Смотревший в окно не видел рассвета,
Не видел людей, ошалевших в глубокой печали,
Как таял туман, конденсат с фонарей протирая.
Кастрированный в желании жить.
Не видел он блики ночных огоньков.
И ночи не видел, в нем замер инертно будильник.
Сквозь влажность его потускневших зрачков
Он видел себя. Молодым, но бессильным.
И пальцы сжимали копны его русых волос.
Казалось, он бредил, он гас, умерщвлял
Способность смотреть не предвзято в глаза, как в бокал
Землистого, красного полусухого вина.
Смотревший в себя с презрением атеиста
К святым и их ликам над дверью в пустое жильё,
Он просто сидел, не чувствуя рук (обхвативших
Субтильное тело) и дружеское плечо.
И взгляд его каменный, скульптором изваянный,
Сладости трепетной вовсе не выдавал.
Где-то в груди, в потайных ее рваных карманах
С тревогой хранил он рук этих холод и жар.
Любовь этих рук, их причудливая небрежность
С болью врастали в грудные адамовы ребра.
За время привык он выказывать нежность
В плену у просторов Саргассова моря.
Смотревший очнулся: будто лёгкие поясом сжаты.
Он увидел рассвет (в солнце таял заветный восторг)
И преступность своей слепоты, как прославленный сыщик.
Но теперь её не было рядом.
С.С.