К зиме успел под кров наш водвориться
дворовый неприкаянный щенок.
От изобилия невиданных щедрот,
довольный жизнью, стал резвиться.
Не ведая печали наказания,
он знал лишь радость ласки и еды,
держался с кошками «на ты»,
по подоконникам гонял нещадно,
не брезгуя, съедал их пищу жадно—
озорничал на все лады.
Когда же били лапами коты,
он становился грустен и уныл…
Нередко умилительно хитрил,
как это делают обычно дети.
И в новость было всё щенку на свете…
Хоть оказалось дело выучки нелёгким
из-за нечуткости к запрету словом
и страсти в клочья рвать пеленки,
мы привязались к существу живому…
Однажды шлёпнула его рукой своей,
но он в ответ только лизнул меня
с намёком: сердишься, мол, зря,
давай помиримся скорей!..
В снегу из пластика нашёл бутылку,
как шайбу, её по двору гонял
и ждал: «когда ж погладят по затылку
за мастерский хоккей меня?»
С характером безудержно игривым
щенка на улицу с утра влекло.
Я часто любовалась им в окно.
Мелькал над снегом бежевый загривок.
Большие плюшевые уши,
как шапка, берегли от стужи,
и непрестанно что-то нюхал нос,
многозначительно вилял упругий хвост.
Не видно было быстрых белых ног.
Глаза чернели с золотым отливом.
И чувствовал себя вполне счастливым
пусть беспородный, но бесценный наш щенок.