УДИВИТЬСЯ, ЗАМЕДЛИТЬ БЕГ, ЗАТАИТЬ ДЫХАНИЕ…
О поэтической подборке Льва Вьюжина
В одном из своих критических материалов я уже писала о том, как по-разному складываются поэтические судьбы, какими разными дорогами и тропинками приходят авторы в литературу, как неодинаково – кто ощупью, кто внезапно прозревая – обретают они себя в слове.
Кто-то ощущает в себе творческие силы с самого детства, естественным образом вливается в литературные объединения, вступает в профессиональные союзы и уже не сворачивает с предначертанного пути, кто-то от юношеского увлечения стихосложением резко уходит в быт, повседневные заботы, в том числе – и в восхождение по карьерной лестнице, а возвращается в поэзию неожиданно для себя, по властному глубинному требованию, кто-то вообще всю жизнь занимается совершенно другими вещами, казалось бы, вовсе не связанными ни с литературой, ни с поэтическими изысканиями, однако внутреннее развитие души при этом таково, что поэт в ней как особый взгляд на мир и сложный набор личностных качеств вызревает подспудно, словно жемчужинка в раковине, и стихи, отражающие многие вехи пути и всю жизнь бережно записываемые в черновики, в одночасье являются миру во всей своей красе и многогранности. И тогда происходит открытие – открытие поэта, неведомых доселе строк, рождение и обнаружение новой вселенной.
Вот таким открытием явился для меня поэт Лев Вьюжин, за плечами которого нет ни литературных наград, ни крупных публикаций в отечественных толстых журналах, ни участия в престижных конкурсах, писательских интригах, тусовках, всей этой окололиратурной суетне – но есть стихи, ясные, трудные, глубокие, прозревающие наше время во тьме и свете его. Есть русский поэт Лев Вьюжин, чьё сердце болит за судьбы русского народа, а строки молятся о ближних, чьи нравственные постулаты берут начало в библейских заповедях, а чаянья полны думами о России и своём месте в ней. Судите сами:
…Если позволю во храме грех,
Если приму, что антихрист прав,
Если, безумствуя, Божий крест
Брошу, а веру рассею в прах –
Рыскать мне псом по чужой земле.
Рыскать мне жалким, гонимым псом,
Грызть до скончания пёсьих лет
Жутко и жадно чужой кусок,
И в небесах, что чужих чужей,
В истовых ливнях высоких гроз
Не различить никогда уже
Маминых слёз… («Если поверю, что чёрен свет»)
Эта концовка опрокидывает читателя навзничь, открывает его душу к новым эмоциям столь сильно, что не успеваешь увернуться – да, собственно, и не надо. Именно так у Вьюжина достигается катарсис, без которого поэзия, пожалуй, была бы просто набором значков и закорючек… Вообще люблю настоящую, большую мужскую лирику за эту ответственность перед всем и вся, за эту прямоту определений и отважную чёткость убеждений, за эту несгибаемость воли! Безусловно, гендерная направленность стихов этого поэта более чем очевидна. А если ещё представить, что, профессиональный строитель, инженер, Лев Вьюжин долгие годы проводил в разъездах, из-за чего не было возможности как-то закрепиться на одном месте, влиться в местную литературную среду, – то тем более удивительны это трепетное биение стиха, эта судьба, впитанная строкой, эта завершённость внутренних поэтических посылов, эта уверенность и твёрдость голоса и художественных приёмов, выдающие зрелого литератора.
С детства мальчику из обычной советской семьи, родившемуся на Урале, пришлось сменить несколько городов и школ, и эта «кочевая» жизнь стала впоследствии судьбой. Первое стихотворение Лев написал только в тридцать восемь лет, и затем стихи приходили с перерывами, писались, что называется, «в стол», потому что не было обратной связи с читателем, которая для поэта необходима как воздух, не было понимания своей, как теперь говорят, целевой аудитории. И только когда Вьюжин вышел на литературные сайты, почувствовал читательскую отдачу, получил свой первый настоящий успех – стихи стали неотъемлемой, естественной составляющей жизни. Неисповедимы пути Господни! Здесь невольно вспомнишь слова Валерия Брюсова о том, что «кто не родился поэтом, тот им никогда не станет, сколько бы к тому ни стремился, сколько бы труда на то ни потратил». Именно так – эта напряжённая работа ума и души возможна только в том, кто пришёл в наш мир для передачи людям некой тайной ценности, заключённой в слове и образах и созреваемой либо благодаря окружению и обстоятельствам, либо полностью вопреки им.
Круг тем Вьюжина – широк, хотя традиционен для русской ментальности, русской поэтической школы: гражданская и любовная, философская, городская и духовная лирика, поиск смысла жизни и своего места в мире, осмысление предназначения поэта в обществе, тема смерти и сакральные переживания, иррациональное постижение действительности. А укоренившийся в русской литературной традиции реализм здесь фантастическим образом переплетается с добротным мистицизмом, с умением поэта смотреть дальше, за жизненные берега, не останавливаясь на сугубо экзистенциальных смыслах (стихотворение «Эпилог»):
Пожить бы ещё. Побыть.
На свете побыть. На этом.
Ещё хоть одним рассветом
Продлить бы земную быль.
………………
Ещё бы хоть раз в мечтах,
Словах догрешить, доплакать.
Ещё бы одной заплатой
Под сердцем укрыть Христа.
И вверить тебя Ему,
Взойдя ввечеру к ответу…
А впрочем – зачем, к чему?
Всё тщетно на свете этом.
Или – привожу полностью – небольшое, но философским масштабом с поэму, стихотворение «Ихтис»:
Человеки ловят рыбу искони,
Ловят рыбу изначала и доселе.
Но, бросая невод, помнят ли они,
Сознают ли, что в расставленные сети
На пространстве двадцати земных веков
Отражением спасительного света
Ловит рыба беспризорных рыбаков,
Ловит рыба бесприютных человеков?
Здесь вы днём с огнём не сыщете всего этого джентльменского набора либеральной поэзии последних десятилетий – ни трёхэтажной версификаторской зауми без семантической нагрузки, ни верлибрических выкрутасов а-ля «я весь такой загадочный», ни трансформаций смысла в угоду форме. Здесь – традиционная русская силлабо-тоника, положенная на авторское дыхание и судьбу, творческая индивидуальность, несомненная самобытность поэтики и интонации, яркость и неординарность сюжетных ходов, помогающих авторской мысли биться трепетнее и больнее. Стихи заставляют удивиться и замедлить бег, затаить дыхание буквально с первых же строк, стать партнёром и сопричастником всех авторских ходов, замыслов, эмоций.
Английскому романтику Перси Биш Шелли принадлежат такие слова: «Никогда так не нужна поэзия, как в те времена, когда вследствие господства себялюбия и расчёта количество материальных благ растёт быстрее, чем способность освоить их согласно закону души». Это – и о сегодняшних временах тоже. И как никогда в наши тревожные и неоднозначные дни требуются голоса поэтов с чёткой гражданской позицией, с особым патриотическим нервом, чьё слово не плоско передаёт чувство, не плакатно указывает дорогу, но мостит путь в самое читательское сердце, образами и интонациями определяя тот единственно возможный вектор, который необходим в данный момент. И главная ценность такого посыла – честность поэта, его желание и способность говорить, прямо глядя в глаза своему читателю:
Но было, было…
Гадить на отцов,
Плевать в страну, построенную ими,
Нам разрешили. И в конце концов
Мы, ненавидя собственное имя,
Кляли святое, мазали дерьмом
Родимый дом. Мы каялись азартно
За подвиг предков. Растянув гармонь,
Мы пьяно пели о раздольном «завтра».
И он пришёл, барыжный век, пришёл –
И с ним пришла продажная эпоха…
……………….
(Стихотворение «Барыжный век»)
Вот так – без экивоков, не отводя взгляда. А иначе и нельзя, иначе не поверят, не услышат, не встрепенутся навстречу. Иначе – не стоит и начинать. Недаром Максим Горький однажды воскликнул: «Прославим поэтов, у которых один бог – красиво сказанное бесстрашное слово правды!» Да и сам Вьюжин очень решительно определяет сегодняшний момент для пишущего человека – в стихотворении «Вставай, поэт – пора!», где описывает лживое, неискреннее раскаяние того, кто был на стороне неонацистов, и его казнь. Далее идёт обращение к поэту – самому себе, но и не только, конечно:
…Метельный снег и занесёт приют
Души заблудшей, не оставив следа…
– Не добавляй сочувственного бреда
Сентиментально-вздорному нытью.
Он был фашист! Ублюдочный фашист,
Пришедший убивать! Не надо скорбной
Патетики – заслужен и законен
Последний схрон его гнилой души,
Коль есть она… Вставай, поэт – пора!
Проверь затвор. По совести и чести –
Сегодня истина в прицельном перекрестье
И, может быть, – на кончике пера.
Проверь затвор. Вставай, поэт – пора…
И – ещё более фатально:
…Всё от Бога. Восход. Закат.
День – от Бога и ночь – от Бога.
Но в лукавстве – твоя тревога,
и в бесстыдстве – твоя строка.
Бог не складывает пути,
Бог не сводит врата и души:
не вменяй человечий ужас
Богу – белый аль чёрный стих
ты себе позволяешь сам.
Сам свою волочишь дорогу...
(Стихотворение «Да и нет»)
Как же, по Вьюжину, безмерно велика ответственность поэта за произнесённое слово, за свой «белый аль чёрный стих!», как важно самому слышать свою совесть, не заглушать голоса её в душе блудом или ложью… Конечно, истина должна находиться «на кончике пера» в любые времена – но в периоды смут и войн это неотъемлемое свойство гражданской лирики просто жизненно необходимо обществу. И, мне кажется, негласный, но мощный социумный запрос на высокий градус патриотизма приводит к рождению поэтов, обладающих этим качеством. Потрясающее в этом смысле и по замыслу, и по точности найденной интонации стихотворение «Спасибо»:
…У русских нерусских по-своему пляшут и плачут.
По-своему славят пророков на храмовых плитах.
У русских нерусских иначе скорбят на погостах,
Иначе возводят очаг и пекут по-другому
Родительский хлеб.
Но зерно выпадает из горсти,
Но песни смолкают, но чутко далёкому грому,
Грозящей беде над отеческой русской равниной,
Внимают простые нерусские русские души.
И снова встаёт в боевом, неразрывном, едином
Священном строю всякий гордый и праведно сущий
Смиренный язык. Снова в чистую Божию Землю
Ложатся тела без условий, чинов и различий.
…В минуту Победы над жуткой громадою бесов
Сниму автомат, поклонюсь и святое «Спасибо!»
За незатухающий свет над спасённой Россией
Всем русским нерусским скажу благодарно: «Спасибо...»
И вот думаю я, что нет худа без добра, и как же на самом деле хорошо, что Вьюжин не прошёл жерновов писательских объединений, где ему, юному, могли бы выставить заградительные рамки и пообрезать крылышки местечковые мэтры от пера! И не появился бы в нашей литературной палитре вот такой совершенно бесстрашный (и в смысле тем, и в смысле техники письма) голос. Читаю – и радуюсь свободе и в то же время внутреннему чувству меры поэта, его мастерским ассонансным рифмам, его смелой миксовке, на первый взгляд, неподходящих друг другу слов, рождающей новые коннотации и смыслы – такой, как «русских нерусских» или «всякий гордый и праведно сущий смиренный язык». Это же песня!
Да, Лев Вьюжин человек своего времени, и он чутко реагирует на все внешние изменения, находясь не на обочине, не в стороне, а в самой гуще исторических и социальных сломов и изменений. Вера в Россию, в её свет и её неизбежную победу звучит с непререкаемой убеждённостью в стихотворении «Справимся!»:
…Известен сюжет, извечен:
Впадут в моровую ересь,
Химеру сверхчеловека
Втемяшат в безмозглый череп.
Хмелея нутром холопьим,
Внимая лукавой прелести,
Наладятся в лютой злобе
Насиловать, жечь, расстреливать.
Не веря примерам прежним,
Не помня зароков давних,
Как прежде, измыслит нежить
Живое стереть из данности.
Как прежде, у стен отеческих
Объявится сброд безбожный.
Как прежде, возжаждет нечисть
Сакральную Русь итожить.
Мальчишки, сыны, высокие
И светлые в деле праведном,
Поднимутся нынче к сроку,
Уронят негромко: «Справимся!»
Очень хороша рубцовская линия патриотических стихов Вьюжина – не политизированная, с мягким, очень задушевным звучанием (стихотворение «Топят печи»):
На Руси топят печи доныне.
От издревних, забытых времён
В неоглядный родительский синий
До растроганных слёз небосклон
Поднимается дым горькой сутью
Избывающих век деревень.
;…; Мнится мне: под густыми дымами
В заповедную зимнюю даль,
Взяв к себе наши зябкие души,
Никого не виня, не коря,
Пароходики русских избушек
Уплывают по снежным морям.
Какая тонкая лиричность, проникновенная и щемящая нотка безграничной любви к Родине и её старинному укладу, её нуждам и печалям! Эти «пароходики русских избушек» немедленно западают в сердце доверчивой чистотой образа, соединяющего статичность отдалённых мест России с мечтой их обитателей о путешествиях в дальние, неведомые края. С другой стороны, и трагический образ ухода забытых деревенек в иные измерения тоже транслируется этой многомерной метафорой.
Впрочем, не только патриотикой силён поэт, хотя она и многое в нём определяет. Умение любоваться человеком, подмечать различные черты характеров – тоже немаловажное качество для художника слова, не замыкающегося на своих индивидуалистических переживаниях, но идущего (в абсолютно христианской традиции!) с открытым сердечным огнём к людям. И в этой связи сам Лев Вьюжин в каком-то смысле мне видится вот таким «человеком-свечечкой», о котором он пишет в своём одноимённом стихотворении:
Маету праздную
Отмолил к вечеру
И угас, радуясь,
Человек-свечечка.
………………
Жил… Любил солнышко,
Землю, дождь, радугу –
Пусть Господь солоно
Заправлял трапезу,
Бренных дел мешево –
Пот, слезу, кровушку –
Скорбью губ смеженных
Принимал в кротости.
Жил… В тиши праведной
Пред лицом вечности
Светит мне, радуясь,
Человек-свечечка.
Показательно и по-некрасовски народное, лексически сочное стихотворение «Древодел» – о семье плотников, строивших и дома, и храмы, написанное от лица главного героя, одного из продолжателей этой славной династии:
«Мой прадед лес рубил, рубил дома.
И дед рубил. Да что дома – хоромы
и терема! Скажу тебе нескромно:
ссудил Господь им крепкого ума
по плотницкому делу. Мой отец
рубил как бог: звенели по округе
его топор и имя! Каждым срубом
он прекословил жгучей пустоте
души послевоенной. Я тебе
поведаю другое: он с размаху,
в глаза рубил любому правду-матку,
за что и претерпел казённых бед
сполна. С довеском долгих пять годов
рубил леса чужие...
Читаешь – и понимаешь, что здесь не только и не столько о плотницком деле автор хочет нам поведать, сколько о мужественных российских характерах, о верности делу, о честности и стойкости человека в трудные времена и о готовности передать все эти высокие качества своим наследникам. Вот какую замечательную формулу вкладывает автор в уста своего героя:
……………………..
Длинный рупь –
он лёгок с виду, но себе дороже
его рубить тому, кто трогал кожей
ладоней сбитых божию искру
живых ремёсел.
Конечно, столь живо и достоверно передавать речь и характеры автору здорово помогает то, что он сам перепробовал множество родов занятий и познакомился с большим количеством представителей самых разных профессий. Как признавался Вьюжин в одном из своих интервью, «в приснопамятные девяностые мой список профессий и специальностей, да и не только мой, пополнился значительно: челнок, портной, закройщик, художник-оформитель, обувщик...» Да, времена действительно были не особо располагающими к лирике. Однако нет лучшей мастерской для писателя, чем Её Величество Жизнь, нет лучшей практики, чем богатый жизненный опыт, преодоление трудностей и знакомство с новыми людьми.
Из этого незаменимого опыта сердца и души вырастает и вьюжинская философская лирика. Надо сказать, что в этом направлении, как и в других стихах поэта, достаточно высокая эмоциональность, полное отсутствие статичности, тяготение к открытым финалам – это когда читателю предоставляется возможность что-то додумать и дочувствовать самому. Как, например, в стихотворении «Память», где строки плавно переливаются одна в другую, тем самым передавая – наряду со смыслом – бесконечную текучесть времени:
…………..
Из белых нитей бессонной праздности,
из тонких нитей надежды призрачной
она плетёт до утра напрасные
холсты пустой стихотворной прихоти.
И я почти привыкаю к лености
души и рук. Я гляжу разнежено
в узоры строк. Добровольным пленником
я замыкаюсь в былое, прежнее…
Сквозь дрёму вдруг – ножевое, смертное
сорвётся вниз! Полоснёт внезапная –
живая! – боль. По стихам размеренным
скользнёт… и стихнет.
Обычно за полночь
она приходит…
Сложное, многоплановое стихотворение «Зимнее утро» – тоже о времени: попытка оглянуться в прошлое, увидеть себя в нём, ухватить убегающее полотно жизни:
…………
Время не доктор – время
Мельничный жёрнов вертит,
В мел истирая имя
Женщины на портрете,
В прах истирая голос,
Губы её и руки.
Пробую буквой, слогом,
Словом заполнить строки
Вздоров ночных: но тщетно –
Вместо стихов и песен
Только щемящий шелест
Льющихся вниз песчинок
Скорбных часов...
Светает.
Хрустко, морозно. Утро
Смотрит в листы пустые,
Вместе с надеждой хрупкой
Тает...
Эти стихи естественным образом перерастают в стихи о Боге, о вере, словно автор идёт дальше, расширяя собственное понимание действительности экзистенциальными и онтологическими смыслами. Хотя, мне кажется, ощущение присутствия Бога так или иначе проникает во все вьюжинские стихи без исключения, но в православной, духовной его лирике достигает особых, напряжённых и пронзительных высот. Приведу полностью стихотворение «Зачем»:
Под небом ищу слова –
о низком порой, о подлом.
А воздух, что светом полон,
вдыхаю едва – едва
глаза поднимаю вверх.
Не ввысь. Невозможной высью
не тешусь. Не жду. Не мыслю
надежд. Коротаю век…
А где-то бредёт ничей
Господь. И как будто надо
идти. По дороге. Рядом.
А если не с ним – зачем?
Зачем я ищу слова
под небом?
Страшное предупреждение тому, кто забыл Бога и в духовном обнищании творит беззакония, – в стихотворении «Колокольный сон»:
………
На миру причинные
Заголи места,
За погляд рачительно
Положи пятак.
Маете зарёберной
Запрети шуметь
И греби-погрёбывай
Дармовую медь…
По ступенькам сколотым
В осторожный сон
Зимней колоколенки
Поднимись босой.
В сиротливой звоннице
Тишина и снег –
Всё теперь позволено,
Коли Бога нет…
Прекрасно выстроено, даже с неким архитектурным изяществом, стихотворение «Кто-то», в котором поэт призывает никогда не терять в себе человеческого, а значит, Божьего присутствия. Повторяющийся в изменённом виде рефрен усиливает воздействие на читательское восприятие:
………………….
На задворках войны
Я в небесный вошёл Храм.
Я стоял у стены
И стыдился земных ран.
Ниспустив тишину
На мою и свою боль,
Кто-то добрый шепнул:
«В человеке живёт – Бог…»
В этом же ряду находятся стихи из цикла «Тихая суббота» – о надежде и прощении, написанные в форме разговора с ангелом и обладающие большой эмоциональной силой:
…………….
«Мой ангел, какие вести
Принёс ты из храмов горних?
Ответь, кто сегодня светлой
Надеждой утешит горе?
Кто нынче небесной манной
Свои утолит печали?
Скажи, а ты видел маму?
Простила ли? Ждёт? Скучает?»
«Мой грустный, мой грешный странник!
У нас там не ждут – но знают!
И нашим приделам ранним
Чужда суета земная.
Там ваши врачуют скорби,
Там радости ваши славят,
Там любят вас! Любят – горьких,
Мятущихся, сирых, слабых!..
Несмотря на глубокое погружение в библейские смыслы и символы это искренние и честные строки человека городского, современного, с обожжённой душой. Но такая мужская подача поверяется крайне обнажёнными, авторски беспощадными и одновременно беззащитными в этой душевной оголённости стихами о любви. Прекрасно выразил суть явления выдающийся арабский философ и писатель Халиль Джебран Джебран, сказавший, что «поэзия – это поток радости, боли, изумления и малая толика слов из словаря». Для меня вообще любовная лирика – неизменная лакмусовая бумажка в определении творчества любого поэта, и неспособность открывать душу и находить незатёртую интонацию к самым сложным чувствам и ситуациям всегда выдаёт рациональный подход автора к творчеству, нарративное начало стихосложения. В данном же случае видим прямо противоположную ситуацию – абсолютную готовность поэта говорить о самых болевых моментах, не щадя ни себя, ни читателя; и мне кажется, только так и возможно достичь подлинных высот в этом сложнейшем жанре. Вот как описывается череда неизбежных, но каждым человеком переживаемых внове, потерь в стихотворении «Холодно»:
Холоден дом. Пуст.
Всюду снуют ветры.
Баба ушла. Пусть.
Бабам сполна веры
нет. На другой свет
тихо ушла мама…
От восковых свеч
мало тепла. Мало.
Дети ушли в мир.
Замуж. Ушли в люди.
Будет ли мир мил
к ним? А Господь будет
добр? У крыльца пёс –
страж моего горя.
Будто святой Пётр
замер у врат горних…
Парцелляция, номинативные предложения, короткая строка (которая, несомненно, является признаком большого мастерства) и в звуке, и графически призваны передать внутренний раздрай и заторможенность лирического героя, оказавшегося в тисках судьбы, его душевное волнение и неспособность мыслить связно.
Производит яркое впечатление и парадоксальное, несколько стилизованное под русский фольклор, крайне лаконичное и невероятно объёмное в этих скупых средствах выразительности стихотворение «Если бы». Очень удачно здесь анафора как стилистический приём практически переводит стихотворение в жанр заклинания этим повторяющимся «Я бы…»:
Я бы тешил тоску аккордами,
Я бы грусть угощал вином,
Изъедал бы себя укорами,
Изводил бы себя виной.
Я бы вслух в опустелой горнице
Запретил бы ногам плясать,
Я бы в горе, на горло гордости
Наступив, уступил слезам.
Я бы плакал, как плачет иволга,
Я бы впрок не копил обид:
Кабы ты – да меня покинула,
Кабы я – да тебя любил.
Кстати, в этот раз автором используется хлёсткая и недвусмысленная концовка, не оставляющая никаких сомнений в чувствах и намерениях лирического героя. Впрочем, как часто бывает у Вьюжина, в стихотворении всё равно присутствуют вторые планы, оставляющие читателю надежду, побуждающие перечесть и найти ещё и ещё какие-то детали и нюансы, расширяющие поэтическое пространство, смысловые горизонты.
Если передать впечатление от подборки в целом, то упаднические нотки, социальный надлом и общий трагизм нашего времени безусловно чувствуются и довлеют над красками и темами произведений Льва Вьюжина, хотя – как оборотная сторона медали – в неменьшей степени эти стихи наполняет авторская сила убеждения и живая пульсация, делающая строки живыми и эмоционально достоверными. Но эта картинка была бы неполной без стихотворения «Счастливый путь» как образчике иного и тематического, и образного творческого подхода. Я в данном случае даже угадываю тут философскую концепцию позитивизма, которая базируется на чисто эмпирическом, чувственном опыте познания мира:
Счастье – газировка и пломбир,
лето, море, дружба без обмана.
Счастье – это утро без обид
и вопросов. Счастье – это мама!
Счастье – это папина рука
на руле, бескрайняя дорога.
Счастье – это просто облака
надо мной без милости и срока.
Ах, какой искренний, незаёмный, естественный свет оптимизма в каждой строке, каждом образе, в ритмическом рисунке! И какая же это редкость для хорошей поэзии, часто грешащей чрезмерным минором и пресыщенностью авторскими рефлексиями. Утверждение жизни, светлая память о родителях, понимание, что всем чистым и добрым в нас мы обязаны детству – какой простой и в то же время бесконечно важной нравственной силой наполняет Вьюжин это замечательное стихотворение! И совершенно невозможно не поверить поэту, не открыть навстречу своё сердце и не повторить вслед за ним:
Пусть я виноват и грешен, пусть!
В час, когда придёт пора прощаться,
на вопрос: «Так чем же был твой путь?» –
я отвечу: «Верится, что счастьем…»