(прозаические и зарифмованные записи 1995-1997 - не закончены)
* * *
На лице весны румянец ширится.
Операции успешнее в больнице
государственной: по планам заграницы
скоро с молотка пойдет землица.
В голове – целебная кириллица.
Как официозу покориться?
Честно Цербером служу в милиции.
И деньгам откуда накопиться?
На любовном – вспышки не предвидится:
девки ищут сказочного принца
и за пиццу отдадут синицу.
Паводок давно унёс амбиции.
Никуда не надо торопиться.
Вечерами – горькие зарницы.
Карандаш тревожится и силится
упырей развеять небылицы.
Ночью новоявленным патрициям
привезли вассалы белорыбицу.
Пир горой в чахоточной столице.
Дух на волю вырваться стремится,
чтоб помпезным воздухом насытиться
и заполнить смутные страницы.
СМОТРЮ НА ФОТОГРАФИЮ ТВОЮ
Беру перо... С чего начать,не знаю...
Девчоночка, бесспорно, с огоньком...
Фигура - класс... Воздушная такая...
Так ангел в поднебесье голубом
весной блистает подвенечно-белым...
Спокойна... Грациозна... Хороша...
Днём хочется приветливого тела,
под вечер - доминирует душа...
А за окном всю ночь цвели каштаны...
И вишни не успели отцвести...
Наутро дождик марши барабанил...
Заснул я что-то около шести...
Не Моцарт чудодействовал в квартире...
Не "Лунная" блуждала в тишине...
Я видел изумлённые большие
глаза, заулыбавшиеся мне...
Тогда ворвался милый узурпатор
в мой майский сон... Дыханье затаю...
Будильник прозвенел... А я украдкой
смотрю на фотографию твою.
* * *
Четвёртый год как я в милиции. Недавно получил капитана. Вроде всё ничего, но от работы никакого удовольствия не получаю. Трудишься ради куска хлеба да ещё перед отцом неудобно, который с большим трудом - по знакомству - помог мне сюда устроиться... Зайдёшь в райотдел, посмотришь кругом, разговоры недалёкие послушаешь и - жалеешь, что не Гоголь. Николай Васильевич живо такую бы кумедь сварганил, что "Ревизор" показался бы просто детским лепетом на лужайке... По роду службы приходится общаться с таким контингентом, что и врагу б не пожелал. Рабочий день длится по 10-12 часов, а выходные такая же редкость, как и справедливость... Про бредни начальства ходят легенды. Вот и на той неделе прошла новая муля. Приказано купить блокнот и записывать в него всякую служебную информацию. Приобрёл я в киоске аккуратненький блокнотик и старательно принялся на совещаниях да на разводах заполнять чистые листы. А чтоб бумага не скучала, периодически - в рифму и в прозе - стал делится с ней своими впечатлениями о событиях моей жизни и из жизни страны... Если руководители хоть разок заглянут в сей блокнот - мне не поздоровится.
ЛЕКЦИЯ
В нужное русло направить поэзию
как-то решился Я - парень звездатый.
Лекция: из календарного месива
выудить можно известные даты.
А вот из жизненного куролесия
пробуй доить, коль ты нагл и талантлив.
В древней копилке есть трОпы взрывучие,
это (пишите)эпитет, сравнение.
Надо отыскивать порох посуше -
тот, что доводит мозги до кипения.
Та же метафора - супероружие
в грехопаденье.
Кроме, используй хихИки иронии
или сарказма кусачее тесто.
Мощных гипербол откройте колонии
с чахлой литоткою вместе.
Персотворенье экстерном пройдёте и
стилифигуры - в довесок.
Далее формой займёмся ритмической, -
Я говорю вам - магистр мудреватый. -
Рифма вопит иногда истерически,
как на плацу песнь горланят солдаты.
Женских, мужских вы отыщите тысячи,
дактиль пореже в цитатах.
В точности золото блещет "Евгением",
а серебро обладает неточностью.
Там усекли или в трезвость осеннюю
выгнали мух ассонансово-сочных.
А составным с безударными гений
шумный успех напророчил.
Контуры общезвучащие шлёпайте.
Разноударием стОит ли брезговать?
Закаламбуренно-перхотной копотью
лучше на наш огородик не брызгайте.
(Как Я устал в непроветренной комнате:
ну и наука запутанно-кислая.)
Ша! Отдохнули? Вставайте, бездельники!
Я захожу - кандидат Тюбетейкин.
Что ж, закруглимся по рифме: отшельники
в келье попарно не дуют в жалейку.
Мысль неохватную хавай с варениками
ты в забегаловке первой.
Вот и в размеры в силлабо-тоническом
стихосложении врезались задом.
Ямб и хорей, если петрить логически,
будут двухсложматерьялом.
Помни: в пространстве трёхмерграмматическом
дактиль, анапест и сам амфибрахий.
Кратко коснёмся гекзаметра с дольником:
слышь, в "Илиаде" бранится братва?
(В детстве прогульщиком был Я и шкодником,
знал все на память блатные слова...)
Что вы запомнили, школьники?
Два! Два! Два! Два!
Так, а теперь повернём к композиции, -
слушайте доктора мутный анализ.-
Вникнуть в завязку без ста репетиций
и не пытайся - завязнешь.
Нам же из всей амуниции
нужен слезливый катАрсис.
Проще даётся развитие действия:
буквы, слова, предложений сплетения.
Сразу над текстом колдуй, чтоб не бедствовать
в фазе, когда на нуле вдохновение.
Если к себе предъявляешь претензии,
драматургия возникнет мгновенно.
Молот развязки должон неожиданно
бУхнуть читателя пО лбу,
чтобы скелетик его опрокинутый
мы поместили в музейную колбу,
мол, спотыкнулся на рытвине
и патетически чпокнул.
Лирогерой в вашем моноспектаклике
принципиально обязан присутствовать
Первого зА руку сцапав прагматика,
не отпускайте, лирически буйствуя.
Там разберётесь ноздрями романтика
был ли сюжетик и чувство.
За словари и былины засядьте вы,
соль поговорок запомните, братцы.
Смело врубайте фольклористо-ядерный
синтаксис, потной толпой незамацанный.
Речь разговорную - улице тралево -
пусть диссертанят паяцы.
(И Александрище ваш шандарахнутый
стал академиком.) Кушайте дальше:
в литературу шагай, как на плаху ты,
мукай масштабно и жить будешь дольше.
Быт обустройте не броско и замкнуто,
слава - она, словно пролежни.
Самое ценное, коль отрицаете,
в пухлый запасник пихай, не стесняясь.
А через годы алмазные капли те
вдруг оросят неозавязь.
(Неосторожно раскрыл Я творца секрет...
Каюсь!)
Вспомним, бесспорно, про пляжную искренность
и про ассоциативные связи.
Музыка в стихотворенье таинственно-
спорный момент, как лечебные грязи.
(Я же в бездонную истину
так до конца недовасил.)
Мисс Простота (но своя!) и Естественность,
вы ль не родные Гармонии сёстры?
Вот она, вот она звёздная лестница -
цветом играет космическо-пёстрым!
Кто это вздумал повеситься
иль прострелить свои вёсны?
Я, погрузившийся в ребус-Вселенную,
чую подземные взбрыки эпохи
и пропульсирую рифмой на Землю:
"Люди, дела наши плохи!
Это Озоновый Слой безответный мой
хочет подняться на слабые ноги.
Что, вы не видите? Или вы грезите
в дымных пивных бесталанно?
Стройтесь в колонны Зелёного Действия,
чтоб исцелить всепланетные раны..."
Будут вопросы?.. Один лишь?.. Поэзия -
это великая тайна!
Декабрь 1997
* * *
Жратвы было столько, что я обалдел,
на полные глядя тарелки.
У блюд копошились опарыши тел,
и дождик накрапывал мелкий.
Под зонтиком я, раздражённый, стоял,
привычно звеня медяками,
у входа в кишащий термитами зал,
а дождь разразился громами.
Филе из индейки жевали они,
бананом давились и киви,
а страшный дождище, кварталы пленив,
сорвался тропическим ливнем.
И капли объёмом с плебейский кулак
дырявили панцирь проспекта.
Гремучей полярностью город набряк,
в витринах погасло электро.
Но в сирой державе бездарный оркестр
ламбадой глушил непогоду.
Никто не покинул насиженных мест,
и виски коктейлилось с содовой.
А я, поражённый шептаньем сивилл,
покинул смердящее действо
и стойко персоной нон грата тужил
по родине звонкого детства.
* * *
Чтоб уразуметь причины краха СССР и национальной вакханалии в бывших союзных республиках, обратимся к работе одного из организаторов разведывательной и шпионско-диверсионной деятельности против СССР Аллена Даллеса "Размышления о реализации американской послевоенной доктрины против СССР", написанной ещё в 1945 году:
"Окончится война, всё как-то утрясётся, устроится. И мы бросим всё, что имеем, - всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей.
Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в самой России.
Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа; окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением... исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино - все будут изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, - словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.
Мы незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражда народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу - всё это мы будем ловко и незаметно культивировать, всё это расцветёт махровым цветом.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способы их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем делать на молодёжь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов. Вот так мы это сделаем."
История, в недалёком будущем, вынесет свой суровый приговор "единомышленникам" и "союзникам", начиная от диссидентов и заканчивая главным перестройщиком, беловежским трио и безмозглыми лидерами национальной истерии! Вопрос в том, что скажут и предпримут те "немногие".
* * *
Всё – лажа. Цыц! Не каркай.
Не лезь, брат, на рожон,
а стой себе у арки
и зыркай на балкон.
Должны прийти агенты –
мышиная возня.
Заткнись, придурок: мент ты
и рыскай допоздна.
Выискивай улики,
клубок извилин тужь,
чтоб было чики-чики
с процентом у чинуш –
у мафии-начальства,
где числюсь на счету
на самом худшем... Раз-два!
И мерзни на посту.
Пробрался в волчью стаю,
а взяток не беру
и этим край пугаю
коллег по ремеслу.
Я – белая ворона!
Что нАчал – сам не рад...
Кто срок мотал на зоне,
тому не страшен ад.
* * *
Не в красок оттенки, не в музыки звук,
не в мрамор скульптуры Кановы, –
я душу вложил в бестолковое слово
и с силой захлопнул прабабкин сундук,
чтоб воздух веков не могли каннибалы
предательски пить из поэмы сакральной.
И долго закрыт был старинный сундук.
Морщинилось небо, и юный герой
спешил в пугачёвские степи
коварство измены изведать, нелепей
которой не сыщешь. И жуткая боль
за гибель надежд сорняком прорастала,
и грусть измеряли брадой аксакала.
Тогда я открыл свой суровый сундук.
И солнце вспылало, и радуги код
был познан, и скворушки пели,
а туф посреди бесконечной недели
из серого розовым стал, и народ,
внимая словам из глубин сердцестана,
восстал и в изгнанье отправил тирана.
С тех пор не тревожу могучий сундук.
* * *
Нам головы кружил мятежный воздух.
Дурман весны над городом парил.
Мы кутались в одежду. Было поздно.
И тайной не горели фонари.
Зато пылали бурной страстью звёзды.
Я был готов с любым держать пари,
что хоть весь мир тебе я подари -
мы через время снова б жили розно.
Среди идей позорных, зыбких, грозных -
я, как художник, осязал твой образ
и свет души, мерцающий вдали.
На улице безветренно-безлюдной
я целовал твои глаза безумно...
Но мы на дальних подступах к любви.
ЧАС ПИК
Локтями работаю, как автомат,
с трудом сманеврировав вправо.
Очкарику в дюндель, дедуле – под зад...
О время! О люди! О нравы!
Протиснулся боком в распухший салон
троллейбуса линии "восемь".
Тащу кошелёк расплатиться, а он
в кармане упрямится лосем.
Авоськи, баулы, историков хлеб –
битюжые тачки-кравчучки...
Потеют хохлы, устремленные в НЭП,
годами не видя получку.
Студенты, рабочие, инженера –
державы опорные звенья –
шушукались: "Братцы... доколе... пора...
достали... иссякло терпенье".
Неслись иномарки, довольно урча,
и гвалт разносился вороний.
Зрачками вращал африканский курча
из бывших британских колоний.
А я размышлял, задыхаясь, минут
пятнадцать до самого дома...
Сюда бы с женою в час пик запихнуть
мордастого предисполкома.
* * *
Циклона мощный апперкот
прорезал титры будней,
и гром – зарвавшийся фагот –
горланит безрассудно.
Тамтамы смелого дождя
дубасят по асфальту.
Сверкнут – немного погодя –
омолненные альты.
И вот на сцену бытия
ступает мощь оркестра...
Под зонтиком – лишь ты да я,
и нам двоим не тесно.
* * *
Жизнь не сыскать в архива
келейной тишине...
С работы - бахнем пива,
потом махнём ко мне.
В киоске водки "Царской"
прикупим по пути,
ведь лучшего лекарства
от мыслей не найти.
На кухне сладим ловко
закусочный манёвр...
По третьей тяпнем стопке
и съедем в разговор.
В нестройное застолье
о разном говорят.
Всегда в достатке соли,
а козырь - русский мат.
Ядрёно слово пышет -
дрожит земная ось...
Откуда столько нищих
в свободу развелось?
Ватага безпризорных
шагает в никуда.
Бандитские разборки
взрывают города.
Алее стали зори,
с амвона глуше зык...
Вчера на пятом с горя
повесился мужик.
Зарплаты нет в конторе,
а дома - мал мала...
Зато скакнули вгору
базарные дела.
Торгаш сегодня в моде
и демагог в седле...
Распроданы заводы,
затишье на селе.
Лишь бесы веселятся
в уютных кабаках...
Мы думаем о братстве
загробном впопыхах
Открыли нынче визу
трудягам на тот свет...
Ругаем телевизор,
газеты - в туалет.
Куда же дале, братцы,
коль воздуху не рад?
Нам надо разобраться,
кто в бедах виноват!
Плывёт в дыму табачном
убогий интерьер.
Терпенье местных мачо
зондирует премьер.
Он мечет директивы -
одна другой вредней...
Не вижу перспективы,
не верю в возрожде...
ЛИПА ЦВЕТЁТ
Сад напоен ароматом:
нежная липа цветёт.
Хрупкую девушку с бантом
синью пьянит небосвод.
Солнышко длинные косы
прячет в душистый цветок.
С дальних июльских покосов
песни несёт ветерок.
Ванну в песке принимают
дружной семьей воробьи.
Гуси шагают по краю
местной безводной Оби.
Сонные бабы судачат,
дети играют в лапту.
Чья-то огромная дача
вся потонула в бреду.
Пчёлы мятежным отрядом
ринулись в липовый форт...
Сад напоен ароматом:
юная липа цветёт.
ПИДЖАК
Пиджак мой не молод. Пора уж ему
с тряпьём оказаться на свалке.
Но дорог он мне (а вот чем – не пойму),
схожу в нём на книжную балку.
Здесь толпы любителей и прощелыг,
смакующих мысль-однодневку.
Я роюсь в характерах встреченных книг,
снимая рекламную пенку.
ротика, мистика и боевик
толкутся в мозгу бестолково,
К подобным абстракциям я не привык –
классический мент-участковый...
(Толстой, Достоевский, Лесков, Мандельштам,
Некрасов, Цветаева, Пушкин...)
...В сердцах покидаю духовный бедлам,
на коем пируют гнилушки.
Пусть шкрябает вечность невежда-наждак,
двуликий юродствует Янус...
Мой серый, поношенный, добрый пиджак,
с которым уже не расстанусь.
* * *
Выдалась у меня свободная минутка, и вместо пустой болтовни с коллегами на франтоватое облако загляделся. Белое изящно скользило по голубому, и путешественник во мне внезапно пробудился. Вот маршрутное облачко остановилось возле райотдела, невидимый и экзотический транспорт, эскалатор доставил меня в высочень, и экзотический транспорт, подгоняемый ветерком, начал ускорение...
ПО ЧЁМ СТАРИЧИНКА?
"Купите доселе невиданный фарш.
Недорого! Даром! Уступим!" –
плешивый ревел, раскрасневшийся аж,
хрипя многочисленно дубли.
"Свежайшее мясо! Кило – полторы
в гривнастой прыгунье-валюте.
Хотите – сварите, а можно – сырым" –
вещал перепуганным людям.
"Взгляните: прекрасный кусочек без жил,
как раз – для пирожной начинки..."
И лаяли псы, мясника окружив:
"Сегодня по чём старичинка?"
* * *
И каждый долгий день одно и то же:
планёрка, задержанье, бред чернил.
Будь я на добрых десять лет моложе,
живей бы недосып переносил.
Неделю воскресенье подытожит.
Я отдых безоглядный заслужил.
Но на футбол прикажут. Свет не мил.
Начальству возражать – себе дороже.
За два часа на стадион пригонят.
Проглотишь пирожок-тошнотик с горя,
запьёшь заморским ядом певчий дар.
Мордует чадный шар нечиста сила.
И девушка давно меня забыла.
И недочитан "Солнечный удар".
СНОГСШИБАТЕЛЬНАЯ ДУМКА ВО ВРЕМЯ ЛЕТНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ
Периодически зажравшихся народных избранников следовало бы на год командировать в санатории, где содержанием им установить пенсию обычного гражданина. Начать можно с президента или спикера парламента. Пусть из этой смехотворной подачки государственные мозги оплатят коммунальные услуги (хоть обучатся экономить электроэнергию и газ!), неподкупные добровольцы помогут купить продукты питания (и никаких витаминных добавок от родни!), заболел - беги за лекарствами и дай на лапу врачу (из районной поликлиники, а не медицинскому светилу!). Как быть с одеждой и обувью, я ещё до конца не продумал, но наши доморощенные платоны и невтоны мигом подскажут выход из создавшейся ситуации. В одно прекрасное мгновение оборванного, исхудавшего мученника осенит, что демократия - это когда в желудках у всех от голода не урчит, но для закрепления проведённой терапии необходимо организовать специфическую культурную программу с давкой в общественном транспорте в часы пик; прослушиванием попурри классики и хоровых композиций в переходах метро; посещением разрастающихся кладбищ; задушевными беседами за чашкой чая в семьях с доходом ниже прожиточного минимума; ежевечерними прогулками по асфальту десятилетней свежести в тёмных переулках без телохранителей; ночным бдением-перекашливанием в туберкулёзной больнице (как культпросветработник я всё могу организовать!). Было бы неплохо широко освещать такую праведную жизнь в средствах массовой информации. И однажды, когда метаморфозы совести приобретут необратимый характер, изумлённый телезритель вместо обрыдлой рекламы прокладок в экстренном выпуске увидел бы прямую трансляцию царственного вторжения в особняк опешившего от неожиданности номенклатурщика с беспощадным изъятием из ожиревшего холодильника - для детских домов - калорийных деликатесов. Потом прошедшего огонь, воду и медные трубы слугу народа можно снова НЕНАДОЛГО водворить на прежнее место. В профилактических целях до выборов в просветляющие командировки желательно направлять и всех кандидатов на кормёжные посты. Ну а как к данному проекту отнесутся владельцы соковыжимальных фабрик, тайно дёргающие за политические ниточки, мне нет дела, ведь идея уже в полёте, набирает высоту...
* * *
Природа – радости источник,
сосуд душевного тепла.
Звенит синичкин колокольчик,
ему в ответ – колокола.
Мелькают солнечные спицы
под колокольный перезвон.
Плывут флотилиями птицы,
обозревая небосклон.
Блестит серебряною лентой
ручьи вобравшая река.
Над пробуждённою планетой,
как мысли, пенятся века.
И сколько светлого покоя
собой являет древний храм
благословенною весною
в кольце ежеминутных драм!
ТВОЙ ПОЦЕЛУЙ
Звонок щеглом прозвенел.
Мы вместе вышли из школы.
Я нёс твой ранец, как пёс.
Сирень вокруг расцвела.
Я знал, что мне предстоит
с ним драться в той подворотне,
где "Лысый" месяц назад
своё сполна получил.
Мир поместился в твоей руке
на первом нашем свиданье.
Твой поцелуй горит на щеке,
как детства воспоминанье.
Четыре дня пронеслись.
Мы вместе в парке гуляли.
Фонарь под глазом горел,
лечил его нежный взгляд.
Я дрался из-за тебя,
ему, бесспорно, досталось.
Каштаны рядом цвели.
Мне было так хорошо.
Мир поместился в твоей руке
на первом нашем свиданье.
Твой поцелуй горит на щеке,
как детства воспоминанье.
* * *
Не стройте мне язвы-гримасы,
не плюйте мне в сгустки мозгов.
Я тоже отверженной расы –
тону в океане долгов.
Как вы, я безмолвно внимаю,
желудок набив ерундой,
телевизионному лаю
и горькую пью в выходной.
Когда я протестно трезвею
и вижу разрушенный стан,
мне хочется люто гнать в шею
растлителей духа славян.
И я не живу бестолково,
сжимаюсь в могучий комок:
Украйна взорваться готова
за правды бездонный глоток.
О праве людей на восстанье
сам Гоббс слышал пламенный зов...
Я – голос рабочих окраин,
рапсод возмущённых низов!
* * *
Как-то в конце января надумало руководство райотдела в вечернее время проводить "мероприятия по предупреждению грабежей". Видно, совсем плохо дело стало с процентом раскрываемости - вот и засуетились, чтоб задницы свои прикрыть... К 16:00, когда почти стемнело, собрали личный состав в гражданской одежде на развод. Как Гай Юлий Цезарь, изучаю стенд, где изображены основные части и механизмы пистолета Макарова, слушаю инструктаж руководителей, пишу сие. Один из замов с двумя большими на погонах, обрисовав оперативную обстановку, заявляет, что если во время патрулирования на маршруте будет совершено преступление, то виновные получат взыскание... А маршрут - несколько улиц частного сектора либо длинная улица многоэтажных. Мороз на дворе - за двадцать пять, и ветрище воет-завывает. Никакая одежда такой погодки и часа не выдержит. Службу же приказывают нести без табельного оружия, средств передвижения и связи. А если в переделку попадёшь - из пальца что ли стрелять? Но наших руководителей, похоже, это мало волнует. Им бы из тёплых кабинетов вышестоящему начальству отрапортовать, чтоб быть "хорошими". А бедолажные милицанеры, видя такое отношение к себе, вероятнее всего забьются в какие-нибудь щели, будь то кафе или магазин. На худой конец и подъезд жилого дома сойдёт - всё ж не так дует. Отбудут служивые такое - для галочки - мероприятие и - с чистой совестью к семьям, радуясь, что живы-здоровы остались... Зачитывают список, кому где патрулировать. Мне и ещё одному служивому достаётся конечная остановка трамваев "Новожаново" с прилегающими улицами частного сектора. Кто знает где это, тот поймёт в какую Тмутаракань нас загоняют. Перед уходом объявляют, что службу надо нести до 24:00, а завтра к 9:00 - на работу. Но последний трамвай с конечной отправляется в 22:30, а живу я в двадцати километрах от места несения службы. Задаю вопрос: "А как домой добираться?" Самый тучный отвечает: "На попутных". "На х-ютных!" - рифмую вслух от безнадёги. В инструктажном классе смех. Но ор начальника быстро наводит порядок: "Кому не нравится - здесь никто никого не держит..."
* * *
Древние курганы тают вдалеке.
Стрелы да колчуги ржАвеют в реке.
Всадники скакали тыщи лет назад,
пленников считали, как число наград.
Горечь неудачи Дарий здесь постиг:
взмыли акинаки ввысь в победный миг.
Плавали и греки через Геллеспонт,
скифов влил навеки в труд свой Геродот.
На степных просторах около Днепра
грозно кочевали эти племена.
Всадники скакали, горяча коней,
пиром провожали в мир иной царей.
Тени уплывали, словно облака...
Мигом пролетели пыльные века.
Скифские курганы тают вдалеке.
Панцири да копья ржАвеют в реке.
* * *
На улицах и площадях
пуляет глаз в рекламу дротики.
Но не погибнут, как "Варяг",
студент и пирожки-тошнотики.
О сколько желторотых вас
грызёт науку архисложную,
когда в стране вершится фарс
тотального безбожия!
Церквушки есть – они звонят
в колокола по крупным праздникам,
как восемьдесят зим назад
вороны нагалдели казни нам.
И нынче, что ни год – то труп.
(Где крест на Благовещенском?)
Предвыборный кусает трёп,
что скоро будем жить по-ленински.
Копытом цокают вовсю
и левые, и правые.
Хотя правдоподобно врут –
в могилу нас сведут оравы те.
Кто повернёт державный руль
и поведёт страну над бедами?
Но скоморошью злую роль
студенчество не предало.
Когда совсем уже невмочь,
то выплачешься близкому...
Я по притонам в эту ночь
по плану чистки рыскаю.
Талант имею по ворью
а вот кропаю (ну не глупо ли?)
и никому не говорю,
что я родился в Богодухове.
СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
По аллее трушУ по каштановой.
Вдруг –
глазёнки юлой из орбит!
Присмотрелся внимательно заново:
задрожали коленки, знобит.
Он –
Огромно-Шипасто-Внеплановый –
в чаще веток засел, паразит.
Что, братишки, со мной, значить, сделалось:
сердце в пятки – ведь я не смельчак.
Стал гадать: может, то Бармалей-барбос
от пульпита вконец осерчал
и тайком смастерил во листве форпост,
поджидая зубного врача?
Али то разбышаке Лешунечке
захотелось когось испужать?
А быть может, котище Ягунечки
позалез туды спать-подремать?
Я –
проворно в траву и лежу ничком,
размышляя, что выкинет тать.
Не шелОхнулся лист. Ничегошеньки
не стряслось, хоть лупи в барабан.
Приподнялся...
Гляжу...
Обхохочетесь! –
Ёж танцует задорный канкан.
И подумалось мне:
скоро осень и –
меж листочков – зеленый каштан.
ВЛАСТЬ ПРИДЕРЖАЩИМ
Рвань подзаборная, голь перекатная
компаса стрелку прямит на архив.
Власть предержащих семнадцатикратно я
предупреждаю: отдайте долги.
С помпой отметили вы пятилетие,
плебса карманы пограбили всласть.
Вы ли (из горла одни междометия)
вы ли, мутанты, народная власть?
Щупайте зорко глазищами кодло то.
(В каждом трудящемся зреет бунтарь.)
Да уж... все бесами куплено-продано...
нищенка-совесть... картина – как встарь.
Что многорукому делать простейшему?
(Раньше сие называлось борьбой.)
Ну-ка плесни кипяточку на плешь ему,
чтобы он вспомнил, что избран ТОБОЙ!
24.08.1996
РОМАНС
Цветы вздыхали на стене,
календарю напоминая
о вдаль умчавшейся весне
неповторимого пыланья.
Я помню звонкую капель,
тебя – как ветреную фею.
О счастье пела свиристель,
но я в пророчества не верю.
По чьей расстались мы вине,
распахнутые души раня...
Цветы грустили в тишине,
и не было у них названья.
* * *
Будильник трезвонил не умолкая.
Я бодро открыл глаза.
"Здравствуй, планета моя голубая!" -
первое, что сказал.
Взглянул в окно - таланта не хватит
небо весной описать.
Ветер раздул, с солнцем на вантах,
облачные паруса.
А когда услыхал в одночасье
озорную капЕль,
то задохнулся от счастья
и синицей запел.
Песня лилась молодая, простая,
весь дом веселя.
Теперь я так каждое утро встречаю,
родная Земля!
Диагноз
Я серьёзно встревожен опять
тем, что сталось со мной прошлым летом.
Снова Пушкина начал читать
и Чайковского вспомнил балеты.
Я в театрах теперь, как родной,
навестил Васнецова в музее...
Что случилось с моей головой? -
На меня психиатры глазеют.
Ах, зачем я лишился ума?
Мне знакомый об этом сказал.
Я забросил романы Дюма,
снёс альбомы рок-бесов в подвал.
Я пошёл к докторам на приём,
спел "Калинку" им в самом начале...
Думал я, что запрут в жёлтый дом,
но врачи восхищённо молчали.
Только что-то черкнули в тетрадь,
сознавая, что встреча нелепа...
Я хочу непременно узнать
свой диагноз у русского неба.
Ах, зачем я лишился ума?
Мне знакомый об этом сказал.
Я совсем не читаю Дюма,
снёс альбомы рок-бесов в подвал.
ПРАЗДНИК
Праздник будет всем на диво:
блицы прессы, кеги пива...
развлекайся, голытьба!
По усищам, по губищам...
Разумейте: полунищих
безысходность гонит в бар.
Откупоривай душонку,
как расхожую тушенку, –
изливай, брат, изливай.
Кум с тараночкой притопал...
Присоседивайся к трёпу
про значение Гавай.
Брось икать и заикаться...
О себе скажу я вкратце:
с чернью жизнь мне бедовать.
Ай да "Ватра" – двери настежь...
Дым такой, что не узнаешь
и свою родную мать.
Звон бокалов, гомон праздный...
Может, будущие казни
припоздают хоть на год.
От попойки до попойки
шкандыбает втихомолку
мой придушенный народ.
Но не зря вечор гремело:
то грозы благое дело
силу копит до поры.
Праздник будет выше крыши...
Коли нас верхи не слышат,
слово скажут топоры.
* * *
Незавидная участь - в объятьях твоих забываться,
ощущать притяженье умело накрашенных губ
цвета горьких плодов субтропического померанца
и на скалы вести в штормовую свой жизненный шлюп.
Ты нагрянешь с большим опозданьем в роскошном вечернем,
и улыбка твоя - скоротечный решительный штурм -
намекнёт, что слова среди волн не имеют значенья
и пора разрядить напряжённость спортивных фигур.
Если дело в открытом дошло до отчаянной качки,
тет-а-тет с рулевым предвещает экстазную высь.
Мы над бездной парим, как бесстрашные вольные крачки,
впопыхах позабыв дать отчёт, от чего отреклись.
Ведь в небесных широтах - в ближайшее вскроют заторы,
что таят за семью - широты не бывалой края.
Не взволнуют меня четырёх океанов просторы,
но мерцающий факел ночами волнует меня.
То галактика Солнца зовёт Облака Магеллана,
но соседи вовсю ускользают в безветрие лет.
Корабли разойдутся, и станет на сердце туманно,
что не в силах пока скорректировать курсы планет.
Я тебя проведу до стоянки - обнимемся крепко
поцелуемся жадно - и морем запахнет сильней.
...А потом будут звёзды безбрежного южного неба,
искривлённость пространства и гулкая память о Ней.
* * *
В июле 1959 г. конгресс США принял резолюцию "О порабощённых народах". Когда документ подписал президент Дуайт Эйзенхауэр, резолюция стала федеральным законом "PL-86-90". Согласно этого закона, многие народы Восточной Европы; СССР, России - в том числе, белорусы, украинцы, татары, грузины, армяне, жители Урала, Средней Азии, Прибалтики и даже казаки поддерживаются США в борьбе за независимость(про коренной народ США - индейцев, жителей Техаса, Аляски, и др., в суматохе запамятовали). Таков план США по расчленению СССР и России на несколько десятков государственных образований. Вспомните 8 декабря 1991 г. Посмотрите, что творится в Чечне. Я хочу, чтоб вы думали, думали, думали...
* * *
Щучьи пасти настигают
пескарей и – ну ловить!
Самостийность наших далей
замешали на крови.
Старикам – по тридцать гривень.
(Горло рву – услышь хоть кто.)
Посмотрите, как активен
государственный топор!
БУхает и днем, и ночью
без пощады – вострозуб!
И следится, чтобы точно
вёлся счет на каждый пуп.
– Чем мы хуже Стальноножья? –
гаркнул Желто-Голубой. –
Дайте время: всех положим
в чернозёмный перегной!
28.06.1996
* * *
Как тихо на улице вечером зимним
(лишь гулко промчится трамвай).
Сияют огни после снежного ливня,
окутав тревогой мой край.
Деревья – колдуньи, дома – голограммы,
застыл светофор-постовой.
Прохожие – тени, дорОги, как драмы,
а жизнь – как полет за чертой.
В квартирах картошечку жарят счастливцы,
и комнатный воздух теплей.
Как славно незнамо кому помолиться
в безмолвие лунных аллей!
Как тихо на улице вечером зимним
(лишь звонкие звезды летят)...
А где-то в глубинах мерцающей сини
протяжно ударил набат.
04.12.1995 (моё первое стихотворение)
* * *
Перетасовка идиотов
не даст желанных результатов.
Какая мерзкая работа –
трудягам не давать зарплату.
Рычаг бездумных комбинаций
достал голодные трущобы.
Всмотритесь в гидру госинстанций:
одно жульё и остолопы.
Лиса и волк в одной упряжке
преступно спелись на беду нам...
Шакалы дожирают ляжку,
в душе – вибрация тайфуна!
* * *
Полночь. Чистый лист бумаги.
Всплесков мыслей никаких...
За окном гуляет ветер,
и туман ползёт на дом.
За окном скрипят деревья,
замыкая жуткий круг.
В сырость ночи окунуться
не желал бы и врагу.
Всё грозней бушует ветер,
всё сильней деревьев стон...
У меня в квартире тихо -
только тикают часы.
На комоде дремлют книги,
на столе - остывший чай.
Над листом многострадальным
пантомима мук души.
Беспорядочные искры
не дают разжечь огонь.
Существует вероятность,
что сегодня я банкрот.
Кто маршруты вдохновенья
досконально изучил ?..
Утро. Белый лист бумаги.
В голове полнейший штиль.
* * *
Сначала галюники, после – стихи.
И шторы двойник шебаршит барабашкой.
А внутренний голос с издёвкой: – Хи-хи!
Опять с головой погрузился в грехи,
которых и нет…
А душа – нараспашку.
Чего там, друзья, не в пещере живём, –
вот шлёпанцев контур и даже махровый
халат, что купил я в Тюмени… А к трём
смежаются веки и, будто бы зом-
би, тихо глаза затворю на засовы.
Но несколько мыслей мерцают ещё
картиной заката в мозгу раскалённом
какое-то время: то рифма на «о»
пронзительно окнет иль вкусным борщом
повеет с миндального пира влюблённых.
Тогда забываю, что надо вставать
мне завтра – сегодня уже – спозаранку
и топать на службу, где кузькину мать…
А призрак любимой негаданно – шасть
ко мне на колени шальной куртизанкой.
О боже! Всё тот же изящный изгиб
бедра и… и кожи дурманящий запах,
а в-третьих, пушисто-волнующий нимб.
Я ранен смертельно при Каннах. Погиб.
Готов Её взять, или – попросту – схряпать.
Какое раздолье для буйства страстей!
О водоросли отуманенной мысли!
Возможно ль? Я был абсолютно ничей?
Так будь моя плоть достояньем теней!
Как долго, Психея, преступно мы кисли.
…А после – берите меня на буксир
мгновений, стыкующихся с «кукареку»
будильника подлого. Тающий мир
мятущейся ночи нырнул в сувенир
свободной рифмовки… И дуй, брат, в аптеку!
* * *
ОлевЕем от скудной еды в беспросветное утро,
на витрины-дразнилки с укором глазея в упор,
где трезубец продажный купается в роскоши (муторно
на славянской душе), как бесстыже распухший упырь.
С каждым выжатым днем, разрастаясь, бранилось кладбИще,
хоронили людей не в привычных гробах (дело дрянь),
и смекнули взахлёб у пивнухи забвения ищущие:
все подохнем, братки, коль сейчас не возьмёмся за дрын.
Возмущещённо-сочувственно солнце клонилось на запад.
Нарождался закат небывало-кровавый, что жуть.
Меднолобых трясло, побуждая из офисов драпать,
старики улыбались – в надежде достойно дожить.
* * *
Многих горожан жизнь на шесть соток загнала. Вырастить урожай - ещё полдела, но как-то надо его и сохранить. Совсем недавно, возле высотных домов заметил я новшество. Летом зелень скрывает от постороннего взгляда достижение пробуждённого интеллекта, а зимой - на фоне снега - трубы-перископы далеко видны. Не от хорошей жизни граждане погреба понарыли, а всё равно не перестаю удивляться.
ТЫ ВСПОМНИЛА
Мы были вместе только миг...
Ты вспомнила меня!
На остановке вешним днём
мы встретились с тобой.
Я так хотел тебя обнять...
Ты вспомнила меня!
Но с незнакомкой говорить
в таких местах нельзя.
Какое небо синее!
Какие небеса!
О чём-нибудь спроси меня
теперь издалека.
Хотелось мне поцеловать
всерьёз твои глаза.
Наверное, жениться мог...
Ты б вышла за меня!
Как долго длится разговор -
так действует весна!
Но вот примчался твой трамвай...
Ты вспомнила меня!
Какое небо синее!
Какие небеса!
О чём-нибудь спроси меня
теперь издалека.
* * *
В океане пустозвонства
время страшное плывёт.
Развращённое потомство,
заарканенный народ.
Разве ждали мы Потопа?
Скопом гибнуть веселей?
В окуляре микроскопа
безразличие людей.
Но когда у горизонта
замаячит ледостав,
будет слишком, слишком поздно
поворачивать штурвал.
* * *
Кто опоэтился, тот в певуны
космоса вписан навечно.
Высморкаюсь на ландшафты Луны,
как хулиган засекреченный.
Может, сыщу там такой экспонат,
что все учёные заговорят.
А по Венере пройдусь нагишом
и потопчу пуп планеты.
Кто-то, возможно, чего-то лишён,
а у меня - не инертный.
Может, отшлёпают в «Таймс» интервью,
как я Её уболтал, кот-баюн.
Рядом угрюмо кровавится Марс.
Чью же я дрючил подругу?
Сдуло, как ветром, и пыл мой угас,
час отходил я, зашуганный.
Может, поставлю судьбу на попа,
чтоб забермудилась чувством Она.
Дык же ссылают послом пошляка
на тридевятый Юпитер.
Буду кефир аммиачный лакать,
дам потревожу визитами.
Может, в экстазе когда сочиню
пышную оду про их авеню.
Где ж вдохновенье? Влюблюсь (о-ля-ля!),
в отпуск махнув на Меркурий.
Дело красоток – мне путь озарять,
дело моё – балагурить.
Может, зазноба моя на Земле
в платьице белом мигнёт только мне.
Ласточка! Душечка!! На караул!!!
К свадьбе движняк, не иначе?
С жаромулаткой забвенье найду,
с полькой закрутим романчик...
Может, Вселенная щедро паснёт
счастье транзитом в земной космопорт,
Ан у подвижников времени нет
тратиться на шуры-муры.
Дело десанта в пространство греметь
гимн эпохально-сумбурный.
Может, потомки взревут в унисон:
«Голод познания не утолён...»
* * *
Несколько месяцев не платят зарплату. Сижу на хлебе и чае. По воскресеньям, если не в наряде и нет дождя, хожу на балку - продаю свои книги. За Пушкина, Бунина или Шолохова дают немного, но на эти гроши можно купить несколько яиц, литр подсолнечного масла, пачку вермишели и хоть какое-то время продержаться. Хорошо ещё, что я неженатый. А как семейные выкручиваются - ума не приложу.
ЮБИЛЕЙ
Давно державные амбары
кормушкой стали для мышей.
Одним – икра, балык, омары,
другим – продукты поплошей.
Вот перекрасившийся Первый
стал президентом у хохлов.
За ним расшатанные нервы
тревожит новый пустослов.
Простой народишко дурачат:
под обезумевший гопак
тиун купил шестое ранчо,
сменил «жигуль» на «кадиллак».
Плывут в офшорные – гинеи,
а старики повально мрут.
Молчат могучие плебеи,
музейный щупая хомут!
Вновь народившийся боярин
пшеницу хапает наглей…
В завесе сумеречной мари
страна справляла юбилей.
24.08.1997
* * *
В детстве, бывало, в морозный денёк
двинешь к реке покататься на санках.
Чешешь по полюшку наискосок
в драной батяниной шапке-ушанке.
Валенки тонут в сугробах - и взмок.
Ветер злобучий кидается в драку.
Солнце липует. Пичугам не жарко.
Берег. Внизу голубеет каток.
В зимних забавах мальцы знают толк!
Смех сотрясает небес потолок:
грохнулся лыжник с победной осанкой.
Две конькобежки уходят, а жалко.
В юрких салазках лечу с косогора.
Шарф развевается... Ростепель скоро.
ГАЛАКТИЧЕСКОЕ
Для поэзии - "бабы капризной" -
я батрачил достойное алиби:
клеил звёзды, в пространстве зависнув,
фейеверк репетировал нА небе
и строчил грандиозный сюрприз, но
прикурить на разборе мне дали бы.
Не промыть ли соляркой мозги Вам?
Как барахтаюсь в рифмах, по-вашему?
Я пишу папы Карло чернилами,
иногда слегонца эпатажничая.
Кто сморозит, что я заплыл жиром,
тому - очередь слов из "Калашникова".
Как прикинуть, браточки, смогу ли
приподнять Мономахову шапку я?
Не беда,коль глупцы тычут дули:
разве в жизни сенсация - главное?
Мне б любови вкусить поцелуи,
чтоб флюиды в галактику жахнули.
На Венеру спланирую. Ну-ка:
применю покозырней метафору
и в хмельной какофонии звуков
обниму синеглазое марево.
Ведь поэзия - это Наука,
как любимой "люблю" проговаривать...
Что Космичности до Ренессанса?
Чувства в атомном веке парсечные.
Вот у загса торчу больше часа,
а скафандр не готов подвенечный Ей.
А мне в голову бьёт биомасса:
хочу Женщину!
Дни и ночи скакали по датам.
Не пришла... На кой чёрт Рима фрески мне?
Возвращаюсь додому поддатый.
Пробурчал что-то матушке резкое.
Если вспомнить, то каждый когда-то
фонари получал елисейские.
Раз такой я ненужный (так-то!),
раз такой ты, Лександра, прибацанный, -
катапульты посылкой-подарком
принимайте в эвтерповый рай жильца...
Вон, близ млечно-трухлявого тракта
легион светляков разгорается.
* * *
Как же мы свободу проворонили,
нелюдей прогавили вояж?
Эта демократия законна ли
или взять её на абордаж?
Потрудились хищники на славу и
пару миллиончиков – ау.
Хмурыми, ершистыми, плюгавыми
сделались людишки... Караул!
Ни улыбки, ни словца приветного,
улицы – оскалившийся лед.
С орденами прокехекал: «Нет богов».
Помоложе тявкнул: «Пейте йод».
Как живётся-можется в Кащеевом
царстве испоконнонадувном?
Кто увидел в жертвоприношениях
свет экономических реформ?
Лицемеры, сумерки пригревшие,
голосят, что совесть их чиста…
Но ещё остались сумасшедшие,
правды разомкнувшие уста.
Проморгали горе-пограничники
выпад шпаги доблести иной...
Грозный супит брови. Даль расплывчата.
И зажгли опричники разбой.
* * *
Дом украсился нимбом заката,
вдоль дороги зажглись фонари.
Из приёмника – старшего брата
телевизора – треск попурри.
Холодильник – со знаком вопроса,
на комоде – музейная пыль.
Кашлянешь – и подъезды разносят
шум торнадо на несколько миль.
У соседей заплакал ребёнок,
отозвался извозчик-трамвай.
Потянулся спросонок котёнок –
в догонялки, мол, с ним поиграй.
Покривилась несвежая прОстынь –
это службы безрадостной месть.
проглотил надоевшие тосты
машинально – ведь надо же есть.
Но пора уже вечером поздним,
облачившись в махровый халат,
поприветствовать спелые звёзды
и семье улыбнуться Плеяд.
С книгой юркнуть под жар одеяла
и, когда зазвонит телефон,
пробурчать надоедливым вяло,
что ещё один день одолён.
Иногда мне бывает приятно
за удобства родной конуры…
Я, как все, безнадежно упрятан
в обывательский плен мишуры.
ВЕЧЕРНЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О ЧЁРТОВОЙ ДЮЖИНЕ ПО
СЛУЧАЮ ЛИРИЧЕСКОГО ОЗАРЕНИЯ
У всех друзья как друзья Тёплые А все мои друзья холодные Вечером когда мир благоденствует Босх Врубель Гоголь Дали Достоевский Есенин Мандельштам Маяковский Ницше Пастернак Руссо Чайковский Чехов частенько наведываются ко мне попить с морозца чайку посплетничать поспорить о шансах кандидатов пополнить их ледяное общество Я и сверчок всегда рады гостям Почему-то никогда не приходит Гёте Видимо сердится что я дружу с Владимиром Владимировичем А Пётр Ильич желает остаться со мной наедине Это ему гениально удаётся так как он присутствующим си-минорно внушает что последняя чайка пролетит 13 декабря в 19 97 и гости торопливо телепортируются на остановку Маэстро плачется что все стихии природы в заговоре против него но тут звонит мой приятель Виталька и интересуется не упрятали ли меня в психушку Я ему отвечаю что пока Бог миловал да и все психиатрические больницы забиты высокопоставленными чиновниками Оных не могут вылечить ибо касторка дюже дефицитное лекарство и его себе не может позволить даже президент Тут в трубке что-то щёлкает и Снегурочкин голос обещает заскочить в мои пенаты потолковать о “дионисийском” начале Узнав о предстоящей дискуссии Пётр Ильич деликатно удаляется к собратьям А я остаюсь с глазу на глаз с раздражённым ворчанием холодильника демонической вьюгой полярным течением мыслей кутаюсь в шинель и в лабиринтах подсознания благоухают сады земных наслаждений хмурится беременное небо ухмыляются кровожадные бесы маневрируют неясные предчувствия Иногда в эту кутерьму проникают звуки вальса с чертовщиной Это мой верный сверчок пытается хоть как-то меня утешить ведь Снегурка уплыла на облаке к Сергуше у которого так же случались лирические озарения...
* * *
Не сердитесь на мелких воришек,
как коней не секите гнедых.
На земле развелось столько нищих,
что недолго, друзья, до беды.
Но целебные травы не ищут
на полянах, в лугах, у воды.
...А который летел в иномарке
и плясал в дорогих кабаках…
Но поверьте: сады есть над нами,
а под нами – подобие плах.
И мерцает густыми рядами
войско свечек в больных небесах.
Раскудахталась музыка злая.
(Ты оглох?) Слышу только минор.
Я задумывался, но не знаю,
как без ссор разрешить вечный спор.
А старушка, что съежилась с краю,
на меня посмотрела в упор.
Так зачем же мы режемся в прятки,
жирноклювую пестуя мразь,
и безропотно лижем им пятки?
Ты мышонком, душа, родилась?
Мы с рожденья на доброе падки,
но повсюду – зловонная грязь.
Что ж, тогда пред кладбищенско-дальней
путь-дороженькой сядем на ларь;
козью ножку покурим желаний,
покалякаем всласть и, как встарь,
запряжёмся в жестокие сани
и поскачем в туманный январь...
* * *
Всю ночь шептался ветер
с пожухлою листвой
о Тютчеве и Фете,
о песне заревой;
о солнечных затменьях,
о звёздных рандеву;
о письменности древней,
о счастье наяву;
о тайне мирозданья,
овеянной грозой;
о страхе расставанья
с накатанной стезёй;
о жизни после смерти,
о шаткости идей;
о спорности симметрий
в характерах людей...
Всю ночь вели деревья
несвязный диалог.
Их слушали кочевья,
пространство, время... Бог?
НЕСАНКЦИОНИРОВАННЫЙ МИТИНГ НА ПЛОЩАДИ
СВОБОДЫ В КОНЦЕ ДЕКАБРЯ 1997 ГОДА
(театральная мистификация)
Население Украины:
на 1.01.1991г. -51944400 чел.
на 1.01.1998г. -50499900 чел.
(статистический официоз)
Я выхожу на площадь
Безоблачное украинское небо
Морозно
Солнечно
Мажорно
Слышится призывный лай собачонки
Я начинаю театральничать.
Ветрись же, капитана роба!
Пускай дрожат мои начальнички,
ведь голос у меня не робкий.
И комитет сзывая стачечный,
я площади бросаю: "Проба!"
Ко мне приближаются скелеты
Вскоре они заполняют всю площадь
Все скелеты одинаковы и я не могу
различить кто из них
взрослый или ребёнок
мужчина или женщина
верующий или атеист
Я вырвался из лапищ мистики,
кляну волну прихватизаций.
Не поддаётся здравой критике
стихийное броженье, братцы.
Куда страну ведут политики,
без брани нам не разобраться.
Прохожие останавливаются
Любопытные подходят поближе
Голодная собачонка прислушивается
склонив мордочку набок
Вороны не каркают
"Скорая помощь" мчится без сирены
Страсти накаляются
И я спрошу: "Где наши денежки?
В Европе - Азии - Америках?"
Верхами счёт ведётся бережно,
они - царьки по нашим меркам.А нам бы зиму только пЕрежить
под выкаблучиванье «Мурки».
Скелеты начинают возмущённо роптать
Появляется вооружённый ОМОН с матюгальником
Прохожие разбегаются
Затишье перед Ледовым побоищем
Варите ж вар из божьей падали,
из человечины мороженной.
А люди падали и падали,
скелетов становилось больше.
И я взорвался: "Ну не гады ли?"
Теперь лупи меня по роже!
ОМОНовцы набегают со всех сторон
Скелеты и грязная собачонка пытаются
выстроить вокруг меня кольцо но они
бессильны под натиском дюжих парней
Бедную собачонку хватают и увозят
на мыловарню
Миллионы человеческих костей как снег
устилают булыжник
С безоблачного неба слышаться траурные
звуки моцартовского "Реквиема"
Мне заламывают руки за спину и ведут к машине
Но я ещё успеваю крикнуть
Переворот устроить классовый
зову оборванные рати
Пускай меня не слышат массы,
и реют брючные заплаты.
О родина моя Тарасова!
Я – гражданин! Не мусор. Знайте...
* * *
Кроме периодов перепада температуры
и с взбалмошным бабьём разрывов бурных,
мне претит дряхление мускулатуры
у царя зверей, прозябающего в зоопарке,
на пайке готовой под лампой яркой,
тоскующего украдкой о знойной самке.
Льва гнетёт чувство нехватки кислорода,
особенно, когда он «голодный» подолгу,
ведь древний инстинкт продолжения рода
вынуждает гонады вырабатывать гормоны:
венценосец мечется из угла в угол, неугомонный,
и ярость пленника в рамках закона.
Лёгкие-помпы часто качают воздух:
любимец публики не в духе и предельно грозен.
Посетителей просят удалиться, пока не поздно.
Телефон докрасна раскалила пресса.
Директор распекает смотрителя словом нелестным.
А лёва задумался о невесте…
Безгривая вовсе не требовательна к мужу:
ей прогресс совершенно не нужен;
была бы голяшка антилопы на ужин,
звёздной ночью чтоб стрекотали цикады,
с моря дул ветерок прохладный
да милый умиротворённо мурлыкал рядом.
Львица обитает в африканской саване,
не ведая, что люди умны и коварны;
на симпозиумах они обсуждают обширные план
размножения в неволе диких животных;
численность хищников общественность беспокоит –
в клетке молодожёнам будет вольготно.
Ниспошли им, Всевышний, счастливо плодиться!
Прогоните зевак, невзирая на лица.
А как львята пойдут – вспыхнут бойкие блицы.
от идиллии сей, прихожу в восхищенье.
Для певца облаков узы брака священны…
Есть на свете Она или поиски тщетны?
Я задыхаюсь, несу понос словесный.
Без любимой не нахожу себе места.
Одиночество в малых дозах полезно.
Бесчисленные миры. Слепящие Солнца.
Космический шторм. Рык богоборца.
И мне уже ничего, кроме искренности, не остаётся.
* * *
По подворью бродит бройлер
(пальчики оближешь).
Приезжайте в Словотворье
на режим обиженные.
Здесь в почёте "почему же"
и в загоне ветошь.
Груды сленговых жемчужин
в наших мифах встретишь.
Рявкнут с неба: "Вольтанутый!
И стихийный шулер..."
Я себе сработал унты
и читаю Шиллера.
Стал по-княжьи любомудрым.
Я теперь у цели.
Вон отъел какую морду.
Скушать не успели.
Корм глотаю самобытный,
влагу чту проточную.
Подобрели враз акыны,
захлебнулись гончие.
* * *
Кого же слушать в жуткой тишине?
Куда бежать беспутно-бестолково?
Все мысли, адресованные мне,
я превратил в безадресное слово.
Писал – что видел в проданной стране,
блокнот мой – словно умная полова.
Но как вдыхаю воздух нездоровый,
то думаю и о своей вине
того, что сталось в Беловежской пуще...
И люди вымирали от удушья,
и ликовал повсюду волчий след.
Славянская Вселенная рыдала.
Мерцала лампа-проблеск вполнакала,
а я в блокнот писал правдивый бред.
8.12.1997
* * *
Каждое утро читаю суточные сводки. Практически ежедневно в них информация о суицидах. Кто-то повесился, кто-то выпил смертельную дозу таблеток, кто-то выбросился из окна многоэтажки... Не у всех имеется иммунитет от прелестей шоковой терапии. После массовых сокращениях на предприятиях, многие не смогли найти себе работу, а семью-то кормить надо. Можно ли осуждать этих несчастных, решивших свести счёты с жизнью, так как не нашли в себе силы смотреть в глаза своим родным?
* * *
Бритва улыбки твоей
больше меня не прельщает.
Студень куриных идей,
байки о тряпочном рае.
Чем ты суровей со мной,
тем горячей сердце бьётся.
Ваучер мой золотой
сгинул в мошне инородца.
Продал за пару монет:
были дела мои плохи...
Как пристяжная, поэт
на поводу у эпохи.
НОВОГОДНИЕ ПОДАРКИ
Поздний вечер. Дед Мороз
нам принёс подарки:
огоньки тепличных роз,
звон весёлой чарки,
песни, игры, хоровод,
сладости и маски,
ёлку, вьюгу, Новый год,
бабушкины сказки,
веру, знания, мечты,
белые одежды,
тайный символ красоты -
звёздочку надежды,
солнце, пробужденье рек,
времени теченье...
Принесёт ли Новый век
новое Крещенье?
* * *
Недавно я Кольцова прочитал;
С восторгом слушал оперу "Князь Игорь"
и думал: как талантлив мой народ...
Я часто вспоминаю бурлаков
и восхищаюсь звёздным Бойконуром,
ведь русский первым в космос полетел...
А кто сейчас хозяин на Руси?
Что ждут потомки Дмитрия Донского?
О русичи, тряхните стариной!..
* * *
Копьё Дон Кихота, доспехи и щит –
я, вроде бы, все перечислил.
(Цифирный бухгалтер меня извинит
за нагромождение мыслей.)
В музее я пробовал взять напрокат
те вещи, но ими музей не богат.
Отлично сработала мольная ржавь.
Коня вороного для битвы искал,
облазил конюшни планеты.
Но всюду валялись скелеты и кал,
в руинах хозяйничал ветер.
Космический вздумал купить я корабль,
но мне предложили купить дирижабль.
Зелёный – на звёзды – горит светофор.
Ещё (по натуре поэт – оптимист)
я Санчо-плутишку аукал.
Бродил с фонарем среди дня... Но змеист
был след обретённого друга.
Чтоб кто-то был рядом – собаку завёл,
но через секунду боднулся козёл.
Не каждому ларчик дано отомкнуть.
И мельниц громады возникли вдали
в году одна тысяча девять...
Толпою стояли живые цари,
советники, воины, челядь.
Я пробовал к мельницам тем подойти –
они исчезали, как силы в пути.
Вериги архата отнёс я в музей.
* * *
Вешнему ветру с листьями
есть о чём толковать.
Про разговор таинственный
как-то прознала знать.
Слухи блуждали высями,
будто тропинками рысьими
в лес спешит благодать.
Листья глотали смелые,
выстраданные слова.
Клёны братались с елями,
дуб гудел, как скала.
Мысли роились зрелые,
и признавалось кельями,
голь, мол, была права.
День ото дня напористей
свежий дул ветерок.
Зелень созрела вскорости –
думы пошли ей впрок.
Но главари той области
злато отсыпали полностью
и начертали срок.
Помните вы осеннее
зарево в тех краях?
Гибли в огне растения –
юный лесок зачах.
Веяло гарью, плесенью,
и по глухим селениям
полз первобытный страх.
Сколь бедовали времени –
знала луна одна.
Землю от снежного бремени
вскоре спасла весна.
Солнце взошло в борениях,
и в ту страну чрез терния,
ветер нёс семена.