47. Добрых снов (30.10.2022г.)
48. Астронавты (29.10.2022г.)
49. Душа не устаёт летать (29.10.2022г.)
50. Лодка (28.10.2022г.)
51. Засвиристели зимние ветра... (28.10.2022г.)
52. Слова (27.10.2022г.)
53. Натирал я лопатою руки до боли... (27.10.2022г.)
54. Актеон (27.10.2022г.)
55. Сквозь ткань души (26.10.2022г.)
56. Вивальди (26.10.2022г.)
57. Соприкосновение прозрачности (26.10.2022г.)
58. Белогорская голгофа (26.10.2022г.)
59. Пандора (26.10.2022г.)
60. Подражание грекам (26.10.2022г.)
61. Облака (26.10.2022г.)
62. Нетопырь (26.10.2022г.)
63. Ангел тишины (26.10.2022г.)
64. Знаю, зацветёт в июне сныть (25.10.2022г.)
47. Добрых снов
Добрых снов! И сна забвение
Пусть уносит вдаль небрежно
Грусть, печали и сомнения,
Обнимая тело нежно,
Растворяя в дымке томной
Силуэты, позы, лица,
Отдаляя брег бетонный
И причалов вереницы.
Над тобой смыкая воды,
Пусть ветра бушуют где-то,
Волн косматых хороводы
Лунным отблеском задеты,
Накрывают всю пучину,
Забирая все угрозы,
Погружая без причины
В сладкий сон и сладки грезы.
10.01.2022
Художественность этого стихотворения, на мой взгляд, практически нулевая. В сочетании с бедностью ритма и рифмы, здесь нет причины для заворожённости. Обыкновенен язык и обыкновенен взгляд пишущего. Если у автора дымка «томная», то, значит, никакая, пустословие получается, когда эпитет или характеристика предмета, явления ничего не добавляет, но заводит воображение в тупик. Например, причалы – можно увидеть на яву, во сне, но сама по себе «вереница причалов» волшебства не создаёт, так же и ветра, которые по задумке автора «над тобой смыкая воды» – это ветра никакие и ни о чём, поскольку в этой словесной конструкции нет так называемой дополненной реальности или правдоподобия, а всё что есть – ни правда, ни подобие – как там в голове автора «ветра смыкают воды»? – почему ветра, а не ветер, «смыкание вод» над автором мне, читателю, не передаётся как словесное сокровище, а скорее, как ребус на последней страницы газеты с программой передач на неделю. «Хороводы волн», пусть даже и «косматых» то есть круговые движения волн, которые по обыкновению хороводов не водят, так же откладывается на пороге воображения с большой натяжкой. Чем отличается «лунный отблеск» от «отблеска луны»? Итого: дело в том, что волшебство или магия строк – это, например, не простое перечисление «хороводов волн» и того факта, что эти «хороводы» задеты «лунным отблеском – ну, хороводы, ну задеты, коли луна над ними – зачем нужна поэтическая форма для перечисления очевидного? Вот именно что «форма», а поэзии во всём этом перечне, по моему глубокому убеждению, нет и в помине. Поэзия не началась в этом стихотворении уже внутри авторского видения мира, и не попала в строчки. Поэзия – не раскраска очевидного, а скорее, ретушь неочевидного! Того, что не заметно обычному глазу, обычному слуху, обычному человеку. Поэзия – это передача внутренней сути и сущностей вещей и явлений, а не добавление к волнам «хороводов», к отблеску «лунности», а к дымке «томности». Поэзия это сон, но не названный, а явленный.
48. Астронавты
В зеркале заднего вида - прекраснейший вид!
Солнце, сгорая, обильно роняет лучи,
Словно надеется вечер для нас оживить.
Едем, скафандры напялив, и гневно молчим.
Губы поджали сердито. А кто виноват?
Оба уже и забыли, с чего началось,
Шины в вечерней тиши по асфальту шуршат,
А впереди бесконечность дорожных полос.
Солнце стремительно гаснет и, злиться устав,
Тоже погасим мы пламя ненужных обид,
Ты невзначай прикоснёшься к моим волосам,
Дрожь пробежит от столкнувшихся наших орбит.
Ночью теплее ладони и трепетней взгляд,
В нём отраженье сияния дивной луны,
Что-нибудь скажешь тихонько, совсем невпопад,
Я улыбнусь - астронавтам слова не важны.
В нашей галактике звёзды возносятся ввысь,
Встречные фары кометами мчатся в ночи,
Чтоб не сорваться в пике - срочно остановись,
Съедь на обочину и аварийку включи.
Чем здесь заворожиться? Может быть тем, как они там «под скафандрами «гневно молчат с поджатыми губами»? У меня, слава богу, от такой картинки заворожения не происходит. Один к другому пробрался под скафандр и так «прикоснулся к волосам», что дрожь пробежала от «столкнувшихся орбит». Глаза могут вылезти из орбит от такой картинки, но не более того. «Астронафтам слова не нужны», а читателям поэзии слова нужны, они и приходят в стихотворение за словами, за необыкновенными словами, но, конечно, не за такими, чтобы в итоге тебе предложили: «Съедь на обочину...». В ответ только: «Ссадь меня здесь, дальше ехать отказываюсь!».
49. Душа не устаёт летать
Идёт, качается бычок.
Кончается его тропинка.
Лишь вздох, лишь памяти клочок,
Лишь на мосту одна заминка.
Тетрадь невысказанных слов.
Любовь, растраченная всуе.
Старуха чёрная из снов
У изголовья круг рисует.
Уже и льдом покрылась гладь,
В которой сгину я. А всё же
Душа не устаёт летать!
Она на ангелов похожа.
Взгляни, как золотится свет!
Как в небеса раскрыты двери!
Душа летит, и смерти нет.
И мы ей верим, снова верим.
Ну здесь очень «тонкая» логическая взаимосвязь «бычка», «клочка», «любви», «старухи», «Глади покрытой льдом»ти «души, которой верим... мне осилить эту цепочку из потока авторского сознания, честно скажу, не удалось. Даже удвоение слова «верим» не улучшило ситуацию, но если «двери в небеса» через бычка, который качается, то возможно это просто продолжение детской мудрости от Агнии Барто, которая начиналась, как известно, словами: «идёт бычок качается, вздыхает на ходу,-Ох, доска кончается, сейчас я упаду»...
50. Лодка
Когда-нибудь устану от утрат,
Обрадуюсь тебе, моя находка.
Из камышей заброшенную лодку
Я притяну на берег за канат.
Ракушечник стряхну и тины слизь.
По дну – смолой, борта – лазурной краской.
К корме пройду как в детстве, без опаски,
Сиденья подниму. Оторвались...
Сверкает, будто новый, мой "ковчег",
Приятная, скажу, метаморфоза!
Жаль, вёсел нет ( смели ветра и грозы),
На дно ушли, свой отслужили век.
Без вёсел плыть наверно, не смогу…
Да и куда, случилось, что случилось.
Меня не ждут, ведь жизнь остановилась
На том далеком, милом берегу.
Скрывалось солнце где-то за рекой,
И в зябкий сумрак запахи вмешались.
Мне ничего вернуть не обещая,
Туман спускался к скалам на покой.
Осталась в одиночестве находка –
Отцовская заброшенная лодка…
Это стихотворение - хороший пример того, КАК ИМЕННО миллион хороших. неимущих в поэзии людей пишущих столбики слов, не понимают суть и сущность поэзии. Вот, в данном случае: сын обнаружил лодку отца, попытался её подремонтировать, но вёсел не было и поплыть на лодке не удалось, да и к лучшему, подумал, не к кому, да и некуда. А тут и сумерки. Стемнело. Бросил и ушёл. А потом, спустя какое-то время, захотел рассказать об этом случае, решил в стихах, чтобы лучше (кратко, но ярко) передать свои чувства, переживания. Написал. Получился короткий рассказ в столбик. А когда узнал о поэтическом Кубке (о конкурсе) на сайте, взял да и отправил. А там, к счастью, в редакторах оказались такие же хорошие люди, и вот уже рассказик в столбик прошёл благополучно предварительный отбор, попал в лонг-лист... Ну, а как же насчёт поэзии? – спросите вы. – А причём здесь «поэзия»? А в чём поэзия этой истории? То что написано – можно смело рассказать прозой: перечислить всю последовательность действий и событий, добавить для живописности рассказа несколько предложений о начале сумерек, о том что солнце «скрылось где-то за рекой», было зябко, в сумрак смешался с запахом краски и смолы. Срифмовать «лодку» с «находкой». И всё на этом...
Если бы этот случай произошёл с поэтом, а не с любителем стишков, то ещё до первых букв первой строки произошла бы в сознании поэта огромная работа, напряжённейшая фокусировка или поиск ответа на вопрос: что именно могло бы стать в данном случае предметом поэзии – предметом ОБОЛЬЩЕНИЯ, затем, понадобился бы ответ на второй вопрос: как лучше ВОПЛОТИТЬ в слове свою обольщённость.Возможно, поэт выстрадал бы в себе суть своего обольщения во всей этой истории с лодкой, например, – в нахлынувшем чувстве Родины, и тогда вспомнилось бы ему стихотворение Николая Рубцова «Тихая моя родина», помните начало:
«Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
- Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.-
Тихо ответили жители:
-Это на том берегу...»
Лодка, заброшенная и найденная, стала бы для поэта поводом и приметой той самой, любимой стороны жизни, родины, которая та же, так вот, неприметно, оказалась для него и многих – забытой в камышах времени, одинокой и заброшенной. Поэт попытался бы сфокусировать строки на передаче, например, этой НЕПРИМЕТНОСТИ отстранения или забвения того, что так волновало и радовало когда-то душу. Пропуская технические подробности своих действий в связи и вокруг лодки, поэт загорелся бы сказать главное – ПЕРЕВЕСТИ НА ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК суть чувства: люди, други мои, а ведь где-то есть и ждёт каждого из нас его «лодка», его частичка родины, одинокая и заброшенная, уже без вёсел, полузатопленная часть души, часть родного дома, родимого мира, вещественная и не вещественная, но до боли в сердце радующая душу своей естественной скромностью в желаниях и своим богатым соответствием понятию «душа»! И в дальнейшем, переходя непосредственно к строчкам, поэт бы уже точно знал, что все изобразительные средства, весь инструментарий поэзии будет задействован не просто для передачи фона, на котором производятся какое-то его буквальные действия с лодкой, но для широкого обобщения его частного случая, для выражения в слове найденной им главной идеи или главной причины стихотворения. Каждое слово, каждый образ, каждая смена ритма, каждый звук – всё было бы направлено на достижение цельности передачи чувства обретения родины, родины, а не лодки, уже навсегда, уже с потерей «вёсел времени», но и с обретением утраченного. Вот в этом другом стихотворении, в произведении поэзии чувства поэта я и заворожусь когда-нибудь, если появится оно на свет божий...
51. Засвиристели зимние ветра...
Засвиристели зимние ветра.
Волчонком воет буря у отрога.
Но греет сердце пламенем костра,
Как будто я за пазухой у Бога,
Твоей любви горячий огонёк –
Брат звонких мартов и шальных апрелей.
Моя душа - скиталец-мотылёк
Летит к тебе в край соловьиных трелей.
Так пуночка спешит от лютых вьюг,
Над снежной тундрой расправляя крылья,
В страну берёз, где тихо шепчет луг,
Где встретит птаху Божье изобилье.
Я знаю, ждёшь ты на материке.
Чуть потерпи. Умчится злая вьюга.
И задрожит опять в моей руке
Твоя ладонь, как робкая пичуга.
И выбьется твой локон золотой
Ячменным колоском из-под берета.
И я спрошу у женщины святой:
«За что дано мне Богом счастье это?»
Спит подо льдом суровый океан.
Над Арктикой полярные сиянья.
Но я вернусь сквозь бури и туман.
Вернусь к тебе сквозь вечность расставанья.
Художественность этого стихотворения тривиальна, например, эпитеты или прилагающиеся к существительным прилагательные -сообщают нам известное об известном: огонёк горячий, март звонкий, трели соловьиные, пичуга робкая, вьюга злая, огонёк горячий, тундра снежная. Это всё, по сути, пустословие, заполнение пустоты замысла пустотою характеристик. Образность так же оставляет желать лучшего, то есть далёкого от клише и штампов, от набивших оскомину каких-то «желторотых» сравнений: «волчком воет буря», «солнце греет пламенем костра», «любви горячий огонёк», «тихо шепчет луг», «душа скиталец-мотылёк», «вернусь к тебе сквозь вечность-расставанья». Нет, на мой взгляд, в стишке меры и стиля – автору, например, не достаточно показалось «локон золотой» и идёт приписка локону схожести с ячменным колосом, а горячий огонёк любви оказывается братом «звонких мартов и шальных апрелей»... Все развёртки, все дополнения не дополняют ничего значимого: тривиален уже сам по себе «горячий огонёк любви», а уж в компании вышеуказанного «брательника» так совсем получается какой-то нарисованный на уроке рисования в средней школе. Высокопарность словечек, типа «спрошу у женщины святой», повторюсь, лишь снижает доверие к тексту, не говоря уже о возникновении заворожённости. Поэзия – концентрирует значимость слов, а не разбрасывается словами – спроси, автор, лучше не у «женщины святой», а для начала просто у женщины», но спроси не ни о чём, типа: «за что дано мне богом счастье это», спроси, например, «который час», но создай для простого вопроса необыкновенный, волшебный словесный фон, или психологическую совместимость покажи, когда он и она не нуждаются в приписках друг другу «святости», но составляют, тем не менее, одно сердце на двоих, одну душу, и тогда можно будут ПОКАЗАТЬ чувство, обходясь без сообщений о «суровом океане», который спит подо льдом, тогда можно просто вернуться к любимому, а не в антураже актёра самодеятельного театра, который возвращается никак не меньше, чем «сквозь вечность расставанья», находясь при этом «за пазухой у Бога» и т.п. словесной шелухи.
52. Слова
Фонарные столбы, туман, рассвет,
и вывеска кафе, затерянного в сером,
зауженном, приталенном и севшем, -
на плечи улиц пиджаком надет
неглаженный и отсыревший город,
с карманами мостов, с заплатами метро;
набрасывая рыжее манто
он пошло обнимает морось: осенних листьев
выцветшую шерсть, весенних ливней
выцветшую силу;
а летнюю случайную ангину
он за глоток вина принять готов.
Проплешины на шляпе – площадям,
их проводам – нечесаные пряди;
трамваи-перстни утопают в глади,
под чёрными ногтями – лязг и гам…
А сердце-зеркало – в монисто мелких луж;
на ожерелье облаков нанизан ветер,
который, как и дождь, за всё в ответе… -
и эта милая промасленная чушь: слова-
слова, и перламутр сплетен, сплетения
промозглости и… ветер, предвестник дальних
вёсен, близких стуж: летит-скрипит трамвайная
пурга, кряхтит-сучит трамвайная подпруга, -
в его подбрюшье – очертанья круга, а в брюхе –
перезревшие слова: ботва немых глаголов,
стёртых фраз,
обрубленных ветвей и
междометий,
нанизанных на стайки мелких сплетен,
где сизым бисером – незрелая молва.
Всё смелет жерновами сталь пути;
хлеб электричества, вино созревших капель;
и солнце леденеет на асфальте,
не в силах зеленью во взгляде расцвести.
Богатство языка в поэзии означает – созданный поэтом орнамент речи, то есть созданные гармоничные сочетания отрезков художественной речи, составляющих разнообразие целостности. Образность поэзии, как составная часть языкового богатства, превосходит фигуральность стишков именно тем, что она ПРАВДОПОДОБНА, развивает, а не оглупляет воображение. Образность поэзии необычайна, не не вульгарна в своей необычайности, облагораживает действительность до уровня достоверности, а не обгладывает кости действительности до неузнаваемости. Поэт предлагает читателю свою фантазию, но не фантастику, образы поэзии можно представить, а фигуры речи стишков можно представить только находясь в сильном подпитии или под действием электрошокера. Когда в стишке, как например, в данном воображению читателя предлагается представить «фигуру-дуру» с плечами в виде улиц, на которые надет город (в содержание коего, видимо, улицы не входят), то как нельзя лучше понимаешь какую медвежью услугу оказал интернет, выпустив непоэтических до корней волос людей на вольные хлеба публичности! Поэзия пострадала как ни один другой жанр Искусства. Гармония подменена вульгарностью, вместо очарования вещами, явлениями и предметами до уровня воплощения их сути и ключевых признаков в Слове, наша уродливая современность получила дополнительные словесные угнетения волшебства, потому что обыватель со стишками – не знает ни правды жизни, ни её правдоподобия, вот и получаем на выходе из мозга: «плечи улиц», «неглаженный город... который пошло обнимает морось», «карманы мостов», «заплаты метро», «проплешины на шляпах площадей», «выцветшую шерсть листьев» и т.п. словесные уродцы. Отчего так? Оттого, что у неимущих в поэзии людей нет представления о поэтичности, о художественности образа поэзии как таковой. Образ поэзии – это иносказание, это подобие, но подобие правды, а не выдумки, это подобие органично связанное с правдой, а не фигура речи о том, что в принципе быть не может. Листья, осенние или летние, например, выцветшие или сохранившие цвет, по определению не связаны с понятием «шерсти» – шерстяные листья такая же нелепость, как вельветовая вода или деревянный сок. Сказануть так можно, сказать нельзя. Приталенный и севший на плечи улиц город-пиджак – такая же, оглупляющая воображение чушь, как, например, располневший и севший на горб иголки переулок. «Лязг и гам под чёрными ногтями» такой же абсурд, как, скажем, тишина и покой в сердцевине прыща! Ветер ни при каком состоянии – ни во сне, ни на яву – не может быть «нанизан» на ожерелье облаков, и не потому что мне жалко (что ли) допустить такое, а поскольку, при всех попытках допуска воображение заходит в тупик по причине характерных примет ветра – ветер бесформен и бесплотен, ему просто нечем «нанизываться» ни на шампур, ни на «ожерелья облаков» утомившегося автора. Авторский «перламутр» ничего не добавляет «сплетням», кроме пшика, поэтому является пустословием, так же как и «сплетения» для всего авторского множественного числа «промозглостей». Есть в тексте и брюхо трамвая и этот «брюхатый трамвай с подбрюшьем» никогда не будет даже отдалённо приближен ко всем трамваям русской поэзии за всё время её существования. Итого: вся «милая промасленная чушь» этого стишка, вся его «ботва немых глаголов» пусть остаётся в голове автора, а я, честно скажу, с облегчением, пусть и не помышляя уже ни о каком очаровании, заворожённости, покидаю этот текст.
53. Натирал я лопатою руки до боли...
Натирал я лопатою руки до боли,
Ныли ссадины. Но все равно
На ладонях моих не твердеют мозоли,
На душе — затвердели давно.
Черный свет мой пошел безвозвратно на убыль,
Белым светом наполнится дом,
Ведь не стала душа толстокожей и грубой,
Просто сверху прикрылась щитом...
Мир един. И холмы на ухабистом поле,
Что лежит одиноко вдали, —
Это, может быть, тоже тугие мозоли
На душе утомленной земли.
Здесь трава-мурава с каждым годом редеет,
Здесь машины ревут, мельтеша,
Но под коркой земли, что все больше твердеет,
Остается живою душа.
Здесь также явлено антипоэтическое мышление, например: мозоли, давно затвердевшие на душе и тем самым превращающие душу в пятку или подошву, точно указывают на полное отсутствие у автора текста поэтичности или представления о поэтической стороне мироздания. «Толстокожесть» также в принципе не о душе, уже не важно, стала душа автора «толстокожей» или, продлевая этот тип мышления, «бледнолицей», или «колченогой», главное что отдаляет от поэзии сам подход, сама телесность эпитетов для бестелесной сущности. Не всё в порядке с управлением русским языком и в самом действии – «натирал я лопатой руки», натирал свёклой щёки, да, приемлемо, но «натирать лопатой руки» звучит не по-русски. Дальнейшая «мозолистость» текста в масштабе всей земли – откровенно «мозолит глаза» и на «мозоль улыбки» придётся накладывать пластырь. Как там именно «под коркой земли» душа всё больше «твердеет» и при этом «остаётся живою», известно автору, мне сие действо не по душе и никакой заворожённости не вызывает.
54. Актеон
невольно, непростительно, случайно
застав нагой - врасплох застигнут сам,
свидетель обречен, узревший тайну,
заложник немоты, добыча псам
осталось бегство - сотканный из лая
горячий ветер - крылья за спиной,
клубится пыль, неистовствует стая,
цикады, камни, повилика, зной...
награда по пятам или расплата,
увидел свет - прозрел и вновь ослеп,
играет в салки с гневной и крылатой,
ярятся псы, взахлеб читая след
бежать все легче - и одежда в клочья,
и шкура с мясом... остается взгляд -
дыра - зиянье - жажды средоточье,
вещами ненасытными разъят
на сотню глаз, на сотню псов голодных,
летят по кругу, заперты в крови,
прибоя гул, не дольше вдоха отдых,
о ребра бьются - клетку отвори!
кровавый след - дымящаяся строчка,
и смерть охоту эту не прервет,
настигнет ночь, но не поставит точку,
теперь теням оленя гнать вперед
зачем нам знать, чем кончится погоня?
голодных псов не разомкнуть кольца,
они одни рассказ об Актеоне
прочтут в пыли - до самого конца
Этот поток авторского сознания мне показался очень похож на обыкновенно словоблудие, то есть набор слов, которые пыжатся быть значительными, но таковыми не являются – данный текст не отягощён, на мой взгляд, богатством и красотою русской поэтической речи. Может, глядя в текст, некий «свидетель» и НАГОЙ, то на слух он там кого-то ногою «застаёт». Есть ещё ветер с «крыльями за спиной», имеются «цикады», которых расслышал автор сквозь лай погони, «неистовство стаи»; есть словесный винегрет из «прибоя», из «крылатой и гневной игры в салки», есть кто-то или что-то, уже не понять, кто «о рёбра бьются»... Прекрасная по лихости, свежести утра, азарту погони и схватки охота – превратилась в вымученную в драматизме, от зари до ночи происходящую, словесную канитель. в которой нет ПОЭТА, то есть человека способного обольститься происходящим для ЯВЛЕНИЯ КРАСОТЫ В СЛОВЕ, ДАЖЕ САМЫХ ДРАМАТИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ.
Честное слово, краткая суть древнегреческого мифа из Википедии мне показалась более поэтичной, то есть легко располагающей воображение к новым высотам и глубинам ассоциаций, чем столбик сознания данного текста:
Выдержка из Википедии:
«Согласно мифу, однажды Актеон во время охоты случайно подошёл к месту, где Артемида купалась со своими нимфами в реке. Вместо того чтобы в священном страхе удалиться, он, зачарованный, стал наблюдать за игрой, не предназначенной для людских глаз. Заметив охотника, разгневанная богиня превратила его в оленя, который попытался убежать, но был настигнут и разорван 50 охотничьими собаками самого Актеона. Это было на склоне горы Киферон».
55. Сквозь ткань души
Сквозь ткань души любимой тонкой
Мне видится иная твердь.
Невинной поступью ребёнка
Туда шагнуть чтоб, умереть
Обычно требуется людям,
Но с вами нынче всё не так:
Не думая о том, что будет,
Я делаю несмелый шаг.
И вот уже из рощи дальней
На мир, покинутый едва,
Смотрю, не помня о печали,
Как утром после Рождества.
(13 декабря 2016 г.)
Невинной словесной поступью ребёнка мне показалось это стихотворенье. Если шаг «несмелый», и «поступь ребёнка», то не стоит, на мой взгляд, делать «из мухи слона», даже размером в двенадцать коротких строк. «Не думая о том, что будет» – а это ведь и есть ГЛАВНЫЙ ПРИНЦИП НАПИСАНИЯ всех стишков, которые пишут не поэты, но «авторы» собственной «невинной поступи», без которой легко можно обойтись – читателям, жизни, литературе, этому свету и тому свету. Ничего не приращивают в мире эти строки, поскольку нет в них поступка и автора поступка, и Слова этот поступок выражающего. Всё что есть – это убеждённость в наличии души «любимой тонкой», но этого самоубеждения автора для самозаворожённости читателя не достаточно.
56. Вивальди
Из тёмных тайн волнующих кулис
Порхнул на свет сценического ока,
Покорнейше исполнить клич-каприз
Боготворящего - зовущего на бис,
Огненнокудрый ангел из барокко.
Взгляд опустился тёплой бирюзой,
Над изваяньем века Страдивари.
Благословенный пастырской рукой,
Связав навеки буйство и покой,
Смычок задел божественные грани.
И заискрился нежный Фа мажор.
Зашелестел осенним листопадом.
Вздохнул холодным ветром с дальних гор.
Дождём звенящим - Lacrime d;amore*
На слушателя падал, падал, падал.
Мажорный плач - он вовсе не роптал,
В объятьях еле слышного оркестра.
Он воспевал свой чувственный астрал,
Он "Временами года" открывал
Все тайные эмоции маэстро...
* - слёзы любви.
Стихотворение названо очень серьёзно, имя замечательного композитора стало названием... «Вивальди»...Задача сложнейшая – уместить в двадцать строк – суть самого Вивальди, как человека Искусства, суть века, суть музыки барокко, суть цикла «Времена года», в коем, как известно, исполнение каждого времени года, предварялось чтением сонетов. Большой замах, здесь талант требуется, как минимум, для того, чтобы хотя бы примерно соответствовать уровнем слова уровню музыки...
У данного стихотворения я сразу подмечаю слабую проработку замысла – сказать обо всём «Вивальди» (согласно названию стиха), значит, рисковать сказать ни о чём. Поэзия даже не начинается там, где об известном или о талантливом собираются сказать как бы «в целом и общем». Это база профессионализма. Нужен план, нужны уникальные поэтические детали – именно в них должен быть смысл и суть обольщения пишущего, когда ты прочувствовал нечто особенное, нечто настолько ГЛАВНОЕ и ВАЖНОЕ о, в частности, о явлении искусства в лице Вивальди и его музыки, что не сказать уже вроде бы как не имеешь права, но выстраданное важное должно быть сужено, сконцентрировано, пусть даже, на одном нюансе, эпизоде, чёрточке, и КРУПНЫЙ ПЛАН этой детали, этого уникального мгновения – должен обладать новизной и харизмой, соизмеримой с харизмой жизни в искусстве всякого таланта и данного композитора.
Возможно, надо было бы сконцентрироваться на Вивальди как авторе «Времён года». Если бы к созданию стихотворения готовился поэт, то непременно возникли бы ключевые слова – для опоры слова и звука последующего стихотворения, то есть, после изучения материалов, возникли бы, например, слова:
1. Антонио – это имя композитора, это трёхслоговое слово, очень итальянское, очень любопытное в звукоряде
2. Написаны для солирующей скрипки и оркестра – важна эта СОЛИРУЮЩАЯ РОЛЬ скрипки
3. написаны в 1723 году, сопровождались сонетами, кто их автор не известно до сих пор – сравнить тексты переводов, а как сонеты звучат на итальянском?
4. Всего было – 12 виртуозных скрипичных концерта, в том числе 4 времени года
5. Идея написания в момент путешествия по Италии в 1713 году
6. Путешествовал на почтовых дилижансах – это важно: ЧТО видел и КАК видел
7. Манчестерский вариант концертов отличался от амстердамского и парижского – чем и почему? Для «Зима» было красивое соло для виолончели – отдельный лист...
8. Их ещё называют «четырёхактной скрипичной оперой» – поскольку есть там СКВОЗНОЕ симфоническое развитие.
9. С ними ассоциируют четыре фазы человеческой жизни: детство, юность, зрелость, старость. В «Зиме» есть намёк на последний круг ада из «Божественной комедии» Данте...
10. И Т.Д.
--------------------------------------
Далее, поэт не приступил бы к строчкам, пока не прочитал бы сонеты на итальянском, пока не нашёл бы «итальянское» в русской речи, пока не определился бы с ракурсом или заходом на текст – с какой стороны он «покажет слова о музыке» Вивальди, так, чтобы влюблённый в музыку Вивальди читатель – услышал музыку слова, а поверхностно знакомый с музыкой Вивальди читатель непременно захотел услышать это цикл «Времена года».
--------------------------
Что касается данного стихотворения: поскольку, как я уже сказал, это попытка сказать обо всё понемногу, то, например, первый катрен – не имеет предметного отношения – к Вивальди, к стилю барокко, к веку, к «Временам года». Зачем он в таком случае нужен? О «тёмных тайнах» сказано, а самих «тайн» не явлено. «Огненнокудрый ангел из барокко» – фраза ни о чём. Столь же «огненнокудрой» могла быть струя из брандспойта. Во втором катрене – так же нет – главного действующего лица – самого Вивальди и его музыки – то что «взгляд опустился тёплой бирюзой... связав навеки буйство и покой» – по сути, пустые слова на пустом месте, только раскрашенные «под поэзию», но поэзия – не раскрашивает пустоты замысла и слова, а добивается поставленной в замысле цели. Но в чём он, замысел данного текста, в чём именно он состоит? Так же ни о чём, на уровне пустословия оказывается и третий катрен, в котором: «заискрился нежный Фа мажор», заискриться мог бы и «грубый Фа минор», но где ИСПОЛНЕНИЕ В ЗВУКОНОСНОМ СЛОВЕ этого самого «нежного Фа мажора»?! Кто там «падал, падал, падал» не знаю, не верю, поскольку не чувствую уникального ЗНАНИЯ АВТОРОМ ТЕКСТА предмета стихотворения. И уж совсем бледный финал, с каким-то лепетом о том что кто-то там «вовсе не роптал», «чувственный астрал».. Автор стишка начинает со слова «тайна» и этим же словом завершает текст, но самой «ТАЙНЫ» не являет на свет божий. Поэтому, получается стишок для аплодисментов на сайте стишков, но не произведение Искусства поэзии для увековечивания произведения Искусства музыки.
57. Соприкосновение прозрачности
Живое одиночество воды.
Размытый свет, размытые следы
и лунная дорожка между вёсен.
Всё кажется, что вот меня подбросит
в забытый город крепко сшитый плот.
Вода щекочет пятки и поёт,
ей не понять моих земных забот.
Она умеет выплеснуть за борт,
отжившие сомнения и страсти.
Она – волшебник. Беспокойный мастер.
Наполненная ночью тишина,
танцующая девочка из сна.
Вода одна.
И я совсем один.
И я не знаю, что там впереди.
С водой сливаюсь молча, не спеша.
Вода прозрачна как моя душа.
Меня лично как-то сразу выбросило из состояния, нахлынувшей было заворожённости: «крепко сшитый плот», почему плот «сшитый» догадаться я не смог, далее, невольно возник вопрос: а почему вода должна «понимать земные заботы» автора, потом, появился, вслед за «пятками», откуда ни возьмись, какой-то «борт», за который бедная вода, оказывается, может «выбросить» сомнения и страсти автора, да не абы какие, но именно «отжившие»... Соприкосновения «прозрачностей», на мой взгляд, не произошло, поскольку НЕ ЯВЛЕННОЙ В СЛОВЕ оказалась эта самая «прозрачность» души автора и уж тем паче «прозрачность» ночной реки. Получилась в итоге просто рифма-клише «спеша-душа», но поэзия, со всем её языковым богатством и точностью исполнения замысла, не нашла себе место в этих строчках. «Прозрачный» – любимый эпитет Мандельштама, для него это «святое» слово:
«Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.
Прозрачны гривы табуна ночного.
B сухой реке пустой челнок плывет.
Среди кузнечиков беспамятствует слово».
--------------------------------------------
58. Белогорская голгофа
Взрывом из прошлого
Белая молния
Режет неба лоскут …
То ли привиделось,
То ли вдруг вспомнил я
То, что случилось тут.
Чёрными стаями
Годы безбожные,
Крутится время вспять …
Вижу отчётливо,
Взрывом из прошлого,
Их было сорок пять …
Эхом от выстрела
Птицы встревожены,
Это, Россия, твой бич …
Звоны набатные,
Взрывом из прошлого,
Красный от крови кирпич …
Рваные мантии,
Клобуки сброшены,
Сомкнутые уста,
Души невинные,
Взрывом из прошлого,
Жизнь отдать за Христа …
Рота расстрельная,
Взрывом из прошлого,
Взводит затвор опять …
Небо отверстое …
Даль припорошена …
Их было сорок пять...
( Памяти новомучеников Белогорского Св.-Николаевского монастыря )
Долгое время оставался малоизвестным мученический подвиг братии Белогорского Свято-Николаевского мужского миссионерского монастыря Пермской епархии. В первых числах июня 1917 года в обители состоялось последнее величественное торжество – освящение Белогорского собора. В октябре 1918 г. произошел разгром Белогорского монастыря. В Осинском уезде, где находился монастырь, «красный террор» отличался невиданной жестокостью. Расстреливали за отказ от мобилизации в Красную Армию, прямо на глазах местных жителей, пытали, закалывали штыками, топили в Каме, бросали в ямы с нечистотами... Расстреливали и мучали до смерти: в Перми в Белгородском подворье, в Кунгуре, на Юго-Осинском заводе, в селе Шарашах Осинского уезда.
Стихотворение хорошее, но это, на мой взгляд, хороший стишок, не произведение поэзии, не талантливое в поэтическом смысле произведение. Талант поэта – это не просто сказание о том «что случилось тут», с парой красочных деталей для художественного обрамления. Талант поэта – это не просто пересказ случившегося в краткой форме в столбик, и это не разговор о случившемся (о случившемся можно вполне солидно сказать и прозой), талант поэта или произведение поэзии – это прежде всего, художественный крупный план психологии случившегося, когда, несмотря ни на какую степень важность содержания, ВОПЛОЩЕНИЕ В СЛОВЕ, или само СЛОВО, язык, РЕЧЬ ПОЭТИЧЕСКАЯ, – важнее или на первый план выходят – ПРЕВОСХОДЯТ степенью изобразительности и психологизма – любую возможную прозу по этому же поводу. Ещё раз поясняю свою мысль: поэзия – это не краткое содержание прозы в форме столбика, но на порядок превосходящее дух захватывающей ПОЭТИЧНОСТЬЮ, ПРАВДОПОДОБИЕМ – превозмогающей этим самым - как эквивалентно краткую, так и любую классически «долгую» прозу. Иначе. смысла в поэзии нет. Есть только «ухудшенное краткостью и оформленное в столбик» произведение прозы, по инерции, по недоразумению или по случаю назвавшей себя какой-то там «поэзией»! В этой связи:
первый катрен – транжирит дорогостоящее место в строках на подготовку, на «молнии», «неба лоскуты», на слова ни о чём. Так в поэзии не делается. Так поэзия не создаётся. Так создаётся стишок – хороший, ладный, складный, но стишок. Напоминаю: задача произведения поэзии – не делать «ухудшенное краткое изложение события или случая» или того, что уже давно и подробно рассказано, описано в форме прозы, задача произведения поэзии – ни в коем случае не уподобляться прозе – явить на свет божий даже не высшую степень прозы, но как бы прозу изнутри себя самой и со всех сторон одновременно – не «рассказывающую случившееся», не «повествующую» предложить читателям часть мироздания, а как бы взошедшую над повествованием звезду раскрыть через холодный, но всепроникающий свет её, давно не существующих лучей...
Для ТАКОГО уровня речи, конечно, не достаточно упомянуть, в данном случае, о «годах безбожных» и то что «их было сорок пять»... Об этом легко может узнать любой мало-мальски любопытный читатель из материалов истории. Поэзия – это о главном, минуя всё «главное», что уже написано ДО начального импульса или решения написать стихотворение. А для выяснения этого самого ГЛАВНОГО – требуется большая предварительная работа – как бы выуживание из массы свидетельств, исторических фактов и домыслов – ПОЭТИЧЕСКИХ ДЕТАЛЕЙ, кардинальным образом отличающихся от деталей исторических, социальных, прозаических! Если, например, одна из поэтических деталей определена как вспорхнувшие в мгновенье ока птицы, испуганные выстрелом, то поэт – в строке оставляет только самих вспорхнувших птиц – без пояснения чем они там встревожены. Поэзия – это ещё и исключение из текста всего лишнего, всего подставного для рифмовки, всего промежуточного, всего что только кажется важным, но по сути своей является словами ни о чём, типа: «это Россия твой бич», «души невинные», «жизнь отдать за Христа», «взрывом из прошлого», «даль припорошена», «рота расстрельная», «их было сорок пять»... Всё это уже есть в более интересном и подробном контексте прозы и не надо ощипывать этот имеющийся исторический контекст. Нужны слова – которых нет и не может быть в прозе – тогда, возможно, возникнет ПОЭЗИЯ...случившегося...
И вот я, поэт, послушник, не монах даже, там, в октябре Восемнадцатого года, на последних минутах жизни пробую поведать вам свою:
«Белогородскую голгофу»:
«С губ срываются вопросы, кромешны :
-Кто вы, люди, да кто ж вы всё-таки такие?!
Мнёмся по дорогам, с узелками: Пермь да Киев...
-А вы в Бога-то верите? – Конешно..
Глухого Закамского края
Возьми горсть земли, возьми!
Сегодня попытка вторая –
Премного же с нами возни:
Наотмашь! Ох, господи, боже,
Я чувствую холод стены...
Я крестик руками... Похоже,
Минутки уже сочтены.
И кровь так темна... Я не сдюжу –
Идите губите дите...
И вновь, в эту тёмную лужу...
Прикладами – по красоте,
С размаху, как больно и ловко!
А я всю тяну и тяну,
Как будто над храмом, верёвку
И звона всё нет, и тону
В багровой от солнца трясине,
И что-то кричат мне в лицо.
Платочек, хотел было, синий
Да сил нет... Ступени.. Крыльцо..
Ввысь пламя, горит где-то справа,
Там лики сквозь лица – горят!
Расправа. Расправа. Расправа.
И стынут глазёнки ребят.
Прости им, не ведают... Кто же
Всё создал?! Нет, Боже, прости,
Помилуй мя, господи, строже
Смотри на упавших в пути!
Успеть бы губами взмолиться,
Длю взгляд в жерло выстрела – вдруг...
...Внизу краснощёкие лица
И белая простынь разлук.
Ночь умерла. Липкие на телеге
Наши руки и ноги, наших стонов останки.
Птица крикнула, в мечтах о ночлеге...
...Разбежался, матушке в руки, просить сметанки!»
59. Пандора
Выдохлась, сгинула вовсе
С криками, гомоном птичьим
Тусклая, хмурая осень
В поисках редкой добычи.
Виснет меж сосен и голью
Тощих берёзовых прутьев.
Муторной думой крамольной
Жалобно ноет под грудью.
Слабая, мокрая, хворая.
Кто же полюбит такую?
Бродит дубами и хвоями,
Щупает темень глухую.
Осени дышится трудно.
В лёгких свинцовая туча.
Сердце Пандоры могутной
Плачет слезою горючей.
Выдохлась?! Фигушки! Вскочит!
Сбросит свой горб лошадиный!
К чёрту пошлёт неохочих
Градом и ливнями в спины!
Пандора – имя героини переводится с древнегреческого как «одаренная всем». Первая женщина, созданная олимпийскими богами в наказание человечеству. Древнегреческий поэт и историк Геосид впервые упоминает о ней в труде «Теогония». Люди провинились перед богами потому, что мятежный титан Прометей ради них похитил с неба огонь. Разгневанный Зевс в наказание человечеству повелел создать Пандору. Бог-кузнец Гефест замешал глину с водой и из этого материала слепил героиню. К творческому процессу приложили руку и остальные боги: от богини любви Афродиты героиня получила красоту, а от Афины — наряды, Гермес преподнес Пандоре хитрость и сладкоречие. Образ Пандоры нашел отражение в мировом искусстве...
Что касается данного стишка... Согласно легенде, любопытная Пандора открыла ларец, подаренный мстительным Зевсом, и оттуда вырвались на волю все человеческие пороки, в том числе порок стишкописательства без наличия божественного дара слова. С той поры и до наших дней, многотысячные Пандоры активно и вполне искренне стараются превратить Искусство Слова в уличный балаган с вульгарными словесами или кунсткамеру с уродливыми словесными карликами. Ящик Пандоры распахнут. И теперь «Пандора могутная» с помощью сердца крокодилово «плачет слезою горючей». И если кто-нибудь думает, что она «выдохлась», то это трагическое заблуждение, отнюдь, – многотысячными стишками «вскочит», «сбросит свой горб лошадиный», пошлёт к чёрту «неохочих» читать галиматью, и ударит подло «градом и ливнями в спины». Пропал мир, со всем своим очарованием, гармонией и высотою слова прошедших лет....
60. Подражание грекам
Премудро Сароническое море
Открыло миру вечные скрижали.
И тело, от души отъединившись,
В блаженстве задремало на песке.
На колоннадах в Греческой Агоре
Сидели чайки, солнце величали,
И, крыльями сверкая, распушившись,
Напоминали парус вдалеке.
Душа, воздушно воспарив, от тела,
Тот час, послушно к небу полетела,
Надеясь, за короткий промежуток
Меж сном и явью, Истину открыть.
" О, Гелиос, сплети златую вязь!" -
Душа взывала к солнцу, не боясь,
" Ревнивы боги, не приемлют шуток,
Но я готова землю позабыть..."
Но в тот же час, назойливая муха
Жужжала у заснувшего над ухом.
Проснулся спящий, муху проклиная,
И, вмиг, обратно душу притянул.
Меж тем Светило, путь пройдя дневной,
За Сунио спускалось, на покой,
Храм Посейдона ярко освещая.
И взглядом человек к нему прильнул.
Последний столб на ипподроме дня,
Торжественно молчание храня,
Уж колесница солнца обогнула,
Цветной короной небо озарив.
И, потрясённый и душой, и телом,
Воспел он Жизнь в одном порыве смелом,
Стихами благородного Катулла
Стремление к познанью воплотив.
Мне весь этот текст показался, не в обиду будет сказано, упомянутой в нём «назойливой мухой», которая пристаёт к слуху и глазу читателя, сама не зная зачем и почему. Что такое «слова ни о чём» или пустые слова? Пустословие – это когда у слова или словесной конструкции – нет ни лёгкости скорописи духа, ни весомости дух захватывающей. Пустые слова что-то называют, но не показывают, что-то обещают, но не исполняют, что-то утверждают патетически, но патетика остаётся не воплощённой в слове. В итоге, получается произведение – без которого можно обойтись. Но поэзия – это произведения выстраданные, то есть учитывающие всё сказанное до них о чём-то в прозе, в искусстве вообще, содержащие некое утверждение о жизни – драгоценное своей уникальностью как таковой, уникальностью речи, замысла, ракурса, звучания, соотношением правды и вымысла и т.д. Не надо, на мой взгляд, вывешивать лозунг в первой строке, типа: «Премудро Сароническое море», и не потому даже, что не море, а залив есть Саронический или Эгинский, который является частью Эгейского моря, но поскольку сказать об этом заливе что он «премудрый» всё равно что ничего не сказать. «Учение Маркса всесильно – сказанул когда-то Ильич, – потому что оно верно». Лучше бы первой строке не подтверждать голословность голословием, не тратить место в стихотворении на «премудрость» открывшую миру какие-то «вечные скрижали», но пригласить читателя, с первого мгновения прикосновения к тексту к облику этого самого «Саронического залива», представить и передать волшебными, ТО ЕСТЬ ЗРИМЫМИ словами читателям образ этого места, каким его видели древние греки. Тогда не пришлось бы устраивать последующий, никому не нужный, «пляж» с «отъединившимся» телом. Нет причастности к древнему миру в этом, претендующем на оную, тексте: чайки «распушившись» могут совершенно так же сидеть на «колоннадах» санаториев, тривиальны, на мой взгляд, все последующие воспарения и восклицания души – потому, прежде всего, что сама «душа» имеет слишком обывательский облик – то есть никакой, штампованный беллетристикой и статейками из астрологических прогнозов на неделю. Логос и культ тела Древней Греции намного превосходят эту авторскую «отъединившуюся» от гармонии «душу»! И «потрясённый и душой и телом», автор так и не «воспел жизнь» – ни в порыве смелом, ни в тексте – не удалось мне отыскать – ни ПОТРЯСЕНИЯ авторского, ни ВОСПЕВАНИЯ СЛОВОМ этого потрясения. Только и было что совет авторский – читать «благородного Катулла» и самостоятельно искать величие Древнего мира... И на том спасибо!
61. Облака
Задаю вопрос облакам,
Что похожи на белых овец:
«Как там мама моя и отец?»
Я туда не могу пока.
Я осталась без их тепла,
И без них тут безрадостно мне.
Часто вижу их лики во сне.
Только к ним не могу, дела…
Им не зябко там, облака,
В той далёкой небесной стране?
У меня здесь уже выпал снег
Сединой на моих висках.
И журчит, как прежде, река,
А с погоста виднеется дом,
Он был нашим родимым гнездом.
Только нет из трубы дымка.
Надо мной плывут облака
Величаво и молчаливо.
И до слёз на душе тоскливо...
Не нашла носового платка.
Не ответили облака.
Из овец превратились в вату.
Прилечу, как стану крылатой.
А сейчас не могу пока...
Прочитав эти простые, тоскующие строчки, вы знаете, я задумался... В прежние времена, с учётом имеющихся здесь: сбоя ритма, бедных рифм, бедного языка, нулевой звукописи, нулевой образности, скорее всего, эти стихи не приняли бы к публикации, например, редакторы разделов поэзии литературных журналов. Твардовский сказал бы о них: «Ваши стихи – ваше частное дело, – вот в чём беда.. Писание стихов доставляет Вам радость, освобождает Вас от груза невысказанных переживаний, облагораживает Ваши помыслы и желания в Ваших собственных глазах, но не более того». (Александр Твардовский) И был бы прав. А в наши дни образовались околопоэтические сайты или социальные сети для непоэтов, далёкие от поэзии, но зато там, внутри них, добрые, хорошие люди, время от времени, могут поделиться друг с другом своею тоской, своим одиночеством в нашем «лучшем из миров»...Поделиться и поддержать друг друга, такими же обыкновенными, но искренними словами, построчно или в столбик написанными. Если автор этого текста вполне осознаёт что не является поэтом, не обладает даром слова и вряд ли уже сможет создать что-то воистину поэтическое, если автор пишет, практически «в стол», так, от полноты нахлынувших чувств, то я бы поддержал его (её), с уважением отнёсся бы к утрате и к желанию как-то пережить её, сказать её вслух, я бы с пониманием отнёсся к утрате, которая уготована каждому из нас и никакие «веры» и религии не в состоянии, по большому счёту, объяснить этот странный порядок вещей и разгладить рубцы на сердце каждого живущего. Этот мой Обзор произведений участников конкурса – не огульная критика, не так ли, я стараюсь предметно показать авторам в чём именно или как именно далеки их тексты от очарования или заворожённости произведений поэзии. Дело в том, что произведения поэзии не просто констатируют – переживание, чувство утраты или радости, событие или явление – они создают внутри своей сокровищницы Языка или поэтической речи – источник для перехода человека на новый уровень или план бытия. Поэзия прокладывает путь – от человеческой жизни – в жизнь справедливую! Как именно это делается, – спросите вы, – а так: вне зависимости от того грустит произведение поэзии или радуется, гневается или умиротворяется, язык поэзии как бы приостанавливает обычное миропонимание, практически автоматически улетучивает «я-сознание» читающего, вместо наблюдателя и жителя утрат и радостей, вместо пешехода от одной беды к другой, вместо маленького доброго человечка от роддома до кладбища – возникает Человек поколения, Гражданин века, гражданин всех и вся, свершается «потеря себя»! Индивидуальная – душа, точка зрения, судьба, жизнь – волшебным образом как бы растворяются – трансформируют свою «индивидуальность» во всё, что есть в мире. Поэтому и назвал Пастернак поэзию – «скорописью духа» – поэт, как обладатель такого состояния сознания, в котором мир не делится на «я» и не-я», говорит языком самих событий, явлений, поколений. Поэт создаёт, вместо деталей быта, – поэтические детали, то есть подробности или крупные планы микродвижений души или сознания. Поэтому Марина Цветаева напомнила всем: «поэта далеко заводит речь». Вместо деревянного и единственного содержания стишков – поэзия предлагает читающему погружение в неопределённость содержаний, в целый сонм содержаний, анфиладу смыслов, погружаясь в которые, читатель ОСВОБОЖДАЕТСЯ ОТ СЕБЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ, в том виде, который мы знаем. Именно по всему поэтому я бы, с уважением относясь к данному стишку, всё-таки предложил бы автору поближе познакомиться с поэзией – с Искусством превозможения разлук и расставаний!
62. Нетопырь
Мешковатым плащом,
сшитым из почерневших лепестков увянувшей розы,
обёрнуто чёрное тельце ростом с персиковую косточку.
Это – на подоконнике, сжавшийся, отовсюду ждущий угрозы
нетопырь – гость ночной, в дом явившийся через форточку.
Я разверну осторожно
складки его плаща, разглажу покровы, ища пару
рук... Станут полы плаща на паруса похожи.
Будто бы держит зверёк каждой рукой парус,
чёрный парус, выкроенный из собственной кожи.
Пригляжусь: рука нетопырья –
не то, что рука обезьянья.
Палец только один оттопырен,
один не занят.
Один в оконное тычет стекло.
Остальные – удерживают крыло.
А крыло в пальцы вросло,
в руку вросло, в тело вросло.
Я тебя понимаю, зверёк!
Если б мне в этой жизни достались такие крылья,
я бы тоже боялся за них.
Я б их тоже берёг.
И ничьи бы усилья
не разжали моих обезумевших пальцев.
О, не какие-нибудь стальные,
не фанерные, не картонные,
но по зову небес рождённые –
плоть от плоти моей...
И можно, конечно, забыться, задёрнуть шторы...
Но я не из тех порождений ночного кошмара,
которым привычно на свалке земного сора
вылизывать капли воска, стёкшие с крыльев Икара!
И в душе моей бьётся животное чувство полёта.
И я водорослями осязанья
чувствую в воздухе густоту и пустоты,
сон сквозняков и смерчами оставленные зиянья.
И я ощущаю узлы и все завитки линий
всемирного тяготения,
по которым на землю срываются с неба ливни
и, кружась, опускается с веток листва осенняя.
Поток сознания сильно пострадал, пройдя через мясорубку авторского мозга. Мозг устал – то ли от одиночества, то ли от приложения усилий не в своей сфере. Только так я могу объяснить мамаево вторжение в пределы гармонии русской поэзии таких сказанутостей, как: «парус...из собственной кожи», «крыло в пальцы вросло», «обезумившие пальцы». Стоит ли редакторам принимать к участию в конкурсе тексты, которые вроде бы как «не из тех порождений ночного кошмара... которым привычно вылизывать капли воска, стекшие с крыльев Икара»? Видимо, забористое было курево, раз автор дошёл до «животного чувства полёта» и «водорослями осознания» чувствует «сон сорняков», а заодно с этим ощущает «узлы и завитки» всемирного тяготения.
Комната ужаса уступает место свободе публикаций первой трети Третьего тысячелетия...
63. Ангел тишины
В сонме ангелов есть одиночка, который молчит,
неприметными крыльями машет легко и воздушно,
в балахоне невидимом из бессловесной парчи
он привык улетать и казаться всегда равнодушным.
Ангел не бессердечен, но сердце его не стучит.
Он - хранитель единственный редких беззвучных мгновений.
Иногда вечерами колышется пламя свечи -
это он где-то рядом, ценитель и грёз, и сомнений.
Верить в этого ангела... Разве такое дано
странным людям с их верой в машины и вечную битву?
Может, с ним повстречаться и мыслили старцы давно,
укрываясь в скиты с откровенной, душевной молитвой.
Тишине подарите от вашего сердца ключи,
вам спокойствие будет служить бескорыстно и слепо.
Тишина - это ангел, тот самый, который молчит,
не пытается спорить, прозрачный и чистый, как небо.
Могу сказать только: Очень жаль, что «ангел тишины» не посетил автора этого текста в тот момент, когда автор собрался писать, возможно, тогда тишина уже сотворённая Пушкиным и Лермонтовым, Блоком и Баратынским, Бродским и Мандельштамом, Тютчевым и Буниным – не пополнилась бы «балахоном невидимым из бессловесной парчи». Перефразирую: «Тишина – это автор, тот самый, который молчит»...
64. Знаю, зацветёт в июне сныть
"Послушайте! — Еще меня любите. За то, что я умру."
М.Цветаева
Знаю, зацветёт в июне сныть.
Верю, расцветёт Святая Русь.
Всё, что было – снова может быть.
Только я уже не повторюсь.
Прошагав по жизни от и до,
Вся как есть – плоха и хороша:
Утром – в беж, а вечером – в бордо;
Уникум – и тело, и душа, –
Промелькну в природе, словно блик.
Вспомнит ли земля мои года,
Каждый облик мой и каждый миг
На пути неведомо куда?
Иль они развеются, как дым?
Чуть пожив, растает, как мираж,
Образ мой, что так неповторим,
Индивидуальность и кураж.
Может, самый значимый мой час
Тенью отразится в чьём-то сне.
Может, уникальный мой рассказ
Переврут в родимой стороне.
Выветрится память, как стерня,
Высушат ветра быльё-траву…
Возлюбите ближнюю – меня
Здесь: пока я с вами и – живу.
Эта ода «уникуму» меня, честно говоря, не заворожила ни на чуточку. А чем, простите, в этом тексте можно заворожиться? Тем, что автор «утром – в беж, а вечером – в бордо»? Чем же так «неповторим» образ автора стишка, в чём его «индивидуальность и кураж»? Известно только ему. Читатели, развесив уши, должны поверить в «уникальный рассказ» ни о чём. Я с радостью останусь в стороне – от всех потуг этого текста и его автора напомнить о себе человечеству.
Но есть и ценность – это последний текст в списке произведений, отобранный редакторами для демонстрации достижений нашей своеобразной современности.
Подвожу итоги произведениям этой части и всему лонг-листу Кубка сайта «Изба-Читальня»:
1. Ни одно из шестидесяти четырёх стихотворений списка меня не заворожило, ни одно из них я бы не причислил к произведениям поэзии.
2. Расстаюсь с этим конкурсным списком, честно говоря, с большим облегчением, с радостью вернусь к поэзии – к её гармонии и очарованию.
3. Желаю всем участникам конкурса задуматься о возможном переходе из разряда писателей в разряд читателей, которых так остро не хватает нашей современности.
4. Понимая сложность задачи отбора, которая стояла перед организаторами конкурса, всё таки хотел бы обратить внимание на качество отбора, которое, судя по этому списку, оставляет желать лучшего. Многие произведения были исключены из
конкурса на полностью глупом основании, дескать, они сопровождались картинками. Надо чётче формулировать условия и совсем убирать из функционала загрузки конкурсных произведений возможность загрузки сопровождающего стихотворение фото или картинки, чтобы не доводить дело отбора до глупости и абсурда.
5. Успех проведения конкурса, на мой взгляд, определяется не конечным выбором «лучших из худших», но, прежде всего, созданием авторитетного жюри, с прозрачной системой оценок, то есть, с объявленной заранее системой ценностей поэзии и ещё в том случае, если процесс – является результатом! Нужны не «победители и проигравшие», по итогам, но люди, которые в процессе проведения конкурса смогли улучшить свои представления о поэзии, благодаря целому ряду сопровождающих конкурс мастер-классов, обсуждений и обмену мнениями. В любом другом случае – это профанация или отбываловка.