Мои метаморфозы
выходили за расчерченные рамки,
Пока врачи сновали дозы,
Я вскинуться хотел на лямке
своей беленькой, выглаженной пижамы,
Что усердно, до рукавов, обвивала старые шрамы,
Хранила секреты внутренностей моего храма,
Но всё изменилось в тот день, когда врачи сунули в руки письмо от Мамы:
«Сынок, привет, ты как? Спокойно всё?
Тревожиться мне нужно иль поделом?
Мы нарочито не трогали твоё барахло,
вдруг вернуться захочешь в родной отчий дом.
Да и пиши в ответ,
Расскажи про пустую комнату,
Что скованна обывательскими местными догмами,
Где доминирует грязно белый цвет.»
- тут меня дернуло, а может - осенило:
Нехватка воздуха, людей и света,
Взвыли раны, что сердце пережило,
Части тела и мозг достигли паритета.
И я бежал из палаты
номер четыре,
Избегая халаты,
Как лермонтовский Мцыри -
Чувствовал земляное одеяльце,
Траву промеж голых пальцев,
Расплакавшись, не сдержав эмоций,
Я вновь увидел зенитное,
жаром манящее,
красное Солнце.