Наш полковник большой
и грузный,
будто старый медведь
гризли,
а в его голове
арбузной
непонятные были
мысли.
Он меня не любил
почему-то,
и всегда говорил
грубо,
и текли, как часы,
минуты.
Я молчал, и сжимал
зубы.
С прокурором они вместе
пили,
и с него, как вода
с гуся.
Мы полковника
не любили,
для него человек -
мусор.
В кабинете орал
злобно,
и слюной брызгал,
как ядом.
На ковре, как на месте
лобном,
я сжимался под гневным
взглядом.
А лицо - будто выпил
щёлочь,
щёки на воротник
свисают.
Он, наверное, просто
сволочь.
А быть может, дурак.
Не знаю.
Необъятно его
тело.
Он в обед за троих
кушал,
но душа его
не добрела.
Он, наверное, продал
душу.
Не видать бы его
вовеки,
но когда его слышал
речи,
я искал в этом
человеке
хоть что-нибудь
человечье.
На погонах звёзды
сияют,
на груди побрякушек
груда.
Я смотрю на него,
и знаю,
что таким никогда
не буду.
Послужу я ещё
немного,
а потом соберу
манатки,
и пойду по своей
дороге,
без печали, и без
оглядки.