Старый бог посмотрел в бинокль и прикрыл глаза,
Блудный сын не вернётся, он понял, чужбина слаще.
Он остался ни с чем, сердце — взлетная полоса
Для дурацких идей — поёт всё и редко плачет.
Старый бог опять нахмурился и вздохнул:
Где же Лот, почему не вывели из Содома,
Где жена его, соль, где голос последних труб?
Где же Лазарь? Да как его не застали дома?
Мир казался не тем, чем должен был, в общем, быть.
То ли это стекло очков запотело жутко,
То ли этот проект лучше было не воплотить,
А залить формалином — дурная, по сути, шутка.
Старый бог слеповато щурится на зарю,
Вот и первый трамвай блеснул синеватым боком:
«Ну, иди ты себе, кому же я говорю».
Под холодною коркой миру привычно плохо.