С чёрных дней в осыпающейся штукатурке,
В авангардном пути к стенке, к сценке, к оценке;
В угнетающих набережных Петербурга,
В ледяных монологах Сумасшедшего Фрэнки
Проступает лицо Ленинградской блокады.
Палец лёг на курок, задрожали коленки.
Хотя нет, вовсе нет — это стало наградой.
Эту азбуку ангел писал опереньем,
Где от А и до Я, как от А-да до Я-да.
Мы любое сомненье подвергаем сомненьям,
Всё бежим от весны к ещё большей весне,
Всё пьянеем от жизни — отдаляем похмелье.
И летим на огонь в одиноком окне,
И горим мотыльками в достигнутой цели,
А им наплевать, на какой стороне —
Одинаково страшно им при артобстреле.
Судьбе в зубы не смотрят, лишь вникают в иронию —
Что там воют сирены? Что там ноют метели?
И оркестр Седьмую взрывает симфонию —
Молодой Шостакович в хмельных партитурах
Нервный скрежет зубов замешал в какофонию.
Ну, а нас не запомнят и в карикатурах,
И тем паче в архивах, а тебе и не надо.
Ты живой, но стоишь недвижим, как скульптура.
Ты живой, но стоишь недвижим, как скульптура —
В твоих злобных глазах, в твоей твёрдой натуре
Проступает лицо Ленинградской блокады.
(24 марта 2011)