Был бы мой чердак не набекрень,
хрен бы я писал стихи, ребята.
Бозна где герань, а где сирень,
где какая юбочка помята.
Всем плевать, и слюни в потолок –
правду-матку режут не ножами.
Лифт в пентхаус девок уволок,
мало ли, что кнопку не нажали.
Рыбаки закинулись ухой
мимо славы, выслуги и денег.
Ты, Петрович, с пятницы бухой,
а уже, гляди-ка, понедельник.
Не гадай, цыганка, мне на фарт,
мой король любую даму кроет.
Был февраль – настал бессрочный март.
Грекам обнулили визы в Трою.
Вот же ты нахрюкался, дурак.
Если арестуют, то за дело.
Жги, люби гусей, кричи ура,
делай всё, что дурь твоя хотела.
Поздно брить Будённому усы,
даром что при деле и на воле.
Это ж МХАТ, Петрович, здесь не ссым.
Видишь, Станиславский недоволен.
Девки из пентхауза назад
едут, как из рая ангелицы.
Протирают красные глаза,
понимают, что не отбелиться.
Три сестры – Халява, Хтонь и Хрень –
обжились и сад вишнёвый пилят.
Был бы мой чердак не набекрень,
я б не пил, как мы, Петрович, пили.