Три дня мы в дозоре – я и Панас.
В пылу отступленья забыли про нас.
Уйти мы не можем: приказ есть приказ.
Да мы в передрягах бывали не раз.
Последнюю корку делить на двоих
Привыкли за несколько лет временных.
Труднее без курева дрожь перемочь.
Холодным туманом спускается ночь.
Жене под лучинку чиркну письмецо.
Не скоро ступлю на родное крыльцо.
Тоскливо на сердце, затих разговор.
А тьма обступила и смотрит в упор.
Едва закемарил – рассвет задрожал.
В ста метрах вдруг кто-то парком задышал.
В соседнем окопе никак шепоток.
По внешнему виду из наших, браток.
Решил диспозицию я разузнать.
И долго ли смены осталось нам ждать.
С разбегу нырнул в предрассветный туман.
Записку засунул поглубже в карман.
С улыбкой окликнул я паренька.
Спросил: «Не найдётся ли огонька?»
Сурово взглянул на меня старшина:
«Ты глянь, как граната закреплена!»
Вот так невзначай от беды уберёг.
Свои папиросы отдал и паёк.
Предательский лучик скользнул на шеврон.
В лице изменился, насупился он:
«А что, автомат-то почистил, солдат?
Да ты не спеши, досмотрю в аккурат».
Поздно я вспомнил - оружье, как мать
В руки чужие нельзя отдавать.
Вот так оказался я в русском плену.
Сам русский, обманом попал на войну.
Хоть смейся, хоть плачь, мне теперь не забыть.
Как русский солдат мне дал прикурить.
Рычим одинаково, как тут понять,
Чья там за бруствером перемать?
Окопы рядом, а души-то врозь.
И злобу покрыла изморозь.