Глаза уж не те, ох ох.. .Книги всё больше слушаю. На днях слушала «Триумфальную арку». «Омары вкуснее, чем лангусты», – вон как полагает Равик. Ой, а это не одно ли то же? Ну откуда ж мне знать!
Вспомнилось. Рассказывал переводчик. Сан-Франциско, ресторанчик у залива. Владимир Петрович, король теории и практики северной сварки, заказывает омара, виртуозно управляется с ним, сверкают-мелькают в его руках многочисленные узкоспециализированные (не побоюсь этого слова) инструменты. «Мальчик из якутского села», – так примерно писали журналисты, излагая в многочисленных статьях биографию первого якутского академика.
Бегу по улице. Думаю, что бы посмотреть в Новый год. Совсем нездешнее. И чтобы красиво глазам. И чтоб глубокое, а не утонуть. И чтобы грусть соседствовала с любовью, а не чёрный затягивающий до смерти омут. Перебираю в памяти фильмы.. «Любовник» (действие во Вьетнаме, герой-любовник – китаец), «Любовное настроение» (Гонконг… «душа, зачем тебе Китай?» – а вот зачем). «Поэзия» (Корея. Женщина шестидесяти лет забывает слова – Альцгеймер, пишет дивное стихотворение, умирает). «О госпожа моя цветная, пожалуйста, не улетай...». Боже, это ж тарковское про бабочку в саду, а тут – какие там бабочки, даже вспомнимштампснежныемухи – снежинки – не летают, зима зима зима с плотными сугробами и с висящей в недвижном воздухе сорокаслишнимградусной ухмылкой. А вот памятник сквозь неволнистый туман. Сидячий. Снегомаскировка. Ничего человеческого не проглядывает. Ой, нет, вижу… крутая азиатская скула.. глаз игручий.. хоть и каменный.. но как похож… Владимир Петрович!
Вспоминаю вспоминаю. Новогодний вечер у нас в Академии наук. В нашем роскошном, с во всю бескрайнюю стену зеркалом туалете разворачивается парикмахерский салон. Приглашённая мастер-парикмахер, чья-то знакомая. Захожу замотанной мадам начальницей зав аспирантурой, выхожу… В дверях – сменяющая меня на парикмахерском кресле (стуле из бухгалтерии) зав кадрами Света звонким своим певческим голосом возглашает: «О, Марлен Дитрих!»
Семейный праздник Новый год. Мы все – семья. И дорогие «наши академики» (так называли мы их, многие с тех пор отлетели, вспоминаем, печалимся) – тоже наша семья, а мы – их. Возвышенный такой всеобщий служебный роман, без страстей и интриг, чистая любовь.
Танцы – новогодние пляски в нашем холле, - не забыть. Несравненный Владимир Петрович – игручий глаз, шампанское веселье, жизнь через край. прыгает (в его-то годы!) вокруг меня тугим мячиком. «Нагулявшись-наплясавшись на земном пиру», компанией идём фотографироваться под ёлку. Фотоаппарат заел – не щёлкает, негодник, птичка не вылетает. Страстно желавшие запечатлеться на память не выдерживают, выходят из-под ёлки понемногу, птичка всё не вылетает… «Кажется, мы остались одни", – смеётся Владимир Петрович. В конце концов – ни фото с «Марлен Дитрих», и Владимир Петрович немного лет спустя, сойдя с трапа самолёта, отлетел, сейчас совсем-совсем не здесь…
Снег снег снег. Памятник навстречу, весь в маскировочном плотном снегу. Камень. Небытие. Но – игручий глаз… азиатская скула... С Новым годом, Владимир Петрович!
---------------------------------------
Фото из того счастливого времени. Но не изо дня "Марлен Дитрих".
И ещё раз - жаль, очень жаль, что не сохранидось (не получилось?)
фото с Владимиром Петровичем.