не возвращаться домой привилегия бездомных,
слишком много, кто на меня похож,
обруч, как часы
лихо вскроет времени тонировку.
под таким прессом хочется
скромной,
зеркальной стене небоскрёба отраженье рвать,
а полёт поползёт змеей с ядовитой губной помадой,
в верхнее небо,
где неприкаян баттерфляем славно я,
с меня нечего снять…
да приходит сон, выворачивает наизнанку,
на свалку отправляет,
новый день на лопатках кирпичных кладок,
ворота для душевного объятия открыл,
у тринадцати созвездий нет обращённых звёзд,
единицы пытались выжить,
и так много тёмного, холодного,
и пусть рвётся в руках воздух цепной,
глубже вгоняет в кожу солнца шерсть,
стреляют глазами окна безнадёжных домов...
без протеза обрубок ногой зарастёт скорей,
оскомина нынче голодный год охаживает,
сыт, да безмерно бездонен,
раздразнив рот,
в туловище зарослей скрою свои признания,
язычком лязгну,
утро придёт, как виселица в гости,
перетянет шею за талию…
а небо жадно жрут прожорливые взгляды,
не терпят стыд страшные птицы,
вросли в хаос дна и сухопутные акулы,
острые зубы лет доедают с поверхности,
я в скором буксире бездомным несусь к остановке сердца,
светящая строка приветствует долгим наклоном оси,
по грязи спускается чистая ночная роса,
горб чистый лист души укутает с руками…
от боли скорчится чёрный,
больной альбинос досыта,
бархатом линялого пса шерсть клочками едка,
и никто не может понять,
какую жизнь носить пренебрежением к дёрганному гадёнышу,
висит, как оливка на колючей проволоке,
щатко и ненадёжно…
глубоко вздохнул центр тяжести,
переместился в часть верхнюю,
на кол рептилию,
за зеркала,
не встретить знакомых,
все флюиды расплющило –
пора выключать пресс пустых разговоров…
ровно на части жевали время растерянные,
маньяк внутри меня,
судьба,
не волнуйся,
тебя задобрят прицелом,
таких, как я отстреливают,
и пусть шёлком прочна старь,
мне бы стихом набежать в страницу черновика,
у каждого есть мечта,
у каждого есть своя доля.