* * *
Они придут, чужие люди,
И жить по-новому велят, —
По частоте и амплитуде
Не отличаясь от телят.
Отнимут всё, что было мило,
Пугнут угрозою извне,
И ты окажешься, терпила,
В говне...
* * *
Не называй родными именами
Те вещи, что любили мы,
Которые уже не с нами...
Распался их привычный круг —
Ушли, чужими стали вдруг.
ПРЕДГРОЗОВОЕ
Темнеет грозою долина,
Сокрылся во тьме перевал...
Исполни — хотя бы для сына —
Всё то, что Ты наобещал.
От бури в мерцающем свете
Не спрятаться нам никуда.
Но дай мне поверить, что эти
Дела Твои — не навсегда!
* * *
Все умирали, умирали,
и вот осталось их лишь двое —
из тех, которые знавали
семидесятилетнего изгоя
в его беззлобном детстве —
двоюродная сестра
по линии матери,
по линии отца —
двоюродный брат.
Обоим за восемьдесят.
Время утрат.
* * *
Увы, «наследья» не останется,
Как от маститых эмигрантов.
На кафедрах не рвал я задницу,
Стипендий не алкал и грантов,
Не бронзовел на нудных сборищах
Вершителей литературы,
И, к счастью, избежал позорища,
Не ставши «деятелем культуры».
* * *
Завотделом толстого журнала,
поэтесса Юлия Мандрыч,
патриоткою-ура внезапно стала,
и один весьма почтенный хрыч,
но пиит до боли неизвестный,
ей прислал новейшие стихи,
где изобличает повсеместно
противороссийские грехи.
День придет, и лучшие поэты —
Вертухайцев, Усиков, БидЯ,
Говорун, Мордаунт, Пересветов —
выйдут, не таясь, на площадя,
и прочтут стихи, и мы восплачем,
осознав, что заблуждались зря...
Только так, мой друг, а не иначе,
воссияет новая заря!
* * *
Что в том, что никто нас не любит,
Что сырость и мрак за окном? —
Ведь жизнь нас отнюдь не погубит
Ни водкой, ни крепким вином.
Иной в этом видит проблему,
А не на бессмертие шанс.
Лет тридцать муссирует тему
Упорный прозаик Рекшанс.
Но лишь посвященные знают:
Иллюзия — наша сестра!
И в облачный купол взлетают
Не помня, что было вчера...
* * *
Как после многодневной пьянки,
Очухавшись средь тяжких дней,
Звучит «Прощание славянки»
Над бедной родиной моей.
Другие времена и лица,
Автобусы, военкомат...
Не верилось, что повторится —
Вокзал, теплушки, крепкий мат.
И, оказавшись под лавиной
Огня, спроси себя хоть тут, —
В степях далёкой Украины
Как очутился ты, якут?