Пришёл февраль. Промозглый, серый, всю душу выстудил до дна.
И отпуск был. Никто не верил, что будет, всё-таки, война.
— Летим в Карибы, к океану, где пальмы, сальса и киты?
— Летим! Летим в Доминикану из нашей вечной мерзлоты.
Не близок путь, но ведь Колумбу всё это было по плечу —
Доплыл бродяга и не умер, а я, всего лишь — долечу.
И, отсидев всё, что возможно, влетаем в лето из зимы,
Выходим в тёплый Рай киношный, снимая шубы и пимы.
Народ улыбчив и беспечен, пусть вороват, но страшно мил,
На смеси тысячи наречий пел, разговаривал, шутил.
А океан лизал лениво прибрежный сахарный песок,
И остров был такой счастливый, что быть несчастным ты не мог.
Забыт февральский снег и ветер. Не потревожит нас ничто!
Мы завтра на Саман поедем — смотреть танцующих китов.
А ночью Мир разбился насмерть... сломался, рухнул, стал войной.
И разделился на две части в повестке лживой, новостной.