О, Родина! Помним твоих дочерей!
Фашистких нападок чтоб не было больше,
Макарова Таня, с подругой своей,
Последний полёт совершила над Польшей.
Простите, но дальше без слёз не могу,
Картина становится в красках живою:
Вот- орден, обугленный, прибыл в Москву,
Для Таниной мамы, сожжённый войною.
И видел наверно весь девичий полк,
Как небо, над Керчью, на миг озарилось,
То, Руднева Женя, исполнив свой долг,
Ракетным салютом, со всеми простилась.
Ты- наш звездочёт и ты- наш астроном,
За верность к науке, друзья называли
И долго земля, безымянным холмом,
С Прокопьевой Панной, её укрывала.
А Дусе Носаль, истребитель-ночник,
Испортил все планы на счастье простое.
Винтовочный залп. Троекратное пли.
И первою стала, посмертно, Героем.
И вспомнилось сразу, что Дуся всегда,
В полёты как будто бы жадно ходила.
А если кто спросит: "Спешишь-то куда?"
"К родным. В Запорожье." -она говорила.
Санфирова Лёля, варшавской зимой,
Сбить пламя привычным манёвром не сможет
И спрыгнув, на мину наступит ногой,
Что даже Руфина уже не поможет.
Сбивали их раньше, но чудом везло.
Шестьсот боевых совершили полётов.
И вплоть до Победы, всем смЕртям назло,
Руфина летала как будто бы с Лёлей.
На цель, как обычно, пришёл в темноте,
У-2, с интервалом в четыре минуты.
От страха сжимается ком в животе,
У Меклин Натальи, в предчувствии смутном.
И тут же взрывается внутренний лед,
Сомнения рвутся, как тонкие нитки.
Прожекторы в клЕщи берут самолет
И словно с цепи сорвалися зенитки.
Про всех рассказать мне не хватит и дня,
Теряя подруг они жили надеждой,
Что утро наступит уже не для сна,
А чтобы день нАчался в женских одеждах.
И видно сквозь годы, как будто бы сон,
Марина Раскова, встречает словами:
"Снимайте, девчёнки, унты, комбинезон...
Вы зло победили! Победа за нами!"