ЛЕОПОЛЬД
Рассказ
Дабы оставить престол своему единственному сыну, без возможности сторонних притязаний, но не желая при этом отказывать себе и в удовольствиях, Леопольд решил пройти процедуру вазэктомии. Ожидая с волнением щекотливой операции, он нервно ёрзал на кушетке во владениях хирурга и стерёг начало действия местного анестетика. Его уверили, что в госпитализации нет надобности: для столь незначительного проникновения в организм пациента амбулаторного режима вполне будет достаточно. Ещё на подходе к кабинету хирурга его настиг мандраж с обеззараживающей примесью хлорки. Малолетний наследник остался дома, даже не подозревая о тех жертвах, которые отец готовился принести ради него. Леопольд, лёжа на кушетке, вспоминал как ранее, сняв корону, как другие снимают шапки(исключительно из уважения к медработникам), обратился с просьбой в регистратуру, надеясь на соответствующее его статусу обхождение. Но взамен оказанному снисхождению он был извещён о том, что его медкарта утеряна, а раздражающие препирательства через бойницу, похожие на безуспешную словесную осаду неприятельского замка, довели эмоциональный фон Леопольда до ручки. Он был опытным властителем, а потому знал, что насилие и грабёж со стороны рядового лица являются уголовным преступлением, со стороны же правителя политикой, вследствие чего, находясь в положении просителя, был вынужден прекратить штурм цитадели. Уже не в первый раз Леопольд терпел поражение, ведь на поле брани ему не раз приходилось отступать, но он никогда не думал, что ему, отважному и благородному рыцарю, придётся пасть на колени перед бюрократией медицинского персонала низшего звена муниципальной поликлиники города N. В связи с этим он вспомнил свое первое поражение. Оно произошло в битве при Леньяно 29-го мая 1176-го года, в которой бюргеры верхнеиталийских городов нанесли сокрушительный удар по духовным и светским рыцарям, возглавляемым императором Священной Римской Империи Фридрихом Барбароссой. Тогда торгаши и ремесленники славно вмазали дворянству, а города замкам и деревне.
После операции Леопольд чувствовал некоторый дискомфорт, в месте, так известном нашим самым внимательным читателям. Он не был склонен к радикальным мерам, особенно в отношении интимной зоны, но многочисленные примеры грызни за трон, с катастрофическими последствиями как для домена, так и для царских отпрысков, заставили его принять это нелёгкое решение. И вот, в результате реализации этого решения находясь в не самом лучшем расположении духа, он приступал, в своём кабинете, к продолжению работы над мемуарами, которыми подводил итог своей бурной и богатой жизни. Макнув перо в чернильницу, он начал:"... Наблюдая с высоты птичьего полёта расстилавшиеся внизу пейзажи, я был вынужден смирить свою гордыню и отказаться от пересечения горного ущелья по ненадёжному верёвочному мосту, созданного руками альпийских горцев, в связи с чем навёл на себя ропот монаршей свиты, заподозрившей меня в трусости и посмевшей донести свою необоснованную позицию до слабых на пустяшные наветы ушей императора. Я всё-таки нашёл возможность, в скором времени, разъяснить Его Величеству суть моей проблемы, заключавшейся в специфическом заболевании, - акрофобии (боязни высоты). "Мной настолько овладевает, - пояснял я внимательно слушавшему меня императору, - настолько овладевает состояние панического страха, когда я смотрю вниз с большой высоты, что полностью теряю присутствие духа, - император ещё больше сосредоточился, стараясь понять мои чувства в момент моего пребывания у края пропасти, - я будто теряю почву под ногами и лечу...лечу...камнем...вниз,- прерывисто, еле сдерживая слёзы, почти всхлипывая, продолжал я...". Император был потрясён услышанным (он, как оказалось позднее, давно интересовался феноменами психики) и желая поддержать меня, безвозмездно передал мне в собственность свой аллод в Бургундии и произвёл из графов в пфальцграфы. Я при этом уточнил ему в красках, что в том случае, если поле боя располагается не выше двух-трёх метров над уровнем моря, то я зверь хоть-куда!"
Устав писать, Леопольд откинулся на спинку кресла и начал вспоминать про Виолетту, барышню, с которой он познакомился недалеко от Тевтобургского леса, в котором очень давно его полумифические предки накостыляли римским легионам Квинтилия Вара. Виолетта, сохранив до наших дней тот дикий нрав, весь его употребляла на сладострастное истязание души и сердца Леопольда, чему положила начало в первый же день совместной жизни... а вот и она:
- Ну как - отчекрыжили? - язвительно спросила Виолетта.
- Сколько раз повторять тебе - при вазэктомии ничего не чекрыжат! - ответил рассердившийся Леопольд.
- Я бы на твоём месте отчекрыжила - все равно никому не нужен, - продолжала издеваться супруга.
- С тобой невозможно разговаривать! - вскричал вскочивший с кресла Леопольд, но тут же изобразил гримасу боли, схватившись за причинное место.
- А-а-а! Всё-таки отчекрыжили, - победно заключила Виолетта, и выскользнула в дверь, в развевающемся пеньюаре, оставляя за собой аромат лаванды и ехидства.
Послеоперационное заживание так быстро не свершается, а поэтому Леопольд, стиснув зубы от боли и неприязни к Виолетте, чтобы успокоиться продолжил писать:"... В юности я увлёкся богословием, но позже из-за нехватки сил и времени, редуцировал область исследований до экзегетики Евангелия от Марка...". В это время в тылу Леопольда объявилась, на цыпочках незаметно пробравшаяся, Виолетта, которая с интересом из-за спинки кресла прочла написанное мужем.
- А ты ещё тогда всё отредуцировал! - со смехом воскликнула супруга и бросилась прочь, наполняя помещения замка хохотом. Леопольд не выдержал и побежал вдогонку, разглашая рёвом своё неудовольствие поведением Виолетты...
На следующий день, после осмотра и перевязки у врача, Леопольд ехал домой в переполненном автобусе. Его латы и меч вызывали у публики заинтересованные улыбки. Он учтиво отвечал мимической взаимностью, но в разъяснения по поводу своего внешнего вида не пускался. Публика решила причислить его к лику исторических реконструкторов...
В замке иной раз бывало скучновато, тем более в отсутствии телевизора, компьютера и пр., но Леопольд чтил старину и не хотел отказываться от образа жизни предков. Входя в свой дом, он погружался в средневековый контент, а выходя утыкался в современную действительность. Диссонанса не возникало вследствие большой пластичности пространственно-временного континуума, выводившей за рамки ньютоновской физики и ввергавшей в сферу действий эйнштейновской и копенгагенской. Дома Виолетта продолжала твёрдо держаться схизмы, а поэтому заперлась в своей комнате. Вернувшийся из больницы Леопольд тоже не счёл нужным прерывать выгодное для него молчание и отдал всего себя мемуарам:"...Подковыривая императора на тему заносчивости, я неоднократно буффонировал мнимое величие шутовским передразниванием вельможного чинопочитания и придворного церемониала, чем заставлял от души хохотать над собой его и его окружение...". Прервав повествование, Леопольд обратил внимание на до сих пор не прочитанное письмо от пиита, добивавшегося его расположения и высокородного покровительства. Он вскрыл конверт и обнаружил, помимо подхалимства и непомерного самолюбия, ещё и программное стихотворение:
Хворают ёлки в декабре:
Под новый год не по себе,
Когда ты жаждешь в декольте
Стоять со срубленной в ПАСЕ.
А я зелёным был всегда,
Любил Гринпис и никогда
Не упускал момент сказать,
Что хватит ёлки истязать!
Леопольд не стал читать дальше, тем более вошёл слуга и доложил о визите Альбрехта Медведя, маркграфа Бранденбурга."Она плакала, но деньги взяла",- как любил рассказывать Альбрехт про своё первое знакомство с женщинами. О его любезности были хороши осведомлены не только женщины, но и полабские славяне, с которыми у него наметились идеологические и территориальные разногласия. Хотя, при ближайшем рассмотрении, Альбрехт был просто сыном своего времени, в котором под тонким культурным слоем чернозёма скрывались звериные и вековые пласты песка, глины и камня. На вопрос Леопольда о том, чем обязан он столь лестному к нему вниманию, проявленному со стороны столь достохвального персонажа, Альбрехт ответил трюизмом:
- Денег надо.
После выпроваживания, так и оставшегося без денег, посетителя (Леопольд - скопидом) наш герой решил достучаться до сердца жены, предваряя задуманное стуком в запертую дверь.
- Виолетта, прости...
Виолетта была догматична. Она никогда, никогда не отказывала себе в удовольствии быть непреклонной. С каждым следующим стуком в дверь Леопольда всё сильнее охватывало осознание безнадёжности предпринятой им акции, он всё острее ощущал бесперспективность своих примирительных интенций, он уже почти был готов к отказу от плана как... дверь отворилась.
- Вот мои условия: Шартрез...Кюрасао...Бейлис...
За каждой маркой ликёра следовал агрессивный и резкий выплеск содержимого бокалов в лицо Леопольду. Такие условия показались Леопольду не совсем приемлемыми, но неожиданность и стремительность их выдвижения супругой застали его врасплох, а потому пока он обдумывал возражения, Виолетта захлопнула дверь прямо перед его оторопевшим носом.
Леопольд любил свою жену, может быть даже слишком. Он не был легкомыслен и в этом была его проблема. По вине своего характера, он не порхал над жизнью, а с трудом пробирался сквозь её вязкие засасывающие трясины в тяжёлых неудобных болотных сапогах. Репродуктивная стратегия раннего Леопольда включала в себя ухаживание за самкой и эякуляцию. Добавление в виде заботы о потомстве пришло позднее. Для Виолетты же с самого начала семья была культом, но долгие холодные и скучные вечера в замке из-за постоянного участия мужа в военных походах надломили её и без того деликатную нервную систему. Она стала заложницей военных подвигов Леопольда и несовершенства средневековых путей сообщения. Леопольд устоял от соблазна пойти напиться, потому что в состоянии опьянения хватался за меч и грозил обрушить его на головы своих врагов. Ничего не оставалось, кроме как продолжить автобиографию:"...В 30 лет я узнал о существовании тофу и васаби. Не зная как поступить с полученной мною информацией, я решил проконсультироваться по этому поводу с Виолеттой. Она посоветовала не забивать себе голову экзотической кулинарией, а сосредоточиться на поедании свиных рёбрышек, тем более она не в ладах с восточно-азиатской кухней...". Услышав шум за дверью кабинета, Леопольд прервал свои занятия и... устроился поудобнее, ожидая что же будет дальше? А дальше Виолетта, войдя в его пенаты, огласила их продолжительными рыданиями.
- Я больше так не могу - мне нужен развод...
- Я бы рад, дорогая, но ты ведь знаешь, что у нас средневековье и разлука возможна либо в случае твоего ухода в монастырь, либо в случае твоей бесплодности,- резонно заметил Леопольд.- А ни того, ни другого в наличии у нас с тобой не имеется, ведь так? - Продолжал Леопольд.
- Так, так... но как же тогда быть? - ослабевшим от плача и упавшим от безвыходности голосом спросила Виолетта.
- Не знаю, Виола, не знаю...
- Я Виола, а ты альт...
- Скорее баритон...
- Как у Фрэнка Синатры...
- Нет, мягче, как у Перри Комо... - послушай, Виолетта, давай сделаем так, - решился Леопольд, - ты возьмёшь из своего приданого брауншвейгско-вольфенбюттельский замок и живи там как знаешь, а сын наш будет обитать под двумя крышами, но не меж двух огней, я надеюсь, для его же блага.
- Я согласна...
После разговора Леопольд почувствовал силу искушения, исходящего от Шартреза, а также желание отложить, по крайней мере до завтра, работу над мемуарами...
На следующий день, после очередной перевязки, он в автобусе возвращался домой, но безо всякого желания...
В фойе замка его ожидали готовые для отправки на новое место жительства вещи супруги. Она явно не собиралась задерживаться. Он прошёл в кабинет и сел за работу:"... Я одержал в своей жизни много побед, много штандартов со славными именами пало к моим ногам, но главную свою битву я всё же проиграл, - я не смог сохранить семью...". Вдруг вбежала Виолетта и обрушилась всем своим телом на колени Леопольду, несколько растревожив не до конца зажившую рану.
- Терпи - ты же мужчина...
- В чём дело, Виолетта?
- Почему ты не удерживал меня вчера?
- Этот рефрен в наших отношениях... из раза в раз... набил оскомину... я устал...
- Нельзя уставать, Леопольд, надо бороться, - сказала Виолетта, ласково поглаживая причёску мужа и оживляюще ёрзая по больному месту...