О том, кто живет уединенно, замкнуто. Чем угостит анахорет, В смиренной тишине укрытый(Баратынский).
Анахорет.
Рассказ.
Потомок столбовых дворян, князь Серов Евгений Иванович, после долгих скитаний нашел приют у своего друга и сослуживца графа Маслова Владимира Петровича, который жил в своем поместье в селе Ермоловка на берегу Куры, пожалованном высочайшим повелением его предку за доблесть в период войны с персами в начале 19 – го века на Кавказе, и продолжал вести аскетический образ жизни.
- Евгений Иванович, друг мой, пора забыть те события, которые вынудили тебя долгое время жить отшельником, я понимаю, тяжело избавиться от боли утраты любимого человека, что привело тебя в уныние, прошло много времени, и, в конце-то концов, она же вероломно изменила тебе, эта прелюбодейка, стоит ли теперича всю жизнь карать себя и отказываться от светской жизни, а? может, начнешь писать скорбные элегии о безответной любви, как Овидий? Лучше жениться на убогой, чем волочиться за красавой, тут уместно вспомнить классическую шекспировскую формулу, выбираем красоту, чтоб через нее взглянуть в душу. Надобно было её просто прогнать, эту кралечку, ведь не была же церемония бракосочетания, не было и церковного обряда венчания, чтоб не гневить бога, и ты еще не был крепче связан «узами Гименея», так? А ты взял да ушел, оставив её с этим пустограем, - недоумевая, спросил граф Маслов, выпив налитый в хрустальную рюмку коньяк. Князь Евгений Иванович, молча, выпил, взяв тартинку с черной икрой и откусив, положил на край блюдца.
– Супружеская измена, друг мой, и есть предательство, предельный поступок женщины с инфернальной душой. Ведь, мне обидно, что она была никем, ублажала страсть фатоватых фендриков в бордели, куда я случайно после службы заглянул. Будь неладен тот день, эта ворожея сумела влезть в мое сердце, околдовала своими чарами, она была моей мечтой, моей богиней, эта нимфа из свиты самой Афродиты, своей неземной красотой очаровала меня, тут я был бессилен, как у Языкова: « я влюблен, дева-красота!». Я тогда не мог выгнать её, слишком сильно было чувство привязанности, чё теперь-то об этом причитать – закрывать конюшню, когда лошадь убежала, и я, простофиля, не устоял, поторопился надеть на её голову княгини венец, - грустно произнес князь Серов. Оба промолчали. Молчание первым нарушил граф Маслов.
- На днях граф Самсонов, мой сосед, даёт бал в честь именин своей супруги графини Анастасии, мы могли бы славно отдохнуть. Хочешь, пойдем вместе? Предай всё к чёрту былое с ней, забвению, паромщик Харон увёз её из Стикса, и всё кануло в Лету. И смирись с этим горем, прости ей её грехопадение, что будет по-христиански, - выдавил из себя граф, взяв тартинку с икрой, откусив, продолжил, - знаешь, твой особняк-то пустует, она со своим, как его, горным князьком - меликом подалась в Тифлис, мне об этом рассказывал мой приказчик прапорщик Толстых, надеюсь, ты его помнишь.
- Конечно, помню прапорщика Толстых, отчаянный до дерзости, - опустошив рюмку с коньяком, оживленно произнес князь. Тут я должен тебе напомнить, «грех не беда, молва нехороша», говорил уважаемый Грибоедов. Ты, Володя, не мог бы дать мне фаэтон с кучером, чтоб он отвез меня в мое поместье на том берегу, надеюсь, деревянный мост на тот берег еще существует, так?
– Мост-то еще держится, по словам твоего приказчика Прохорова, эта фурия полностью опустошила особняк ежедневными вакханалиями, случайно, ты не знаешь, может, она страдала нимфоманией, а? Поезжай, коли душа того требует, уверен, друг мой, ты найдешь свое счастье, ибо, «время врачует раны», говорил Августин, - грустно произнес граф Маслов. Хотя я не согласен с ним – ты просто привыкаешь к боли, - протягивая своему другу кожаный мешочек с империалами. Хазарский конь легко вынес легкую коляску на весеннюю дорогу, и князь Серов отправился в свое поместье, чтоб вязнуть в своих неприятных воспоминаниях, а может, надеясь начать всё сначала…
Несмотря на раннюю весну, распутицы не было, весеннее солнце пригревало, вся долина с приходом весны поменяла свою зимнюю одежду и покрылась зеленными лугами, всюду благоухал аромат полевых цветов, акаций, расцвели сады, мимоза, каштан, гранат развесил свои ярко-красные воушесцы. Освобождалась из бутона роза, наливалась соком виноградная лоза, и неугомонный певец соловей воспевал приход весны трелями, зазывая свою подружку. Кура, насыщенная горными ручейками, злобно шипела, как Ехидна, грозилась выйти из берегов и снести деревянный мост, соединяющий оба берега. Князя Серова обуяла небывалая тревога, когда кучер, проезжая мост, направил фаэтон на край села, в его родовое поместье, где он родился и жил с родителями до их кончины. Садовник на стук колес подошел к воротам и, признав барина, упал на колени, громко, причитая.
- Ты чё, Матвей, дурья башка, ишь, как удивился приезду хозяина, али меня уже похоронили, а? – слезая с фаэтона, спросил князь, помогая пожилому садовнику встать. На голос князя прибежала прислуга, встречая его низким поклоном.
– Да полно вам, живой я, только покормите кучера, и он отправится с богом, - прослезившись, произнес князь и, открывая кожаный мешочек, протянул монетку империала кучеру: это тебе, брат, за работу,- и поднялся на второй этаж в свой кабинет.
- Она не знала о тайнике на стене за гравюрой Ушакова, где хранились документы, тамга, бриллианты, деньги в больших купюрах и банковские билеты, - причитал князь, как завороженный, пока поднимался. Всё было на месте, и Евгений Иванович облегченно вздохнул, прикрыв дверь, направился в гостиную, где имелся еще тайник, о котором знала его уже бывшая кралечка. Тайник был пуст.
- Да чёрт с ней, - подумал князь, - там больших ценностей-то не было, - подойдя к столу у дивана, налил в фужер коньяка и залпом выпил. В дверь постучали, на пороге стоял его приказчик, отставной прапорщик Прохоров, который всегда со скрытным презрением относился к капризам «княгини» и подолгу находился то у пастухов, то у табунщиков, лишь бы не встречаться с ней.
– С возвращением в родные пенаты, Ваше сиятельство, - прослезившись, выдавил из себя прапорщик. В ответ князь обнял приказчика: я всегда верил в тебя, Виталий Иванович, всё ли в порядке в моем поместье?
– Теперь всё в порядке, Ваше сиятельство, я только, что приехал с земельных угодий, полным ходом идёт посадка тютюна, риса, отару и табун арабских скакунов, лошадей карабахской породы перегнали в ущелья, а то мелик Мармазов хотел прибрать табун к рукам, долго уговаривал меня, и пришлось укрыться в ущелье, - сардонической улыбкой, будто насмехаясь над меликом, горе-любовником «княгини», произнес Виталий Иванович. Князь Евгений Иванович налил в хрустальные фужеры коньяка.
- Спасибо тебе, Виталий Иванович, за преданность и честность, никогда не забуду, и давай выпьем на брудершафт, - снова обняв прапорщика, произнес князь Серов. Выпив, приказчик закурил пахитоску, он был взволнован от хвалебных слов князя, к которому относился c уважением и почтением, и произнес только одно слово: respectus, сильно задев Евгения Ивановича своей преданностью.
– Ты отдыхай, Виталий Иванович, а я схожу в конюшню, проведаю своего Буцефала, завтра поедем в долину, всё осмотрим, признаться скучал по родным местам, - взволнованно произнес князь. Подойдя к конюшне, князь почувствовал резкий запах самокрутки, набитой тютюном, которую постоянно курил конюх Федот.
– На месте, как всегда пыхтит со своей самокруткой, - с улыбкой подумал князь Серов. Ошарашенный неожиданным появлением князя, Федот тут же упал на колени, чтоб бить челом.
- Ты, Федот, нарушаешь мое требование - не бить челом, али новые прихоти у тебя завелись, пока меня не было, а?- пройдя вглубь конюшни, сердито произнес князь.
– Нет, Ваше сиятельство, я помню ваш наказ, - с трудом выдавил из себя конюх и начал мять свою мужичью шапку, - ваш жеребец-то застоялся, в бега просится. Жеребец почувствовал хозяина и начал бить передними копытами, фыркая, - ишь, как спина-то лосниться, - поглаживая его по шее, нежно шептал Евгений Иванович.
Утром спозаранку, пока не рассеялся туман, опустившийся с гор, два всадника направлялись в необъятную долину на низменности Куры. Рассеивались утренние сумерки, смешиваясь с туманом, подгоняемый весенним ветерком Эола. Утреннюю тишину разрывало пение пеночки, в кустах белой акации не умолкал птичий гомон. Из-за гор показалось ярко-красное зарево,заревом заката даль небес объята,как говорил уважаемый Кольцов, образуя причудливые тени, извещало о скором появлении солнца.
– Мы сначала опустимся в ущелье, к табунщикам, - начал, было, князь, - а потом я объеду свои леса, ты вели, чтоб всю живость снова перегнали в долину, видишь, какая молодая травка покрыла равнину, тут надобно и пасти отару и табун. Лес постоянно охраняли двое горцев, увидев хозяина в полном здравии, крайне удивились и с опозданием отвесили поклон. Поздоровавшись, князь направил коня по лесной тропинке вглубь леса и уже на окраине услышал стук топора, кто-то рубил его лес. Князь спешился, взяв коня за серебряную уздечку, направился на стук топора. Спрятавшись за дубом, он осмотрелся и глазам не поверил – молодая дева старательно рубила многовековую чинару, а рядом стояла мажара с лошадью, которая жадно щипала молодую травку.
- Тут моя земля и лес мой, ты, что канальюшка делаешь-то, такое дерево губишь, щас же прекрати, интересно для какой надобности, а? – сердито произнес князь, подойдя ближе. Дева испугалась, престала рубить дерево, положив топор в мажару. Мокрое ситцевое платье плотно облегало её стройную фигуру, выделяя маленькие стоячие грудки. Она была красивая, прилипшие от пота ко лбу и по щекам белокурые волосы, голубые глаза сразу же заворожили князя, - боже мой, какая чистота в её глазах, - подумал князь.
– И кто ты и откуда такая дивная пери, али ты дриада – хранительница лесов, а? – подойдя еще ближе к мажаре, уже спокойно спросил Евгений Иванович.
- Да тут недалече, из селения Лерик, вы все равно не знаете, - переливчатым голосом, ответила незнакомка, надевая свой шугай. .
– Я знаю это селение, оно у подножия горы, а чуть подальше Кура впадает в Каспийское море, далеко же тебя занесло, однако, а что, там поблизости леса нет? – спокойно произнес князь.
– Есть, - неохотно ответила незнакомка, - но там тоже хозяева такие, же скупердяи, как вы, ничего не дадут.
– Во-первых, я князь Серов Евгений Иванович из села Ермоловка, а во-вторых, я не скупердяй, как вы соизволили выразиться, и я всегда помогаю крестьянам, - скороговоркой выпалил рассерженный князь.
– А я, стало быть, Олеся, мне двадцать лет, живу с больной матерью в обветшалой избе, - произнесла незнакомка, взяв за уздечку лошади.
– Вот и познакомились, у тебя сказочное имя, Олеся, - спокойно произнес Евгений Иванович. Если позволишь, я хотел бы посмотреть твой дом, может быть, смогу помочь, идёт? Олеся не ответила, держа за уздечку, молча, шла, иногда оглядываясь на князя. Они долго шли, и наконец-то, показались дома у подножия Талышских гор.
– Видишь, Олеся те причудливые гряды, где великаны никогда не расстаются со своими белыми снежными шубами. Там на склонах можно увидеть следы ирбиса, да, да, того ирбиса, с которым боролся лермонтовский монах, - вдыхая горный воздух, вдохновенно говорил князь Евгений Иванович. У лесной опушки показалась одноэтажная рубленая изба, которая покосилась на бок.
– Олеся, а у вас в селе есть мастера, которые занимаются строительством изб? – не решаясь войти в открытые ворота, спросил князь.
– Есть, - ответила Олеся, - но нам нечем им платить, вот, видите, нижний венец совсем сгнил.
– А где этот мастер живет? я хотел бы с ним поговорить, - допытывался Евгений Иванович.
– Его называют отец Фёдор, из староверов он, молокан, с сыновьями ставит избу желающим и русскую печь. Через три дома его дом с мезонином, зажиточный старец. Еще оным делом занимается местный пастух Афанасий, он всем помогает, но у него нет материала, а доски, бревна у старосты, - неохотно ответила Олеся. Князь Серов, привязав своего жеребца к дереву, направился искать пастуха Афанасия. Пастух оказался дома, на предложение князя любезно согласился и повел его к дому старосты.
– Вот вам сороковка, выделите, пожалуйста, необходимый материал для ремонта дома, где живет Олеся, - без предисловий начал князь. Староста, сутулый старикан с седой клинообразной бородой, при виде купюру, чуть не ошалел, и тут же согласился, боясь, как бы князь не передумал.
- Материалы привезут и помогут поднять дом, чтоб заменить сгнивший венец, не сумлевайтесь, барин, - поглаживая бородку, прошамкал староста.
– Афанасий, в вашем селе есть магазеи? – вдруг спросил князь, когда они покинули двор старосты, - если есть, проводи меня туда, пожалуйста.
– Есть, барин, тут недалече, харчем торгуют, больно дорого, сельчане, кроме масла для ламп да свечей и фосфорных спичек, ничего не покупают, - охотно ответил пастух Афанасий. Магазей был в середине села, хозяин, высокий мужчина, худерьба, сидел за прилавком и курил пахитоску. Князь заказал продуктов, коньяк, водку.
- Доставишь в дом на берегу, где живёт Олеся, - протягивая продавцу двадцатку,- резко проговорил Евгений Иванович.
– Помилуйте, барин, отродясь таких деньжищ-то не видали, - вытирая пот, выступивший от волнения, взволнованно прошамкал худерьба.
– Мне это безынтересно, сударь, извольте всё отвезти и спросить хозяйку, что еще ей надобно, уяснил? – раздраженно произнес князь, бросив деньги на прилавок. Выйдя из магазея, князь обратился к пастуху.
- Афанасий, ты можешь приготовить кебав? вот деньги на мясо, я жду тебя у Олеси, - протягивая ему десятку, произнес князь Серов.
– Щас сделаю, барин, - отвесив поклон, ответил пастух. Несколько мажар стояли у дома Олеси, крестьяне разгружали бревна, доски, ими руководил сам староста. - Эзопова муха, мол, мы тоже пахали, - подумал князь. Олеся стояла на крыльце и смотрела, не понимая, что же происходит.
– Мы сегодня отдохнем, день начинает вечереть, - обратился к старосте Евгений Иванович,- а завтра начнете, и к вечеру всё должно быть завершено. Разгрузив мажары, все уехали. Князь устало сел на крыльцо, приглашая Олесю.
– Олеся, мы завтра поедем в Ленкорань, потратим много денег, можно остановиться в гостинице, пока мастера завершат ремонт дома, ты согласна? – пристально смотря на нее, произнес князь. Теперича прошу познакомить меня с матерью, и если она желает, то мы её увезем в город, в лечебницу, пусть местные эскулапы осмотрят её. Пожилая женщина неподвижно лежала на тахте, покрытой овечьими шкурками, и обреченно смотрела в потолок.
– А тут, в селе есть лекарь? - отвернувшись к окну, спросил Евгений Иванович.
– Есть венный фельдшер, весь израненный, теперича по вызовам не ходит, совсем сдал, - вздохнув, ответила Олеся. Пришел пастух Афанасий вместе с хозяином лавчонки.
- Барин, куда прикажете разгрузить продукты? - слезая с повозки, спросил худерьба. – В сени, - коротко ответил князь. А тем временем пастух Афанасий вытащил из сарая казан и вертела из прутиков, в огороде между камнями соорудил очаг, подвесив над ним казан.
- Заодно я сварю бозбаш, - тихо проговорил он, смотря на князя.
– Может быть, мы прогуляемся по берегу, Олеся, пока Афанасий готовит кебав и бозбаш? – обратился к ней Евгений Иванович. Над рекой расстилался прохладный туман, смешиваясь с вечерними сумерками Нюкты, на поверхности воды ослепительно отражались пурпурные отблески вечерней зорьки. Заревом заката даль небес объята, как говорил Надсон.
– Олеся, - не поднимая головы, - взяв её под руку, обратился к ней князь Евгений Иванович, мне тридцать пять лет, вдовец, я хочу, чтоб ты стала моей супругой, обвенчаемся по церковному обряду, и ты станешь хозяйкой моего дома, - осторожно начал князь.
- Мы потомки старообрядцев, Евгений Иванович, я молоканка, и мы не признаем церковь, икон и всякие там религиозные обряды, чтим традиции, хотя, многие пренебрегают традициями и считают их издержками прошлого религиозного раскола в православии, так что, торжественное венчание не состоится, - улыбаясь, тихо ответила Олеся.
- Обойдемся и без этого, Олеся, пусть сам Гименей свяжет нас узами супружества, молю тебя, не разбивай мне сердце, я и так два года жил аскетической жизнью, анахоретом, когда меня вероломно предали, у меня огромное состояние, и я хочу жить с любимой женщиной, хочу детей, маленького человеческого счастья, - с пафосом произнес князь.
– Боже мой, какой пафос, а? как тут не вспомнить Евгений Иванович, Некрасова - «суровым пафосом звучал неведомый язык». Заманчиво и обманчиво. Я вам люба? али проснулась давно забытая страсть, вожделение, а? Обрюхатит меня Ваше сиятельство, а потом вышвырнет из своего особняка, может, сжалитесь и сделаете из меня служанку, вот забавно-то будет, хохот и плач Ярославны, - ответила Олеся и громко засмеялась.
– Ты, кажись, образована Олеся, - с удивлением заметил Евгений Иванович.
– Три года училась в классической гимназии в Ленкорани, болезнь матери помешала завершить учебу, - неохотно ответила Олеся. - И языки знаешь? - удивленно спросил князь.
– Французский, - коротко ответила молоканка. У костра дымился ароматный бозбаш, на вертелах сочился сок жареного баранины, сдобренного спецами и зеленью.
- Во дворе уже темно, у нас нет гостиной, столовой, Ваше сиятельство, на кухне тесновато, придется вам смириться с неудобствами, - с иронией произнесла Олеся, зажигая лампу со стеклянным колпаком. Князь сделал вид, что не заметил ее язвительный тон.
– Я, наверное, пойду, Олеся, приятного аппетита вам, - тихо проговорил пастух Афанасий.
– Никоим образом не согласен, Афанасий, прошу тебя разделить трапезу с нами, - остановил его князь, откупоривая запечатанную сургучом бутылку коньяка. Князь Серов налил всем коньяка в маленькие стеклянные рюмки.
- Тут уместно пушкинская метафора: в окно смотрел и мух давил, - громко засмеялся князь.
– Я щас, - тихо сказала Олеся и ушла в комнату, где лежала больная мать, и вдруг из комнаты раздался истошный крик. Князь и пастух Афанасий бросились в комнату, где Олеся, истоурившись, смотрела на мать, и все поняли, что она покинула этот грешный мир.
– Вот, я осталась совсем одна, - причитая, прошамкала Олеся. Мать Олеси, Клавдию Петровну, похоронили на сельском мазаре, в православной части, без отпевания, по старообрядческому обряду, ограничились тем, что староста прочитал короткий псалом из псалтыря. Олеся стояла потерянная, весенний теплый ветерок ласкал её белокурые волосы, выбившиеся из-под черного траурного платка.
– Пусть старообрядческие каноны, псалтырь, не дозволяют погребальные обряды, но не поминать усопшую не по-христиански, - грустно произнес князь и выпил коньяк, налитый еще с вечера.
– Теперича на что мне ремонт дома? – горестно произнесла Олеся. Афанасий недоуменно пожал плечами, но Евгений Иванович попытался успокоить её.
– Успокойся, Олеся, на всё воля божья, но решение принято, пусть займутся ремонтом дома, все-таки, родительский дом, так, Афанасий? – ища поддержки у пастуха, спросил князь.
– Оно, конечно, так - замешкался пастух, потерянно пожимая плечами.
– А у тебя, Афанасий, большая семья? – вдруг спросил Евгений Иванович.
- Я одинок, - неохотно коротко ответил пастух.
– Поедешь ко мне, в село Ермоловка, в мое поместье? работать можно и там, жить будешь в моем особняке, будешь выполнять поручения княгини Олеси, - неожиданно произнес князь, посмотрев на Олесю.
– Я не против, Евгений Иванович, - быстро ответил пастух.
– Афанасий, бойся данайцев, дары приносящих, - не поднимая головы, прошамкала Олеся.
– Ладно, я пойду задам лошадям овса, - вставая, тихо произнес пастух.
– Вот и решили, завтра спозаранок и двинемся, - подойдя ближе к Олесе, довольно произнес князь. Он положил руки на её плечи, начал гладить её белокурые волосы и вдруг, резко повернув её голову, стал страстно целовать в губы и лицо. Олеся не сопротивлялась, и Евгений Иванович понял, что она согласна принять княгини венец, и неожиданно вспомнил пророческие слова великого словесника: всё в жизни случай…
16-18.09.2011/12.2022г. м.м.Б.