А долго ли мне, да умеючи, с матерком,
вот пишешь, потом размещаешь на точка ком,
чтоб запросто, по-есенински, а ля рюсс.
Я смог бы, конечно, да всё-таки не берусь.
Не надо мне этого, хочется о другом,
пусть сам понимаю, что выгляжу дураком,
кропаю своё по старинке, глотая мат,
хотя и за это читатели заклеймят -
не нашего племени, слышите говорок?
Конечно, я сам на такое себя обрёк,
но это же мелочи, сущая ерунда,
зато и не знать за написанное стыда,
когда распознав бесполезность любых словес,
я выйду под эту летящую с неба взвесь -
не снег и не дождь, а летит, не пойми чего,
субстанция или какое-то вещество.
Подставишь лицо - и садится - хватай, лови,
а слов никаких - задыхаешься от любви
к чему-то без этикетки, без ярлыка,
к чему-то, что прилетает издалека.
Садится на город, на улицу, на дома,
и ты понимаешь - да вот же она, зима.
Её не читают, не пишут, не говорят,
приходит любая, как будто любовь, как яд
холодных ветров, шестигранников изо льда,
беспечна и расточительно молода,
вскрывая морозом бессмысленность болтовни.
Себе говоришь - не пиши про неё, ни-ни,
ни слова, ни буквы, а просто кури взатяг,
лови на лицо эту взвесь или просто так
гуляй, не спеша, и оглядывайся вокруг -
здесь каждый писатель, на всех не хватает рук
и глаз, и ушей - чтобы слушать, писать, читать
асфальтовый томик и люковую печать -
огромную бляху из чёрного чугуна.
Ударишь - и будто бы вечность под ней слышна,
молчащий фонтан в старом парке и крест аллей.
А снег или дождь, как текущий с небес елей,
на чёрные ветки, на ржавчину рыжих крыш.
Посмотришь на это - и слова не говоришь.