Мне тридцать семь.
Мой старший брат Андрюха
однажды взял
и умер
в тридцать семь.
Шёл первый снег...
И дряхлая старуха
явилась в сумерк
перед снегом тем.
Какой-то блазн нелепый правил миром.
Мы пили водку в бане.
А потом
в твою, Андрюха, скромную квартиру
внесли твой новый ярко-красный дом.
И ночь спустилась муторно, постыло,
пластом – на речку,
текшую ко сну.
Валился снег в отрытую могилу.
А в бане печка
жадно жгла сосну.
Бродили тени; с банного порога
О богохульстве проповедь вели.
А мы в ночи той всё искали бога,
да отыскать, по счастью, не могли.
И – тридцать семь.
И – всё.
И ветер сухо
хлестал в оконце
этим «тридцать семь».
Всё та же земь
подошвы трёт.
И брюхо
того же солнца
греет
эту земь…
Года прошли –
двенадцать вперемешку
уже забытых наглухо годов.
Уже твою, Андрюха, « угэбэшку»
давно списали
с буровых счетов.
Исчезли прочь
и имена и лица
в наоборот
повёрнутой судьбе…
Вот только ночь
заснеженная снится
из года в год –
как памятник тебе.
2014г.