Бедный старый уедет на скорой,
Новый Год, осторожны шаги,
здесь костров заблудившийся дым
как осадок от всех разговоров.
И холодного отжима пресс
производит слова цвета крови,
строчки с елочной кромкою вровень,
сна и яви гремучая смесь.
Утомительно соответствовать
побелевшим застывшим лесам.
Негатив вместо радуги. Сам
дораскрасишь уснувшие ветки.
На иных дорогих берегах
тёплый плеск, вечереющий город,
остывает тропический морок,
поспешает с уловом рыбак.
Загрубевшей темнущей рукой
он у пояса держит за жабры
завоёванную, с пылу-с жару
рыбу, не разьясненную мной.
Чешуя здесь сродни изразцам,
позабудем про лишние смыслы,
строки, климат, инфляцию, мысли…
Запечет он к обеду тунца.
Центр улицы, города. Он
кепку сдвинул (мешала улыбке),
под ногами причал сухо скрипнул,
окружающий мир покорён.
У оси у земной на конце
кто-то выдернет рыбу из лунки,
и расслабится стынущий мускул
на скуластом холодном лице.
Радость жизни, прищур рыбаков,
отнесёмся же к ним благосклонно,
пусть шагают на полках семь слоников,
пусть всегда будет солнце и кров.
И совсем уж не по-новогоднему
вдруг затянем про маму-Одессу,
как красивы протяжные песни,
это все началось не сегодня.
Отсекли половину, проспорили
половинку души неким людям.
Выживать до весны мы не будем,
якорь чист, отправляемся в море.