Надо жить, — говорю с дрожью в голосе, —
на решающем рубеже
и когда угрожающе лопасти
норовят полоснуть по душе.
Когда близкое, рвущее наискось,
увядая, тащи́т в пропасть в след.
Возрождения тихая надобность
антитеза мертвящих примет.
Надо жить, — повторяю уверенней, —
спазмы дум в скорби сгорблена плоть,
горьких дней неумолчное стерео
только сердцу дано побороть.
Надо жить и склонившись над вечностью,
к хладу уст на послед припадя.
Время русской бесчеловечности
ничего́ не решит за тебя.
Растворяйте гнетущее в спрятанном
в дальней комнатке душ узелке
неказистом, забытом, залатанном.
Дайте руку навстречу руке.
Надо жить, — прокричу, — и не веруя,
разгребая уныния тряпьё,
в невозможное доброе, белое.
Серых судеб спугнув вороньё.
Собирая прорехи и штопая —
в кровь фаланги — невидимо нить
протянуть… и себе робким шёпотом
вновь и вновь говорю: надо жить.