Чайка теряется в многоголосье
осипших от спора со временем волн
и звучит как восклицание в вопросе
к вечности. Гудок парохода тревожит сон
камней, привыкших к дармовой ласке;
застывших на налёжанном боку.
И тянется небо к ржавой ряске
города, брошенного на берегу.
Время моё…
Турист ли, забредший сюда налегке,
или песок, зажатый местным обитателем в кулаке…
Возвращаясь домой через этот сиплый крик
чаек, знаешь, и я был здесь какой-то миг.