно-зелёных тонах, довольно бесформенно и мешковато на ней сидевшее, плотно скрывавшее очертания широкоплечей фигуры женщины лет сорока.
Собаки с лаем бросились торговке под ноги, но та, не прерывая своих зычных криков, взяла длинный веник и как следует съездила по морде альфе. Пёс отскочил, и вся стая, подвывая, поскуливая, лая, поскакала дальше по улице навстречу конкуренту торговки, кричавшего глухим, но громким, ещё более неприятным голосом.
– Малеее! – надрывался смуглый до черноты босоногий мужичонка, толкая перед собой огромную телегу с корзинами цветов и гирлянд.
Только они ушли, другой женский голос завёл с новой силой:
– Хасируу! Хасиру! Парслии! – раздался зычный крик на другом конце улицы.
– Саккаре! – раздалось с противоположного конца. – Саккареее!
– Махилееее! – запел третий голос.
И, дополняя эту жизнерадостную картину раннего утра, по улице в сопровождении низкорослого и тощего, как кощей пастуха, с медной трубой (типа тромбон)в руке, одетого в выцветший доти, прошествовали, протяжно мыча, две такие же тощие, как их хозяин, коровы. Одна из них, подняв хвост, отложила на асфальт толстую лепёху навоза. Другая корова, следовавшая за ней, тут же приложилась мордой к её заду и принялась его лизать.
Кощей оглянулся и обвёл взглядом окна второго этажа. Недоросток встретился со мной взглядом и помахал шестипалой ладонью. У него было два больших пальца на правой руке. Я отпрянула вглубь комнаты. Глаз у ненашика будто и вовсе не было, словно бельмами их затянуло, а беззубый рот щерился в широкой, от уха до уха, как у лешего улыбке. Тонкие спички широколапых ног пританцовывали на месте. Неприкасаемый что-то произнёс и засмеялся странным свистящим смехом, точно нож о нож точили.
«Ах, ты, блазна шестипалая!»
Кощей поднёс к губам трубу и выдал какофонию звуков, от которой Гленн Миллер перевернулся бы в гробу.
Почему-то вспомнилось сливочное масло, представилось оно, белое, нежное в хрустальной масленке, что осталась на подмосковной даче в дубовом буфете, и мелькнула мысль, что больше никогда, никогда! не буду его здесь ни покупать, ни есть.
– Мале-ее! Мале-еее! – продавец венками возвращался, оглашая окрестности пронзительными и гортанными криками.
Застучал, заголосил в небо разносчик молока. К голосам торговцев зеленью и сахаром (и женщинами?) как-то сразу и одновременно, присоединились звуки проснувшейся стройки на соседней улице, молотков и дрелей, криков рабочих в доме соседа, вопли разносчика газовых баллонов, торговца пластиковыми стульями, торговца кастрюлями и тарелками из сверкающей на солнышке стали, торговки благовониями, треск мопеда гладильщика рубашек, мотоциклов и автомобилей, свисток уборщика мусора органического, свисток уборщика другого мусора, громкоговоритель из фургончика продавца «непонятночего», нудное гундение сборщика картона, призыв из мечети неподалеку «Аллаааахакбар, алллахакбааар!», призыв к молитве из соседнего дома (это невозможно воспроизвести!), шаги многочисленных пешеходов, плач мальчишки, не желавшего оставаться в детском садике с воспитателем (тут я полностью на стороне мальчишки!).
Медленно накатывался жаркий день. Над пыльной улицей, над высоким бадьяном со слоновьими ветками-ногами, развернулось знойное голубое небо, обрастая с каждой минутой всё больше криками и шумом людей. Тихие, недвижные звёзды растаяли, вроде бы и не было их на синеющем небосводе ещё час назад.
И я поняла, что попала в настоящее Средневековье, и отдохнуть в тишине мне удасться не скоро.
Бангалор, Индия, февраль 2023
Продолжение следует