Irre im Garten
Dijon
Noch schlieszt die aufgegebene Kartause
sich um den Hof, als wuerde etwas heil.
Auch die sie jetzt bewohnen, haben Pause
und nehmen nicht am Leben drauszen teil.
Was irgend kommen konnte, das verlief.
Nun gehn sie gerne mit bekannten Wegen,
und trennen sich und kommen sich entgegen,
als ob sie kreisten, willig, primitiv.
Zwar manche pflegen dort die Fruehlingsbeete,
demuetig, duerftig, hingekniet;
aber sie haben, wenn es keiner sieht,
eine verheimlichte, verdrehte
Gebaerde fuer das zarte fruehe Gras,
ein pruefendes, verschuechtertes Liebkosen:
denn das ist freundlich, und das Rot der Rosen
wird vielleicht drohend sein und Uebermasz
und wird vielleicht schon wieder uebersteigen,
was ihre Seele wiederkennt und weisz.
Dies aber laesst sich noch verschweigen:
wie gut das Gras ist und wie leis.
(zwischen dem 22.08. und 5.09.1907, Paris)
Сумасшедшие в саду
(бывший монастырь в Дижоне)
Хотя святой обителью не служит,
он, как былой алтарь, таит свой двор.
И обитателям от бытия снаружи
предоставляет внутренний простор.
Всё, что могло пройти - прошло. Всё: в прошлом.
Они идут заученным путём,
и разстаются - примитивно, пошло -
чтоб так же снова встретиться (потом).
Иной как будто озабочен садом,
пред грядками коленопреклонён.
Но если никого не остаётся рядом,
он тайный отбивает им поклон
и робкия оказывает ласки
едва пробившейся сквозь грунт траве.
Она ведь: добрая (лишь розы краски,
должно быть, угрожают голове,
которая идёт из-под контроля
того, что может воплощать душа).
А промолчать - едва достанет воли.
Ах, как трава тиха и хороша...
.
.
-