Нырнул. И обмерло в груди.
Вода почти что ледяная.
Из речки выскочив, икая.
Подумал: «Дважды не войти…»
Лежит в простуде Гераклит.
Глаза слезятся. Влажность носа.
Хитон в поту. В ноге заноза
Уже который день кровит.
И дождь. И крыша протекла.
И в серых лужах тонет город.
И страшно хочется тепла.
И бьёт озноб. И душит холод.
Не греют слава и почёт.
И Гераклит, вздохнув с тоскою,
Щель в потолке забил доскою,
В стене – опять же: «Всё течёт!»
Но злее прочего беда,
Что дерзкое молчит наитье,
Хотя известно, что вода
Чревата всплесками открытья.
Полешком поддержал огонь,
Подсыпал уголька для жару,
Чуть было не спалив хибару
И пламенем куснув ладонь.
А за окном бурлит поток,
И набухает почек завязь,
И зреет в ходе дня намёк,
Что всё течёт, переменяясь.
Сел за письмо. Грустил весьма.
Закончил и отправил. Точка.
Однако вышла заморочка:
И было здесь, и нет письма.
Пытливый лоб наморщил он:
И тут же небо, дом и вещи
Вселенский увязал закон
Из прочих всех наиважнейший.
Тогда увиделось ему,
В абстракциях да и предметно,
Что Светом разбросало тьму,
Что тьма теснит потоки Света,
Что вечер зорькой занялся,
Что зорькой рассветает утро,
Себе переча поминутно
И отрицая всё и вся.
Но, если и ответ – письмо,
Но, если свет вернулся светом,
То отрицается при этом
И отрицание само?
19.10.18г.