Последняя схватка Ивана Поддубного

                Роман
                «Последняя схватка Ивана Поддубного"

                Автор: Евгений Ермаков-Алтай
                2022 год


                Предисловие.
-Я дорожил своим именем и, главное, честью России, представителем которой я был. Для меня превыше всего было чувство национальной гордости за великую Россию и русский спорт.
Я объездил всю страну,  выступал в цирках, клубах, передавая свой опыт молодежи. Спорт - это сила, красота, здоровье. Занимаясь спортом, человек становится закаленным, мужественным, сильным. Об этом говорит личный опыт пяти десятков лет моей  спортивной  деятельности...
Я счастлив, что посвятил свою жизнь спорту. Моим девизом всегда было - побеждать! Моим приемом - укладывать на лопатки.  поддерживали и согревали меня любовь к России, желание отстоять честь и достоинство русского спорта, чувство национальной гордости.
                Иван Максимович Поддубный, 1947 год   

 
Глава №1   
Последний вечер.

Огромный солнечный диск словно раскалённое колесо арбы неотвратимо скатывался к кромке, зеленоватого в это время года, Азовского моря.  Дневной бриз, сменив свое направление теперь неспешно тянул из нагретой за день степи горячий воздух пропитанный ароматом полевых, августовских трав.
Иван Максимович, любовавшийся всей этой красотой из распахнутого настежь окна своей комнаты во втором этаже дома, вдохнув полной грудью горьковатый степной дух. И потеснив стоявшего рядом с ним внука Ромку повернулся к супруге, продолжил начатый им ранее разговор.
-А как мне эти байстрючата дохлого судака на крючок причепили!!! А?!
Иван Максимович по-дружески подпер плечом широкого в кости Ромку.
-Что молчишь Роман Иванович?  Совестно?
Ромка, рассмеявшись обнял деда за плечи.
-Да ладно дед. Нашел чего вспомнить. «Кто старое помянет тому глаз долой».
Иван Максимович, ухватив внука за шею и прижав его к груди нравоучительно закончил начатую Ромкой поговорку:
-А кто забудет тому два… Ущучил?
Ромка, хмыкнув, мотнул было головой, чтобы освободиться от   дедовского объятий, но не сумев счел за благо не сопротивляться ему. Иван Максимович же, по-отечески помяв внука вдруг выпустил его из своих объятий и навалившись на подоконник грудью глядя на закат грустно ни то самому себе, ни то Ромке пробормотал:
-Эх… Что тут скажешь... Старость вот это чума. Страшенная чума, с которой не поборешься, да на ковер ее курву не вызовешь!
Он не сильно, но зло ткнул кулаком в подоконник и мелкие кусочки штукатурки с беленой, месяц тому назад стены, шурша осыпались на пол. Иван Максимович, замолчав, провожал взглядом котящееся в закат за морской горизонт солнце. Стоящие на рейде суда в предчувствии ночи зажигали топовые фонари на мачтах, а рыбатские  каяки жались бортами к пирсам и причалам устраиваясь на ночевку. Ейский лиман, как и порт портом затихал, готовясь отойти ко сну.
Так он и стоял, впитывая угасающую жизнь мира, готовящегося встретить завтрашнее утро.  К нему не слышно подошла супруга и обняв Ивана Максимовича прижалась к его руке.
-Ты чего Маруся…
Прошептал он, поворачивая голову к супруге.
Мария Семеновна, помолчав прижалась к нему еще плотнее.
-Так… Зябко стало.
Они долго молчали, глядя на тонущее в море солнце, каждый думая о чем-то о своем. Тишину нарушил Иван Максимович.
-Марусь, ты если что... Похорони меня в парке… Там, возле наших ребят… Возле летчиков, под высокими тополями, чтобы я мог видеть все вокруг... А то на кладбище тесно мне...
Мария Семеновна недовольно повела плечом освобождаясь от объятий.   
-Вот еще придумал то же. Ты ведь знаешь, что не люблю я эти разговоры…
И оставив мужа с внуком у окна спустилась в  кухню, где недовольно погремев посудой  зычно позвала Ивана Максимовича и Ромку ужинать. 
-Идите руки мойте. Садиться будем.
Иван Максимович, взяв у изголовья кровати свой «посох»  рассмеялся.
-А давай-ка мы завтра Ромка, с утра соберем с тобою наши удилишки, накопаем в саду добрых червяков, да пойдем на лиман. Есть у меня чуйка, что мы завтра с тобой бо-ольшую рыбину поймаем! А?
Ромка улыбнулся ему в ответ.
-Давай. На рыбалку так на рыбалку… Только как ты…
Роман замялся.
-Чего такое казак?
Поинтересовался Поддубный. Ромка, смутившись кивнул на палку в руках деда.
-Ты то на костыле еще…  Ничего не будет?
Иван Максимович отмахнулся.
-То же мне печаль. Кость-то уж почти срослась.   
И обхватив внука за плечо улыбнулся.
-Тем более ты у меня есть, если что дидуна на ручках унесешь.
И чуть отстранившись от него и заглянув в голубые вечно смеющиеся глаза внука прищурившись переспросил его:
-Смогёшь?
Ромка смущенно кивнул.
-Ну а чего нет?  Чай не слона тащить.
Поддубный лукаво прищурив левый глаз рассмеялся в голос.
-Ах ты бисов сын… Я хоть тебе по крови не родной, но слоном то дразнить меня не гоже.
С шуточным укором пробасил он.
-Проверять нонче не будем. Так тебе поверю, на твое честное комсомольское слово. Лады?
Ромка ответил утвердительным кивком, а Иван Максимович, притянув его к себе за руку встал в стойку.
-Дед…
Просительно пробурчал Ромка, пытаясь освободится от рук Ивана Максимовича.
-Ну чего ты еще на ночь глядя надумал? Все одно я тебя не поборю. Да и баба Мура коли услышит, что мы тут возимся заругает нас.
Иван Максимович примирительно махнул рукой.
-Это точно… 
И чуть помолчав, все-таки притянул к себе Ромку.
-Ты просто обыми меня сынок… Навроде что мы с тобой в обхват барахтаемся… Чутка помнемся и амба…
Он замер в ожидании Ромкиных железных объятий, и самый родной ему человек, которого он вырастил и вынянчил, весело   хмыкнув попытался было ухватить деда за торс, но уже в следующее мгновение мышцы Чемпиона Чемпионов обрели былую твердость легированной стали и эластичность корабельного троса. Одно движение плечом Поддубного и Ромкины руки сцепленные в «замок» разомкнулись, а сам он словно отброшенный катапультой оказался на середине комнаты. Ромка, мотнув головой от удивления искренне восхитился. 
-Ну и силища у тебя дед!
Иван Максимович, горько улыбнувшись отмахнулся. 
-Да ладно… Разве ж энто сила? Так поросячие повизгивания…  Айда лучше на кухню, а то Мария Семеновна шутковать с нами не станет…
Ромка протянул руку деду и тот ухватившись за нее и опершись на «посох» оттолкнувшись рванул на себя.   
-Ты бы поаккуратнее…
Попенял ему внук. На что Поддубный сердечно выговорил ему.   
-Будя старших-то учить... Мал еще.
И справившись с пронзившей весь бок болью, уже более дружелюбно добавил.
-Почапали вечорить.
И приобняв одной рукой Ромкино плечо, а другой опираясь на самодельный костыль поковылял на лестницу, что вела на первый этаж в просторную кухню вроде той, что была у них в Феодосии, в доме на Караимской улице, где он со своими приятелями и соратниками по атлетизму и борьбе, будущими шкиперами дальнего плавания Антонином Преображенским и Васькой Васильевым проводили замечательные дни и вечера. «Мучая» шестипудовую тетушку Дору и пушечные книппеля, вкушая вкуснейшие сласти от кондитерской Вадима Филоненко, согреваясь в дождливые дни у пылающего открытым огнем очага попивая ароматный китайский чай или  крепкий турецкий кофей.

                Глава 2
   Рауль, папка и память.

Стрелки на циферблате ходиков показывали уже половину двенадцатого по полуночи. Мария Семеновна, напуская на себя наигранную строгость роптала на неугомонного супруга.   
-То же мне удумал с рыбалкой с этой… На кой ляд она тебе далась? Может лучше в санаторий, в грязелечебницу сходишь? Все толк какой.
Поддубный явно недовольно мотнул головой.
-Нет… Доктор сказал нужно повременить… Крайний-то раз… В смену Антонины я вместо двадцати минут целый час там просидел…
 Мария Семеновна от удивления развела руки в стороны.
-Да что ты? Так сердце нарушишь… Взатот-то раз тебе доктор пенял…
Поддубный поворочавшись в подушках сконфужено улыбнувшись, чуть понизив голос, покаялся.
-Да заснул я мать…
Мария Семеновна, всплеснув руками передразнила супруга.
-Дитятка малый. Приспал…
И вдруг построжав лицом не зло но твердо добавила.
-Я вот Антонине пропишу. Она то, где была?
Поддубный отмахнулся от Муры.
-Будет тебе на дивчину наговаривать… Я сам её упросил…
Мария Семеновна, горестно вздохнув сделала вид, что не слышала последних слов Ивана Максимовича и аккуратно сбив перину и подушки, в которых на ночь устраивался супруг сменила тему разговора.
-Ночью не шарахайся по дому, а то гремишь,  как домовой своим костылем.
И кивнув в угол комнаты ближний к двери добавила.
-Ведро в углу… Не геройничай, на двор не ходи, не дай Бог с лестницы сковырнешься, опять год на костылях ковылять будешь...
Поддубный хмыкнув хотел было возразить супруге, но передумал, вместо этого покосившись на распахнутое за спиной окно пожаловался.
-Душно мне что-то мать…
И сам себя успокаивая добавил.
-Хоть может к утру с лиману холодку натянет…
И помолчав вдруг попросил.
-Дай-ка мне Маруся документы мои… Папку с фотографиями…
Мария Семеновна, остановившись подле супруга хотела было возразить ему, но заглянув в тихие, полные детской любви и наивности глаза Ивана отчего-то смутившись передумала выговаривать ему. А вместо этого вытащив из верхнего ящика комода увесистую папку, обтянутую зеленую  коленкоровую папку со знаком спортивного общества «Спартак» на лицевой стороне протерла ее подолом фартука, и положила на колени Поддубного уже совершенно угнездившегося в кровати.
-На…
Ни то обиженно, ни то горестно негромко выдохнула она.
-Чего ты?
Придержал ее за руку Иван Максимович. Мария Семеновна нервно поправила край головного платка.
-Ничего… Опять всю ночь свои истории смотреть будешь...
Иван Максимович примирительно улыбнулся. Развязал серые давно ссучившиеся завязки на папке, распахнув ее словно люк корабельного
трюм пахнущего старыми газетными вырезками и фотографиями. Свой архив  своей собственной жизни и жизни тех, кто все эти почти 78 лет шел рядом с ним и  был неотъемлемой частью его земной юдоли. 
-А что мне еще делать?
Весело поинтересовался он.
-Телевизира  у нас нету… 
Мария Семеновна возмущенно всплеснула руками
-То же мне скажешь: «телевизир»!  Разве есть у кого в Ейске этот самый телевизир?
-Ну нет…
Грустно констатировал факт Иван Максимович и мечтательно посмотрев в потолок улыбнулся. 
-А было бы не плохо… А?  Вот только представь, я в Москве на параде, а ты здесь дома сидишь себе возле стекляшки этой и все видишь…  Как я по Красной площади еду на  коляске вместе с чемпионом Советского союза товарищем Сенаторовым и как с трибуны мавзолея нам сам председатель Президиума Верховного Совета Михаил Иванович Калинин ручкой машет.
Мария Семеновна, хохотнув отмахнулась от супруга.
-Бреши, бреши. Нужен ты ему был, как собаке пятая нога…
Поддубный понизив голос и слегка наклонившись к супруге   доверительно прошептал:
-Что Калинин, сам товарищ Сталин нам рукой махал…
Мария Семеновна от кровенно рассмеявшись отмахнулась от супруга. -Да ну тебя Иван Максимович… Набрешешь то же чего…
И покрепче подоткнув под бока супруга легкую, почти невесомую  перину собралась было уходить, но Иван придержал ее.   
-Лампу мне поладней поставь, чтобы тени не было…
И прикоснувшись к неожиданно мягкой, изборожденной  мелкими морщинками руке супруги нежно погладил ее  своей шероховатой  изорванной чугуном и железом рукой.
-А то мож со мной оставайся… Я тебе почитаю…
Бойко взглянув  на Марию Семеновну предложил  Поддубный, подкрутив ус.
-Чего?
Наигранно возмущенно переспросила она супруга, погрозила ему пальцем.
-А чего такого?
Засопротивлялся было Иван Максимович, но Мария Семеновна отмахнулась от него.
-Вот охальник, как чего придумаешь… Самому-то не совестно?
Мария Семеновна повернувшись в красный угол комнаты  перекрестилась на  стоявшую в божнице икону Святого Николая Чудотворца. Беззвучно, одними губами пробормотав извинение за скабрезности супруга.
-Бога не боишься, так хоть бы ребенка постеснялся бы…
 Поддубный хохотнул, пытаясь притянуть к себе Марию Николаевну.
-Скажешь то же, ребенок. Ромке в этом году уже четвертый десяток пошел, а ты все дитятишь его… Иди до меня...
Мария Семеновна, одолев объятия супруга по матерински чмокнув его в лоб и поправив за его спиной лампу поинтересовалась
-Так хорошо светит?
Поддубный достав из папки сложенную в четверо газетную полосу на английском языке и поправив на носу очки вглядевшись в строки кивнул. 
-Да, пусть так будет…
И чуть помедлив добавил потеплевшим голосом.
-Спасибо тебе Мурочка.
Мария Семеновна хотело было улыбнуться от проявленной нежности, но под ногами ее, огненной лисой, прошмыгнул мордатый рыжий кот,
затихший где-то под кроватью.
-Вот бестия!
Явно испугавшись неожиданного появления кота, недовольно бросила Мария Семеновна.   
-Раулька… Иди ко мне.
Позвал его Поддубный похлопав ладонью по перине подле себя. И кот словно, только этого и ждавший, тут же, в один прыжок выскочив из своего укрытия улегся подле него мурча и толкая его руку горячим массивной головой, бессовестно щуря от удовольствия свои наглые зеленые как у болотных котов, чуть раскосые глаза.
-Еще чего! Чумазея этого на постель…
Всплеснув руками, возмутилась было Мария Семеновна, но Поддубный посмотрев на нее поверх очков и приложив указательный палец свободной руки к губам не зло шикнул на нее.
-Не шуми мать. Пусть подле меня полежит. Мы ведь теперь с ним друзья товарищи…
Мария Семеновна обиженно  поджав губы отмахнувшись от мужа и ничего более не сказав,  вышла из комнаты оставив  его  наедине со своими мыслями, со своей  историей и своим котом, которого он  назвал в честь того самого французишки который в далеком  1903 году в Париже, на его первом чемпионате Мира   оставил его без чемпионской медали,   намазавшись перед схваткой оливковым маслом.
 
           Глава 3
           ПАМЯТЬ

      Из развязанной папки в руки Поддубному    выскользнул плотный лист казенной бумаги, украшенный   двуглавым орлом с приклеенной в углу, выцветшей маркой о двадцати пяти копеек казенного сбора. По верху листа черной типографской краской было пропечатано название документа:
«Выпись из метрической книги, часть первая, о родившихся за 1871 годъ».
Поддубный закрыв глаза улыбнулся.
-Господи Боже ж ты мой…
Пробормотал он.
-Это сколько же прошло?
Он замолчал, пытаясь в уме подсчитать сколько прошло времени с того самого момента, когда он народился на свет Божий в селе Богодуховке, Золотоношского уезда, Полтавской губернии, бескрайней Российской империи.  Иван Максимович, приложив к лицу казенную бумагу жадно, словно сыскной пес потянул носом воздух по всей видимости пытаясь уловить, давно выветрившейся из казенной бумаги, сладковатый запах церковных благовоний, а быть может запах рук матери или отцовского куреня, что стоял невдалеке от усадьбы Ивана Антоньевича Поддубного его деда по отцовской линии. Того самого деда, что в честь рождения своего внука - первенца заложил за речкой Ирклеей фруктовый сад. 26 вересня 1871 года по Юлианскому календарю, от Рождества Христова.   
   
 БОГОДУХОВКА
                Глава 4
                Казак родился               
Солнце только, только поднялось из-за посадок со стороны Лубны, а Иван Антоньевич уже подсаживал в выкопанную деревянным заступом лунку последний саженец груши. Аккуратно присыпав его корни не успевшей простыть черной сытой Полтавской землей, разговаривая с ним ласково:
-Бери...
Еле слышно шептал он.
-Бери да помни... Пусть груша будет сладкая, да зимы   теплыми... А как ты хотел?
 Иван Антоньевич, увидев надломленную ветку   укоризненно покачал головой.
-Вот видишь, со старости-то я, сослепу-то, целую ветку тебе обломил. Ну да ладно до свадьбы заживет...
И опустившись на колени  взял в руки кусок дерна и вытряхнув из него землю, отшвырнул подальше в сторону «бороду" запутанных между собой корней, словно боялся, что они снова примутся дурнинушкой и засушат не окрепшее еще деревце. Наклонившись над саженцем и поправив картуз, Иван Антоньевич ощутил тепло утренних лучей.  Солнце, набирая силу, поднималось все выше и выше разгоняя над плавно текущей речушкой Ирклеей туман цеплявшийся за богато поросшие рогозой берега.
Иван поднялся на ноги, стряхнув с колен прилипшие, побитые сентябрьской желтизной травинки, отдернул серую рубаху и поправив тонкий, сыромятной кожи поясной ремешок, взял в руки заступ чтобы отправиться в обратный путь, до куреня, когда из-за речки до него донеслось невнятное, размытое утренним еле заметным ветерком.
-Ди-ду! Ди-ду!
Он поправил картуз надвигая пониже к подслеповатым глазам козырек, чтобы различить мельтешащую на тропинке фигурку в белой рубахе, бегущую к нему. Неожиданно со стороны села, через влажный еще не прогретый толком утренний воздух, приплыло праздничное неспешное гудение большого колокола Богодуховской церкви. Иван замер, вглядываясь теперь не столько в забавно прыгающую фигурку, сколько в беленую колокольню Свято-Духовского храма.
-Ди-ду!!!
И это "диду" сливалось и тонуло в праздничном гудение большого колокола и серебряных колокольцев - подзвонков.
Иван Антоньевич сняв с головы картуз  размашисто перекрестившись и низко поклонившись   до земли громко, по-стариковски, не стесняясь зашептал молитву:
- Отче наш, Иже еси на небесе;х!
Да святится имя Твое, да прии;дет Царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси; и на земли;.
Хлеб наш насущный да;ждь нам дне;сь;
и оста;ви нам до;лги наша, якоже и мы оставляем должнико;м нашим;
-Ди-ду!
Снова донеслось до него назойливое, словно комариный писк,  не пойми кому адресованное восклицание. Иван недовольно наморщил лоб, снова перекрестившись продолжил читать вслух молитву:
-... и не введи нас во искушение, но изба;ви нас от лукаваго.
Яко Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. 
Закончив читать молитву, он, распрямившись, снова приложил ладонь козырьком, чтобы получше рассмотреть бегущего к нему со всех лопаток казачка размахивавшего руками, словно ветряная мельница крыльями.
-Никак Андрейка Кот...
Пробормотал Иван Антоньевич и пошел ему на встречу.
-Диду!
Радостно орал Андейка на бегу.
Они встретились на мостках что были переброшены через Ирклею в узком закомышеном месте.
-Ты чего глотку дерешь?   Случилось чего?
-Диду! Там...  Диду...
Запричитал запыхавшийся малец. Иван присел подле Андрюхи на корточки и взяв его за худые, сутулые плечи слегка потрусил его.
-Что там еще за диду? Говори толком.
Андрейка, окончательно отдышавшись, сверкнув хитрым, цыганским  глазом выпалил.
-Ты! Ты диду!   Дядька Максим, казал бежи к дядьке Ивану он тебе кочан дасть, кажи ему чо он дидуном стал!
Иван Антоньевич непонимающе смотрел на вертевшегося в его руках, как угорь в садке, Андрейку. И только когда со стороны Богодуховки до него снова докатилась волна колокольного перезвона вдруг понял все и сразу.  Звон этот словно накрыл его, ударив в грудь, да так сильно, что в глазах потемнело, а в ушах зазвенело еще пуще прежнего.
-Уже? Кого родила?
Снова затряс Андрейку старик. Малой извернувшись из железных рук Поддубного - старшего отбежав от Ивана Антониевича недовольно повел плечами.
-Ага! А кочан гдесь?
-Что еще за кочан такой?
Не понял Иван.
-Ну кочан. Ежели я скажу тебе кого тетка Хана народила,  развеж ты мне даш кочан?
Иван поперхнувшись несколько раз ударив себя в грудь кулаком торопливо заверил мальца.
-Я! Я тебе дам твой кочан, только говори не тяни душу!
Андрюха прищурив глаз, оценивающе посмотрел на Ивана Антоньевича, зачем-то шмыгнул носом и уперев руки в бока деловито сообщил:
-Казака…
Но чуть помедлив неуверенно добавил.
-Кажись...
Поддубный всплеснул руками.
-Ах ты счастье мое! Так кажись или казак?
Иван притянув к себе малого крепко тряхнул его за плечи. От чего Андрейка захлопав длинными смоляными ресницами неуверенно улыбнувшись доверительно забормотал:
Казак! Конечно, диду Иван казака... Дядька Максим казал: "Беги кажи... Кочан тебе дасть" Я и дунул до тебя. 
Иван осознав все подхватил Андрюху на руки и  подкинув его на добрую сажень  вверх, так громко крикнул в  еще чистое сентябрьское небо, что с соседних  посадок  снялась стайка  степной пичуги собравшейся лететь в теплые заморские края и сделав над  приплясывающем на мостках стариком и прижавшимся к нему мальцом круг  растворилась в небе бескрайней  Таврической степи унося вместе с собой праздничный перезвон колоколов Богодуховской церкви и голос  Ивана  Антоньевича Поддубного.
-Казак! Казак народился!  Андрусь! Ты разумеешь бисова твоя микитра?!


                Глава 5
                Знамение с хвостом
-Вон! Вон! Вон она!
Заголосил Апраксий Тараторкин сосед Поддубных по улице, тыча в ночное небо корявым, когда-то изуродованным на мельнице помещика Абеля-старшего жерновами указательным пальцем.
Иван Антоньевич с кумом Данилой Петровичем Наумовым - отцом Анны невестки Поддубных задрав головы уставились в тихое, осеннее, полное звезд небо.
-Летить...
Благоговеен сложив руки на груди уже негромко и торжественно почти выдохнул Тараторкин.
-Кто?
Устав пялится в небо поинтересовался Иван Антоньевич.
-Комет... Комет летить.
Поддубный крякнув матернулся.
-Какой там у тебя еще комет летит балабол ты этакий?
Тараторкин, не отрываясь от звездного неба запричитал:
-Знамо дело Иван Антонич, знамение такое - звезда с хвостом... В газете прописано, что с нее вся Америка сгорела...
Он взмахнул рукой словно косил траву.
-Начисто, до пеплу.
Поддубный бросив веселый взгляд в небо укорил соседа.
-Ну где? Где ты ее видишь?
Тараторкин   истово вскинул руку и тыча   в ночной небосвод запричитал:
-Та вона же она, как же ты соседушка-то мой не видишь совсем стар стал, даром что дедун вже. 
Поддубный было шагнул к брехливому Тараторкину, чтобы урезонить его, но неожиданно кум Данила Наумов поддержал доморощенного астронома. 
-И очень даже может быть Иван Антонич... Кометы так просто по небу не шастають.
И оторвав взгляд от невидимого простому глазу чуда поинтересовался у Тараторкина:
-Число у нас седня какое?
Сосед, задумавшись укоризненно покачал головой глядя на Данилу Наумова.
-Вот ты Данила Петрович военный человек, а туда же…  С утра воскресение выходило вересеня месяцу 26 дня 1871 года от рождества Христова. То-то! А внука-то как называть станите?
Иван пожал плечами, а Данила Петрович затянувшись едким самосадным дымов, хрипло кашлянув ответил: 
-Как молодые решат так пусть и буде... Хотя все одно по святцам расписано.
Тараторкин, важно задрав голову запричитал:
-А я ж говорил, говорил, что казак будет... Даром что комет такой прилетел.
Поддубный-старший, повернувшись к пялившемуся в небо соседу недоброжелательно заметил:
-А ты-то с чего нагадал что казак буде? Ты ж поди не только звездочет, но теперь еще и повитушничеством занимаешься? А?
Тараторкин, тряхнув жидковатым на волос чубом прилепленным на плешивой, небольшой голове в усмешке скривил губы.
-Да Бог с тобой Иван Антонич, окстись. Казачье ли то дело девкам под юбки заглядывать или нешто своих детей у меня мало?  Я вот, к примеру за сто верст знаю кто там внутрях у чрева женином сидит.
-Ну да.
Иронично обронил Поддубный присаживаясь на лавку подле кума.
-А ну.
Тараторкин картинно присев, вроде как желая сплясать гопака, но оставшись на корточках плясать не стал.
-А ты не нукай Иван Антонич, не запряг ешо. А так тебе скажу ежели широкое да большое...
Он картинно развел перед собой руки, очерчивая некое пространство, подразумевающее живот беременной девки.
-Да если еще и красоту отымает, то девка значит будет и к бабке не ходи, а ежели живот подобранный...
Он снова что-то показал перед собой.
-Укладистай да востренькай, а красота в лице прибавляется, верное дело казачок получится.   
Иван хохотнул.
-Тебе бы балабон людям мозги пудрить, то у тебя звезда с хвостом, то живот востринькай...
Он не договорил, входная дверь скрипнула и на пороге куреня появился Максим сын Ивана Антоновича Поддубного.
-Ну... Как он?
Не выказывая в голосе волнения поинтересовался у вышедшего на крыльцо Максима отец.  А тот справившись с волнением и обтерев рукавом белой рубахи испарину со лба откашлявшись показал руками словно речь шла о пойманной рыбине.
-Вот такой...
Тесть Максима, Данила Петрович, привставший было с лавки снова уселся поудобней попыхивая трубкой хохотнул.
-Та Максимка тебе с перепугу поблазнилось, нешто такие-то дети рождаются? Это щука такая в ставке пасется, а дети...
Его перебил Иван.
-А по что не голосит? Сколь тут уже у куреня почитай с полудня и ни звука. 
Максим оправив выбившуюся из-под кожаного пояска рубаху передразнивая повитуху закряхтел:
-Молчун подишь ты... 
Но уловив недобрую искру в глазах отца, заговорил своим голосом.
-Бабка Лукерья говорит молчун мол будет...
Кум Поддубного перекрестился.
-Немчин что ли?
Максим замахал руками.
-Да что ты такое... Данила Петрович говоришь? Не дай Бог... Повитуха казала молчаливый значит шибко умный будет. А так все ладом агукает и опять же титьку еще с утра принял...
Иван Поддубный и Данила Наумов, не сговариваясь перекрестившись обнялись трижды расцеловавшись.
-Ну слава тебе. Господи... Еще раз прими мои поздравления Данила Петрович вот мы с тобой и до дидунов дожили.
-И я и я тебя Иван Антоньевич... С первенцем...
Поддубный старший обернулся к сыну.
-Максимка сынок иди до меня я тебя обниму.
И отец с чувством обняв сына, так что было слышно, как кости затрещали у него и хрящи. Затискал его как малое дитя, в своих железных ручищах, передав новоявленного папашу куму, который то же с душой приобнял зятя.
-И я. И я вас поздравляю православные...
Заблеял из темноты Апраксий.
-Тьфу ты леший...
Снова матернулся Иван.
-Я думал ты уже на своей комете до куреня улетел и там со своей Авдотьей на печи курлыкаешь, а ты...
Было слышно, как Тараторкин обиженно вздохнув, почмокал надутыми от обиды губами. 
-Не серчай... Это я так шуткую от чувств..., приходи до нас как крестить малого будем, я тебе как отца родного уважу.
-А когда?
Тут же забеспокоился Апраксий.
-Что когда?
Не понял вопроса Поддубный.
-Когда крестить то казачка будите?
Иван замялся было и ища поддержке у Максима посмотрел на сына. А тот откашлявшись в кулак для серьезности, но все больше, чтобы потянуть время сообщил:
-На Покров нарешали… Оно ведь и праздник... да и вообще...
-На покров энто хорошо...
Веско заметил сосед.
-На покров само то...  Крепкай казачок будет, да ешо под кометами нагадался... уууу серьезное дело...
Тараторкин снова ткнул в небо своим крючковатым пальцем и уже хотел было развить мысль о влияние небесных тел на природу естества человеческую, но Поддубный-старший замахав на него руками, беззлобно стал теснить назойливого соседа на улицу за плетеный из ракитника тын.
-Все, все на сегодня проповедей хватит, сказал же тебе приходи на крестины... Давай иди уже к своей Бурусничихе, не мути малому голову.   
 -Это ты зря на меня Иван Антонич... Я... Мне...
Пришамкивая запричитал сосед, торжественно воздев к уже совсем просмоленному ночью небу палец.
-Зря. Не иначе знамение миру... Попомнишь еще мои слова... И все вы...
Неожиданно Тараторкин громко икнул, не закончив фразу, потом еще и еще раз. И превозмогая икоту уже с улицы торжественно выкрикнул.
-Вспомнят люди еще энтот день...  и не раз еще...
Апраксии еще что-то хотел крикнуть, но икота, ниспосланная, по всей видимости Свыше, не дала ему этого сделать. Было слышно, как он, шарахаясь в темноте по проулку до своего куреня то и дело громко икая бормочет между приступами икоты молитву истово крестясь и вскидывая к небу голову.
-Прости...  Господин нас... Ибо не ведаем... не ведаем что творим... Вольно и не вольно... Ик!

                Глава 6
                Крестины
В храме после заутренней было тепло и тихо.  Еще у выхода толпились прихожане негромко с почтением обсуждая что-то значительное для общины Богодуховской церкви, а служки Савка и Ларион Пройменко уже тащили к вместительной купели утробно бурлящий двухведерный  самовар клейменый с  лицевой стороны медалями и вензелями, в  котором отражались мерцающие огоньки  лампад  под ликами святых и свечи что оплавляясь догорали за здравие в массивных подсвечниках. Сладко пахло ладаном.  Отец Епифаний благословляя прихожан и подавая каждому из них руку для поцелуя басил негромко:
-Храни тебя Бог...  Храни тебя Бог... Храни тебя...
 При этом крестил их, провожая за порог храма.  Когда последний прихожанин, жаждущий благословения покинул Божий дом, отец Епифаний степенно ступая подошел к стоявшим у купели с первенцем на руках Анне и Максиму Поддубным.
-Благослови вас Господь...
Перекрестив молодых и стоящих за ним родственников отец Епифаний подошел к купели и опустив в воду палец недовольно наморщив лоб обратился к стоящим рядом служкам:
-Нешто сварить дитя задумали? Супостаты. Студеной добавьте...
И отвернувшись от засуетившихся служек поинтересовался у Максима Поддубного:
-Восприемники кто будут?
Максим обернулся к тут же подступившим к ним Марии Ермаковой и Владимиру Анашко. 
Отец Епифаний окинув их взглядом одобрительно кивнул и протянув руку для поцелуя перекрестил Марию и Владимира.
-Беседы беседовать не будем, знаю вас давно, верю научите дитя всему хорошему и правильному чему знаете сами.
И повернувшись к Анне с Максимом поинтересовался
-Когда на свет появился сей отрок?
Максим подступил к батюшке поближе, на мгновение задумавшись ответил:
-Так это 26 числа... того месяцу...  Вересня...
Отец Епифаний собрался было смотреть в свою книгу, но Анна отдернув Максима, что-то негромко шепнув на ухо. Епифаний насторожился.
-Что не так дитя мое?
Обратился он к Анне, но ответил Максим.
-Звеняйте батюшка 27 вересня…
Отец Епифаний строго посмотрев на Максима снова взялся за книжецу в в сафьяном переплете. 
-Та-а-к, так... Сентября выходит.   Чего тут у нас?
Батюшка надел на нос очки и взяв в руки Месяцеслов и открыв его сразу на нужной странице тут же закрыл его.
-Выходит Иван и другого не дадено
Максим хотел было что-то возразить, но батюшка напустив на себя строгости поставил точку.
-А как ты думаешь Максимка, для чего тогда книги Богоугодные отцы нашей церкви дозволяют?
Максим, смутившись задумался, так ничего и не ответив.
-Вот то-то и оно. Иона - Богом даденный. Благодать Божья.
И подняв бороду к расписанному картинами жития святых куполу храма чуть прибавив голоса ни то пропел, ни то торжественной продекламировал:
- Боже смилостивился!
И назидательно подняв указательный палец добавил.
-Не абы кабы, а Отче наш!
Максим оживился и словно пробуя на вкус имя произнес негромко на распев.
-Иоан... Богом данный.
И убедившись в добросовестности звучания кивнул головой.
Пусть будет Иоан.
Отец Епифаний хотел было что-то спросить, но взгляд его упал на отца Максима Ивана Антоньевича Поддубного, и он осененный догадкой, тряхнув головой хитро подмигнул Максиму.
-Вона чего. Так ведь ты и есть Максим Иванов сын, значит подгадал Бог вам    по имени отца твоего наречен пусть будет Иоаном сыном Максимовым рожденный 27 вересня 1871 года от рождества Христова! В селе Богодуховка, Золотоношского уезду, Полтавской губернии крещяемый мною даденой мне властью Полтавской епархии Русской православной церковью.   
И обернувшись к крестным распорядился.
-Мария возьми крещаемого на руки, а вы все...
Он довернулся к Максиму и Анне.
-Забирайте родственников и идите себе с миром. Мы уже здесь без вас управимся.
И перекрестив их, для верности окропил святою водой, уже не обращая на покорно удаляющихся из храма родственников крещаемого сперва негромко, а потом все сильнее и сильнее забасил, загудел молитву:
-Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца, рожденного прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истина, рождена, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловешася.
Распятого же за ны при Понтийском Пилате, и страдавша, и погребенна.
И воскрессшего  в третий день по Писанием.
И возшедшего на Небеса, и седяща одесную Отца.
И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца.
И в Духа Святого, Господа, Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцом  и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки. 
Во  едину Святую,  Соборную и Апостольскую Церковь.
Исповедую едино крещение во оставление грехов.
Чаю воскресенье мертвых, и жизни будущего века. Аминь.   

                Глава 7
                Крестильные посиделки.
  Гуляли не шумно, но весело, во главе стола восседал в красной, праздничной рубахе новоявленный дед Иван Антоньевич Поддубный, по правую руку от него крестивший Ивана Отец Епифаний в черной рясе и сбившейся на гладко расчесанных льняных волосах на затылок скуфьей, по левую руку сидел сын Максим по наущению отца то и дело подливавший гостям из четвертной бутыли: особой, пшеничной водки.
Отец Епифаний развел в стороны руки продолжая свой рассказ о крестинах.
-А я как принял его на руки-то от крестного, да и не удержал, а он крутнулся угрем и так сам в купель и нырнул...
Хохотнул, широко крестясь Отец Епифаний.
-Ну думаю... Это или к тому, что мореплавателем каким будет ваш Иванусь, всемирски известным либо чего еще позабористей.  Дай Бог ему здоровья и силы силушки православной.
Батюшка с удовольствием выпив из лафитника обмахнул рукой с бороды капельки водки.
-Неужто тяжелый такой?
Поинтересовался Богдан Полупьянов слушавший рассказ Отца Епифания с открытым ртом.
-Та нет... Нет, по что тяжелый? Нечто у меня руки ослабели?
-А чего тогда?
Не унимался Богдан.
Шустрый больно. Крутнулся как щуренок и в купель. 
Отец Епифаний взял с тарелки соленый огурец.
-По всему видать оборотистый будет казак, духовитый. Видит Бог первый такой на моем веку, ни одного еще не упускал...
Задумавшись, закончил свой рассказ батюшка, с хрустом разжёвывая, припущенный ледком огурец.   
-Гости дорогие не побрезгуйте... Прошу без стеснения у нас.
Забасил Поддубный - старший.
-Огурчики, капустка, студинец... 
Он встал и наколов на нож, из стоящей по середине стола чугунной жаровни жирный кусок баранины подложил его на тарелку отцу Епифанию.
-Кушайте батюшка, сегодня только приколол к празднику.
-Ох, сын мой, уволь! Не осилю!
Запротестовал, замахав руками отец Епифаний.
-Не могу более Иван Антоньевич... Благодарствую. Пора и честь знать.   
И подав знак своим служкам Савелию и Лариосику, чтобы те помогли ему подняться из-за стола, поправив, совсем сбившуюся на затылок скуфью, картинно перекрестившись и дождавшись, когда Максим наполнит его лафитник, подняв его и закатив глаза под большой широкий, изборожденный морщинами лоб торжественно забасил:
-Многие лета. Многое лета.
Поддубный - старший, перекрестившись встав в след за батюшкой поддержал его в пение заздравной молитвы, а за ним и все гости.
-Мно-о-о-гое лета!  Спаси Христе Боже. Спаси Христе Боже. Спас-и-и-и Христе Бо-о-о-оже. На многое лета. На многое лета. На много-о-о-о-огое ле-е-ета.   
Отец Епифаний прозрев выпил водки и передав лафитник служке, благословил всех присутствующих:
-Храни вас Бог миряне... Благости вам и процветания.
И перекрестив всех присутствующих разом и подобрав руками рясу поддерживаемый с обеих руку служками, слегка покачиваясь вышел из залы.
-Спасибо Отец Епифаний... Спасибо...
В ответ забубнили гости, выпивая и присаживаясь на  широкие, отполированные временем лавки.
Когда дверь за отцом Епифанием притворилась Поддубный-старший окинув гостей взглядом, заметил крестному Владимиру Анашко:
- Ты посмотри Володька, а ведь Апраксий-то так и не пришел мать его.
Владимир хохотнул.
-Видать зирки с кометами считает Максим Антоньевич, куды же ему еще деваться. 
Поддубный старший еще что-то хотел сказать в адрес своего соседа, но тут входная дверь скрипнула и на пороге куреня засопел, только что помянутый   Апраксий Тараторкин, крепко приживавший к себе четверть ведерную бутыль  заткнутую струганным из ветки рябины чопиком.
-Я извиняюсь Иван Антоньич... Вот...
Вытянул он бутыль с мутноватой жидкостью.
- Мядовая... С того году загуляная.
Иван улыбнулся и не зло ругнувшись поприветствовал запоздалого гостя.
-Бог в помощь... Помяни только тебя, и ты тут как тут.
-Чегось?
Не расслышал от двери слов Ивана глуховатый сосед.
-Ходи, говорю, до меня Апраксий...
Сосед, притворив за собой дверь прошел к столу, громко поставив бутыль на столешницу, покрытую беленой на весеннем солнце льняную скатерть.
-Так сказать за нововоцерковленного раба Божьего Ивана Максимова сына...
Иван Антоньевич махнул рукой.
-Баловство это Апраксий Понтелеевич! Медовушка твоя! Ходи до меня.
И попросил Максима:
-Сынок, а ну подай соседушке чарку нашей пшеничной с выморозки!
Максим, наполнив лафитник с выпуклым двуглавым орлом, прозрачной, словно слеза водки, поднес его Апраксию. 
 -Ну теперь скажи чего.
Обратился Поддубный-старший к соседу.
-Только прошу тебя, Апраксий, без  всяких энтих кометов своих и  прочей дури. Скажи, как есть, как на душу Бог положил.
Тараторкин приосанился и повел плечом, отчего на его стареньком, выцветшем зипуне мелодично брякнула медаль и два георгиевских креста на лентах "За службу и храбрость", что получил он еще в "Кавказскую войну" откуда вернулся в родную Богодуховку, контуженным и слегка не в себе человеком.
-Ну что сказать славяне?
Начал было он, но оглядевшись прихватил ломаными пальцами со стола соленый огурец, откашлявшись в кулак и дождавшись покуда собравшиеся за столом казаки не затихнут, поднял подрагивающей рукой лафитник.
-Ну! Иван Антоньевич, проздравляю тебя с новопокрещенным, первым, так сказать, твоим и дай Бог не последним...
Он размашисто перекрестился с крепко зажатым в руке огурцом закончив начатый тост.
-Внуком!
И на мгновение замолчал, вроде как готовясь одним махом опрокинуть в приоткрытый, беззубый рот, содержимое лафитника, но оглядев присутствующих и упрямо мотнув головой продолжил здравицу:
-Пусть кажный из вас запомнит энтот день и энтот час, потому как под крыло церкви нашей Православной пришло дитя, что прославит ее и наш край, и село наше и всю Россию! Попомните еще мои слова!
Он несколько раз тряхнул поднятым вверх соленым огурцом и не дав никому ничего сказать, против, щурясь от удовольствия опорожнил граненный лафитник с водкой, смачно закусив его едреным отдающим болотным духом и укропным семенным огурцом.  Захмелевшие уже гости, дружно поддержав Апраксия одобрительно загудели, забрякали посудой чокаясь и выпивая, а сам Апраксий Пантелеевич солидно поставив перед собой на стол лафитник и смачно занюхав рукавом зипуна, громко на цыганский лад запричитал:
-Хороша!  Ох хороша ваша пшаничка Иван Антоньевич...
-Т-ш-ш-ш!
Приложив к губам палец наигранно строго зашикал на него Поддубный - старший.
-Чай не на свадьбе... Малого разбудишь!
Апраксий улыбнулся. И подняв к беленому под дранкой потолку свой изуродованный войной указательный палец, подыгрывая своему соседу громким шепотом закончил задуманную заранее фразу:
-Ибо Бог послал знамение нам, в виде комета! Чтобы понимали мы все, люди, кто пришел к нам на помощь в энтот мир!
И не дожидаясь возражения Поддубного-старшего, пододвинул пустой лафитник ближе к Максиму, давая последнему понять, что не против отведать еще пшеничной с выморозки водки с подворья казаков Поддубных.
-Между первой и второй известное дело промежуток небольшой. Налей-ка мне Максимушка чтобы выпил я теперяча за вас с Ганнушкой и за родителев за ваших.

                Глава 8
                Почти 10 лет спустя.
                Певчий

Весна в степь пришла ранняя и под палящим мартовским солнцем трава, а с ней и полевые цветы и ковыль перли из напитанной, с зимы, влагой земли дуром. С колокольни Богодуховской церкви гудел большой благовестный колокол сзывая прихожан на воскресную молитву. Девятилетний Иван возился с несговорчивым шнурком, пытаясь его завязать на бантик как учила мать.  В курень зашел отец и присев на лавку подле открытого настежь окна критически осмотрев с ног до головы Ивана, позвал супругу.
-Анна! На кой ляд ты Ивана в чеботы обула? Хай босо идет. Солнце шмалит с утра уже... ноги только попреют. 
Максим Поддубный выглянул из распахнутого окна, туда, где солнце оторвавшись от горизонта поднимаясь все выше и выше тянуло за собой из земли, скопившуюся за ночь влагу.
-А сам как? Не печет тебе в сапогах-то? А то давай и ты как босяк в церковь.
В горницу вошла Анна, держа в руках   небольшого размера алый атласный кушак. Она присела подле Ивана на корточки помогая сыну справится узлом на шнурке и длинным подолом белой праздничной рубахи.
-Пусть сынок наш краше всех будет.
Сказала Анна, поцеловав Ивана в лоб.
Поддубный старший хохотнул.
-Да он что тебе девка, что ли чтобы красоваться? А ну Ваня айда покажи мамане чудилки.
-Какие еще там чудилки?
Не понимая, о чем идет речь переспросила Анна.
-Ну Иванусь...
Максим, сняв с гвоздя новенькую, еще не ношенную подкову протянул ее сыну, а тот со смехом задрав подол рубахи приложил ее к груди.
-Ну? И чего?
Настороженно поинтересовалась Анна.
-И чего?
 Иван весело улыбаясь подошел к матери.
-А ну...  потяните мама!
Радостно предложил он.
Анна, потемнев лицом, дрожащей рукой потянулась к подкове, которая словно вросла в тело Ивана.
Прикоснувшись к ней, Анна отдернула руку словно прикоснулась к раскаленной жаровне. На мгновение в глазах ее потемнело.
-Что ты как малое дитя?!
Укоризненно посмотрела она на супруга.
-Ладно он малой, а ты-то… Уже большой дурень!
Она попыталась оторвать от груди Ивана кусок кованного железа но вместе с подковой вслед тянулась  и кожа. От чего ее неприятно передернуло, а лицо побледнело. Она резко повернулась к Максиму.
-Зачем ты это? Забавляешься? Узнает кто что к Ивану железо липнет как к моему деду Петрусю всю жизнь ему изломают.
И Анна присев подле сыном на корточки и крепко обняв его и заглянув   в его еще озорно сияющие глаза по-взрослому, серьезно сказала:
-Ты должен знать сынок. Мир не справедлив. И если люди узнают, что Бог наградил тебя такой силой, петь тебя в хор больше не дадут  и в церкви, на службе стоять будешь отдельно от всех... А то и вовсе батюшка  епитимью на тебя наложит...
-Почему?
Отчего-то шепотом спросило Иван, наклоняясь к уху матери.  И та, отвечая ему тем же на ухо прошептала:
-Потому что будут бояться тебя и завидовать…
Она молча посмотрела в глаза сыну, словно пытаясь внушить ему сказанное взглядом. И когда, наконец, озорные искорки радости в глазах Ивана потухли, подкова сама собой отвалившись от его крепкого тела упала на застланный пахучими травами глинобитный пол куреня.
-Ты понял меня сынок?
Все так же шепотом спросила Анна. Иван кивнул ей в ответ потупив взгляд.
-Никогда и никому не показывай это... 
Иван кивнул.
-Так мама…
Она еще что-то хотела сказать Ивану, но за занавеской
 захныкала младшая сестра Мотрюшка.  Анна, погладив сына по кудлатой, еще не стриженной с зимы голове, поспешила к дочке. И в повисшей тишине было, неловко слышать, как Матрена зачмокав взяла грудь Анны и засопев стала высасывать сладкое материнское молоко. 
Максим, смутившись и негромко откашлявшись   подняв с пола подкову повесил ее обратно на гвоздь, а Иван завозился с рубахой подвязывая ее принесенным матерью алым кушаком. Когда дело было сделано, Максим оценивающе посмотрел на сына.
-Сокол!
Негромко сказал он.  Потом откашлявшись, зачем-то задал вопрос ответ на который он знал и без Ивана.
-Петь сегодня будешь?
Иван, не отрывая взгляд от узла на кушаке, который он все ладился затянуть утвердительно промычал:
-Угу..
-Подь сюды...
Максим подтянув сына к себе помог ему с узлом отдернув рубаху и отстранив его от себя осмотрел.
-Слова-то помнишь?
Иван утвердительно кивнул тщательно причесанной на прямой пробор головой.
-А ну...
Максим в ожидании откинулся спиной на подоконник.
Иван отдернув рубаху, подбоченившись негромко загудел.
-Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех Живот даровав.
Поддубный - старший, хохотнув заметил:
-Эко ты Ваня выводишь, на манер  отца  Епифания...
Он закинув ногу на ногу в тонком блестящем, от наполированного бархоткой дегтя сапоге, сыпнув в трубочку рубленого табаку закурил ее. 
-Сынок, а тропарь могешь?
Поинтересовался Максим Иванович выпуская под потолок клуб пахучего, горелой степью, дыма. 
Иван насупился и еще пуще забасив продолжил свои упражнения.
-Аще и во гроб снизшел еси, Безсмертне, но адову разрушил еси силу, и воскрес еси яко Победитель.
Из-за занавески разделявшую курень вышла Анна подхватывая песнопение сына. 
-Христе Боже, женам мироносицам вещавый: Радуйтеся!, и Твоим апостолом мир даруяй, падшим подаяй воскресение.
А допев пасхальный тропарь потрепала сына по вихрастой голове.
-Молодец сынок.
И поцеловав его в щеку вышла из куреня во двор. И как только дверь скрипнула за спиной Анны, Максим озорной щерясь сунул Ивану раскуренную им трубочку.
-На ка дымни  Иванко…
И на немой вопрос старшего сына жизнеутверждающе ответил:
-Так чтобы погуще голос был..., покомандней.
Иван затянулся едким травянистым дымом и   не закашлявшись выпустил струю его под потолок точно так же, как делал это его отец и дед.
-Казак.
Похвали его батька, но в этот момент в курень вошла Анна и всплеснув руками кинулась к сыну выхватывая из его рук нагретую табачным огнем  люльку.
-Ну что ты делаешь?
Укоризненно посмотрев на супруга, упрекнула она его.
-Пакостям одним дитя учишь! Постыдился бы, праздник на дворе Пасха, а ты ему чубук в зубы...
Она присела подле сына и заглянув ему в глаза попросила.
-Сынок, пообещай маме, что курить табаку не станешь и горилку пить не будешь.
Иван покосился было на отца, но тот изобразив на лице отстраненность сделал вид, что этот вопрос его никак не касается и Иван должен свои дела с матерью решать самостоятельно.
-Пообещаешь маме? Ну…
Иван молча кивнул. Мать поцеловала его в щеку.
-Мой ты хороший... Скажи мне, чтобы я не беспокоилась за тебя соколик мой.
Иван, откашлявшись и сморщив лицо от табачной горечи во рту, негромко пробасил:
-Обещаю Вам мама не курить табаку и не пить горилки...
Отец, увесисто хлопнув себя ладонью по голенищу сияющего сапога и подтянув его к колену словно расправляя меха гармошки, нарочито серьезно с укором покачав головой сказал.
-Э-э-э.  Это ты зря Иванко. Как-жжешь казаку без тютюна турецкого та без люльки?
И горько покачав головой нравоучительно добавил.
-А замерзнешь у степу, как без чарки доброй   горилки?
Анна отмахнулась от супруга вышитым по краю красной нитью рушником.
-Да ну тебя Максим Иванович! Ребенку голову только дуришь!
Поддубный старший, поднявшись с лавки, поправил тонкий, мятой кожи поясной ремешок с серебряной бляшкой и оправив рубаху, уже на выходе из куреня подхватил с лавки картуз и аккуратно сложенный чекмень тонкого сукна, вышел на двор под уже колючее полтавское солнце. На ходу весомо заметив:
-Видать такая доля у нас у казаков. Трубку, лошадь и жану я не дам никому...
И потянувшись на крыльце громко, задоря самого себя прикрикнул.
-Эх  гулять будем! А помолимся ещо и выпивать будем!
На крыльцо вышла Анна, со спящей дочерью на руках, а за ней светящийся лицом Иван. Отец хотел было подначить его, но что-то вспомнив беспокойно огляделся.
-А где мой кушак? Я его с утра здесь оставил...
-Зачем тебе кушак в церковь?
Максим внимательно посмотрел в зеленоватые с карими подпалами ясные глаза супруги.
-Так потом-то барахтаться будем. Богодуховкские опять же с Шишаков, та и со всей Золотоноши понаедут, кому поломаться не хочется?
Анна, укоризненно посмотрев на Максима как на малое дитя, войдя в курень тут же вернулась с зеленым атласным кушаком в руках.
-На вот. Убрала, чтобы   на солнце не выгорел. А то ведь с Антипом барахтаться начнете в лоскуты все изремкаете. 


                Глава 9
                Явление Ангела

Ирклея речушка тихая и неторопливая, по берегам затянутая ряской и заросшая камышом, с темной, словно крепко заваренный чай, водой по зеркальной поверхности которой непрестанно снуют на своих тоненьких ножках-ходулях водомерки, да нет, нет в зарослях камыша всплеснет сытый, отожравшийся на мотыле и ручейнике карась. Речка берет свое начало где-то в закутках Полтавщины, чтобы, пройдя не близкий путь слившись с водами речки Тясьмины спокойно и величаво докатится до Днепра-Батюшки.
У заводи, что на повороте, Ирклеи, невдалеке от брошенной Гармашовой мельницы, за высоким забором ракитника и камыша, Иван и облюбовал себе место, куда с раннего утра загонял стадо гусей, принадлежащего одному из местных помещиков господину Абелю, у которого вот уже лет как пять верой и правдой поденно трудился Иван. И хоть платил Абель немного, но приварок в семье был не лишним. Плюс ко всему прочему, вечером на усадьбе куда Иван пригонял гусиное стадо на ночь его сытно почивали жирным кулешом с хлебом и четвертью фунта запашистого разнотравного меда с пасеки Абеля, что стояла в двух – трех верстах ниже по течению речки.
А для того чтобы  гуси не расплывались в разные стороны и их не приходилось бы искать, Иван выдрав  от берега лишнюю растительность устроил  им   этакую отгороженную от реки живой изгородью заводь, где его подопечные могли бы, ни только,  принимать водные ванны, но  и самостоятельно кормится живностью, что в изобилии водилась в черном, склизком на ощупь, словно густой кисель, с коричневым отливом речном иле, которым  был густо  затянуто песчаное дно тихой речушки.
Иван же устраивался, в тени старой, нависшей над берегом ракиты и раздевшись до нога весь день купался и загорал на горячем, белом песке, перекусывая, куском собранного матерью хлеба с вареной картошкой и луком, запивая свою нехитрую снедь ледяной   бьющей из ключа водой.   
Когда солнце припекало Иван, перевернувшись на живот подбирал сухую былинку и опустив голову к песку рассматривало его диковинной расцветки песчинки.  Вот перламутровый кусочек ракушки, а эта прозрачная похож на звезду... а эта горящая на солнце смахивала на кусочек золотого оклада иконы в церкви, куда Иван, вместе с отцом, матерью и младшими сестрами ходил по воскресеньям просить у Бога добрый урожай, здоровья и благополучной, сытой жизни.
- Отче наш, иже еси на небеси, Да святится имя Твое, Да будет воля Твоя, Да придет царствие Твое и на земле, яко на небеси.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь...
Бормотал в голове Ивана голос протоирея отца Епифания из Всесвятской церкви.   
Иван перевернулся на спину и закинув ногу на ногу и приложив ко лбу ладонь козырьком, так чтобы солнце не мешало ему смотреть в бездонное, почти бесцветное Полтавское небо, где в глубине его словно рыбы в пруду ныряли и резвились чижи и жаворонки. В такие минуты на него накатывала не весть откуда бравшаяся меланхолия и он морща лоб, низким как у певчего Нифонта голосом, затягивал   слышанную им в Золотоноше подле трактира   песню.
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю.
Чому я не сокил, чому не литаю?
Чому мени Боже ти крилець не дав?
Я б землю покинув и в небо злитав!

Далеко за хмари, подальше од свиту.
Шукать соби доли, на горе - привиту.
И ласки у зирок, у сонця просить.
У свити их ясним все горе втопить.

Бо доли ще змалку здаюсь я нелюбий.
Я наймит у нее, хлопцюга приблудний.
Чужий я у доли, чужий у людей!
Хиба ж хто кохае неридних дитей?

Пел он неторопливо, прочувствовано, задушевно, так что, порой,   самому хотелось всплакнуть.
Иван   перевернулся на живот и мысли его словно песок в стеклянной колбе песчаных часов перевернулись вместе с ним, меняя и его настроение и направление движения мысли.
 -Вот бы найти клад...
Мечтательно думалось ему.
-А что? Как дед Тарабара брехал.
Иван, сменив позу повернулся на бок, рисуя непонятные фигурки прутом ракитника на песке.
-Золотишка-то в наших местах о-го-го сколь...
Вещал Тарабара у него в голове.
-Даром что Золотоноша...
Иван улыбнулся и ловко перекинув соломинку из одного угла рта в другой снова перевернулся на спину.
-Хоть и брехать он, конечно, гора... Этот дедун. Эвон тогда Маланью Чудко задурил с кольцом-то, так та чуть не утопла...
Он снова улыбнулся и выплюнув былинку закрыл глаза ладонями, защищаясь от палящих полуденных лучей небесного светила.
Солнце припекало, негромко шелестел камыш и переговаривались о чем-то устроившиеся в тени ракиты гуси. Ивану показалось что из далека, совсем, совсем из далека зовет его кто-то кличет, но не зло, а по-доброму вроде как с любовью.  Смуглая от загара щека его коснулась песка и к ней прилипли несколько разноцветных песчинок, а в углу приоткрытого рта блеснуло слюнкой счастливое детство.   
И снился ему старый с седыми усами дед, прыгающий на смешных палках вокруг нег, что, таким же смешным, блеющим голосом   нудил и жаловался старик, выпрашивая у него хлеба.
-Хоть бы к военной части, какой меня прикрепили бы, хоть бы раз другой горячего бы исти...  Вот возьми...
Наклонился старик к Ивану. Всовывая ему в руку, блестящий похожий на маленькое солнце увесистый кругляш.
-Бери, бери она золотая из Парижу, вот энтими руками добытая, честное золотишко – жетон прозывается… Она мне...
Старик неожиданно расплакался, утирая воспаленные от слез глаза кулаками.  Иван наклонил голову к золотой, ощутимо тяжелой плюхе на ладони пытаясь разглядеть на ней отчеканенный рисунок, но у него это никак не получалось ибо рисунок то и дело расплывался у него перед глазами.
-Ты мне токма хлебушка носи, я-то зараз могу и кило съисти, а то и два, а они-то, они-то мне щучьи дети только половину дають.  Жалко им что ли?  Говорять голым на солнце... Масла не положено.... А я ведь могу масла только одного по два фунта зараз на хлеб...
Иван улыбнулся и оторвав взгляд от золотого жетона с причудливыми каракулями и расплывчатым мужиком в исподнем, посмотрел на старика.
-Чегось  диду?
Переспросил он. Но тот снова заплакал, пряча лицо в свои большие изможденные жизнью руки.
-Голый говорят... Без хлеба пусть... Америка с Германией говорять пусть его кормють... А я ведь по заданию был, вот тебе крест... По заданию. От Гришки Сыроежкина мово ученика...
Старик перекрестился, а Иван, испугавшись какой-то одному ведомой догадки потемнев взглядом зачем-то потянул его за рукав, обветшалого зипуна с каракулевым воротником, отчего рукав... даже не оторвался, а отвалился сам по себе, вроде, как и не пришитый, а так на честном слове держался на руку надетый.
-Почему же ты голодный, коли в кожухе добром ходишь?
Хотел было спросить Иван, но вдруг ощутил тревогу, пристальный ли взгляд заплаканных глаз  смешного, на палках дидуна или еще что-то, его потревожило, но в следующее мгновение он резко открыл глаза и тут же солнце острой бритвой полоснуло по его сну, раскромсав его на куски, отчего он прищурился, закрываясь от пронзительного солнечного света ладонью. Зато голодный старик пропал и голос его растворился в шелесте камыша, словно и не было его, словно привиделся он в дреме ему. 
Прикрыв глаза ладонью, Иван раздвинул пальцы и сквозь образовавшуюся щель увидел стоящего над ним ангела в белой прозрачной одежде. Одежды его развивались на легком ветерке, что тянул с Ирклеи шелестя словно сухой камышиной. Иван, щурясь и прикрываясь глаза ладонью от солнца привстав на локте уперся взглядом в голые не тронутые загаром коленки ангела. Ему показалось что прозвенел колокольчик, потом еще и еще раз... Он поднял голову и увидел, что белокурый ангел, смеется над ним, держа одной рукой пронзительной белизны туфельки, а другой удерживая на голове белую матросскую бескозырку. Иван перекрестился. Колокольчик умолк, а ангел, склонившись над ним стал внимательно и озорно рассматривать его смеющимися, слегка раскосыми, бездонно-голубыми, распахнутыми настежь глазами. Они смотрели друг на друга, и Иван вдруг ощутил накатывающую волнами легкость внизу живота, словно он прыгнул с огромной копны сена в низ и все в его организме замерло от переживаемого чуда невесомости.
Ангел, озорно улыбаясь, разомкнул алые, чуть припухшие губы и над речкой снова взметнулась трель праздно потревоженного хрустального колокольчика.
Иван, не выдержав нахлынувших на него ощущений вскочил и подняв в воздух мелкий речной песок кинулся через камыш, нырнув   в подернутое ряской зеркало, неспешно текущей Ирклеи. 
Приятная прохлада воды остудила его раскаленное на солнце тело возвращая возможность здраво мыслить и не путать сон с явью. Только непонятная легкость внизу живота не уходила, тревожа Ивана какой-то особенной... приятной тревогой.
-Я сейчас вынырну, и он... она исчезнет...
Сам себя уговаривал Иван, держась за длинный, торчащий из ила, корень рогожи.
-Раз, два, три...
Считал он про себя и перекрестившись вынырнул на поверхность Ирклеи, но не прохлада воды смывшая с него остатки сна, ни крестное знамение не помогли ему, видение как ни в чем не бывало осталось на месте только теперь Ангел махал ему с берега рукой и звонко смеялся как озорная девчушка-подросток...   
Она была быть может чуть старше Ивана на год или что-то около того. 
-Бон жюр мон Геркулес...
Крикнула она с берега, грациозно присев в неглубоком книксене.   
Отчего Иван, вытаращив на нее глаза, хотел было снова нырнуть, но хлебанув воды закашлялся, а она, эта нарушительница его сна и покоя снова звонко рассмеялась.
-Жюси контон  де туа до ми пусесён.
Иван потряс головой, пытаясь стряхнуть с себя наваждение в полной уверенности, что попятил рассудком и через это слушает теперь ангельскую блажь вместо обыденной человеческой речи. 
 Но ангел, превратившийся в девчонку, снова помахала ему рукой.
-Я говорю, что рада приветствовать тебя мой Геркулес в своих владениях.
Иван облегченно выдохнул.
-Фу-у-у...
А девчушка на берегу приветливо улыбнулась ему.
-Я рада что ты нашелся мой Геркулес... Ты приснился мне в ночь на рождество...   
-Какой еще Курулес?
Зло пробурчал Иван себе поднос пробираясь сквозь камыш ближе к берегу.
-Это не я, а барыня с ума попятила. 
Милькнгула у него мысль, а в слух он добавил:
-Дал бы я тебе Курулеса если бы портки у меня были.
По всей видимости услышав недовольное ворчание Ивана она снова рассмеялась. Звонкий смех ее рассыпавшись на сотню колокольчиков разбежался, вместе с водомерками по поверхности воды, запутавшись в зарослях камыша на другой стороне речки.
-Ты веришь в святочные гадания?
Не унималась она.
-Какой же ты смешной. Не Курулес, а Геркулес - Мой античный герой. Мой герой, сильный и бесстрашный...  Вы... ты... Ты позволишь мне присоединиться к тебе? Ведь ты же спасешь меня если я буду тонуть? Я совсем не умею плавать...
Мило тараторила она.  И не дожидаясь ответа девочка-ангел   бросив на песок белой парусины туфельки, что держала в руках, матросскую бескозырку, белые кружевные перчатки и наконец тонкое, белого кружева невесомое платье соскользнула к ее ногам оставив барышню почти обнаженной и пугая недовольно загалдевших, пригревшихся на солнце гусей, бросилась в речку.
Иван, неожиданно, сам для себя громко рассмеялся и ударив по воде ребром ладони обрызгал взбалмошную панночку еще хранящей ночную прохладу водой, отчего совсем успокоился, отдавшись во власть вселенскому чувству теперь уже водяной невесомости.
Она ловко нырнула щучкой и проплыв под водой приличное расстояние от берега вынырнула так близко от Ивана, что у него  от неожиданности сперло дыхание.
-А вдруг это русалка..., про которую рассказывал дед Данила? Схватит сейчас и утянет на дно... Или еще хуже того зацелует насмерть...
Мелькнула тревожная мысль в голове у Ивана.
Но русалка отбросив с лица прядь льняных волос улыбнулась и обхватив обеими руками оторопевшего Ивана плотно прижавшись к нему.
-Так вот Геркулес, где ты от меня прячешься...
Иван ее почти не слышал. Тело ее подрагивало.
-Мне холодно.
В самое ухо прошептала она ему.
-Согрей меня.
И руки Ивана сами собой обвили худенькое тело барышни.
Они стояли так в воде ощущая как река неспешно омывает их тела водой даруя одному тепло и радость, другому успокоение и еще большее чувство легкости.
Она, положив голову на загорелое плечи Ивана прошептала.
-Наконец-то я тебя нашла Геркулес.
Иван, упорно отрицая этот факт своей биографии упрямо мотнул головой.   
-Я не Геркулес никакой... Что это ты придумала?
Но она не дала ему закончить начатую фразу, выскользнув из его объятий, она, обхватив Ивана за шею одной рукой, указательным пальцем другой руки запечатала его потрескавшиеся на солнце губы.
-Нет.
Твердо сказала она.
-Теперь ты мой Геркулес, мой герой-силач, тот кто в момент опасности защитит и спасет меня...
Она неторопливо поменяла руку на шее Ивана и опрокинувшись в воду как будто плыла по ней на спине, не прилагая к этому никакого усилия.
Иван зачарованно смотрел на ее распущенные волосы омываемые желтой, заваренной прошлогодним ракитным листом водой, которая то заплетала их в косы то снова растаскивая их в разные стороны, словно это была необычная вызревшая пшеница которой играет, легкий подводный ветерок.
Согревшись они долго купались играя в догоняшки, потом грелись на белом песке, потом снова купались, достав из белого ридикюля картонку с картинками и каракулями она читала ему про: Геркулеса и неведомых царей, гидр, его отца громовержца, огромного льва и человеко-коней которых он победил...
Когда день подошел к концу она заглянула Ивану в глаза и неожиданно поцеловала его в губы. Так больно и горячо, что Иван задохнулся от этого, словно забыл, что можно дышать и носом. А когда теплая волна, прокатившись в нем затаилась и затихла, где-то внизу живота, он задал ей главный свой вопрос:
-Ты прейдешь завтра?
Девочка печально качнув головой, так же печально улыбнулась.
-Нет мой милый Геркулес.
-Почему?
Обижено совсем по-детски спросил Иван. Она отвернулась от него, и Иван вдруг подумал, что она плачет, но, когда он повернул ее лицо к себе она неожиданно звонко рассмеялась.
-Я просто уеду...
-Куда?
Не понял Иван.
-В славный город Санкт-Петербург, где я живу, в столицу нашей Российской империи.
Иван нерешительно двинул плечом.
-Ну и что тут такого. Отец обещал на следующий год меня приставить к волам и я сам буду возить хлеб в Золотоношу, заодно и в твой С-Петербург заеду...
Девочка с льняными волосами посмотрев в летнее бездонное небо печальными васильковыми глазами прошептала, словно говоря с небом.
-Это вряд ли...
И неожиданно повернувшись к Ивану она провела белыми тонкими пальцами по его загорелой щеке и прикоснувшись к ней губами страстно зашептала, словно старуха Пришлепка когда заговаривала от болезни воду.
-Я знаю, знаю ты приедешь ко мне мой Геркулес... Приедешь и найдешь меня, но мы не встретимся и не увидимся с тобой...
Ивану было тепло и приятно от ее дыхания, от нечаянных прикосновений губ и потому он не придавал особого значения сказанному, а просто наслаждался шелестом ее губ и теплом, и нежностью исходящему от милого его сердцу Ангела.
-Ты приедешь ко мне уже героем, победителем... Ты только найди меня... Я ведь буду скучать без тебя мой Геркулес. Найди меня…
Она обвила его шею руками и положив свою голову ему на грудь на долго замолчала. Так они лежали под бездонным полтавским небом глядя в небеса, слушая звуки природы и биение своих юных чистых на помыслы и поступки сердец.
Наконец она оторвалась от него и приблизившись к лицу Ивана заглянула своими бездонными глазами в глаза Ивана так же шепотом негромко с горчинкой в голосе сказал.
-Ты приедешь ко мне мой Геркулес победителем, а меня уже не будет...
Ивану показалось, что в уголках ее глаз мелькнула слеза, руки его сами собой потянулись обнять ее и успокоить, но не дав ему этого сделать она выпорхнула из его еще не сомкнувшихся объятий словно проворная птичка, которую хотели поймать. И тут же   подняв в воздух облачко мелкого песка, стремительно набросила на себя свои невесомы белые одежды и подхватив туфельки и бескозырку, наклонившись к ошеломленному Ивану   как-то торопливо, горячо, как будто хотела напиться его губами поцеловала его, а тот словно во сне  смотрел ей в след как она  убегает  вдоль берега скрываясь в зарослях камыша и ракитника, под недовольное ворчание потревоженных гусей. 
Иван не почувствовал укуса. И хотя губы его горели щемящая боль в груди, боль разлуки, боль обиды перебивала все остальные его чувства. Так, бывало, с ним в раннем детстве, когда он один дрался с сытыми Богодуховскими барчуками.
 Сейчас ему хотелось что-нибудь сломать или разорвать на тысячу лоскутков, но под рукой был только песок, белый искрящийся в лучах начавшего заваливаться к горизонту солнца песок, сверкающий тысячами огоньков и вспышек. Иван бил его кулаками, зло, беспощадно, словно это он, этот самый песок забрал у нег, выхватил из рук его любимую игрушку.
-Спасибо тебе мой Геркулес!
Донесся до слуха рыдавшего Ивана, звенящий голосок упархнувшего Ангелка.
-Я оставила тебе книгу в знак нашей дружбы... И жду тебя в гости героем и победителем!
Иван бросившись через заросли камыша на ставший ему родным голос вырывая на своем пути непокорный камыш, не обращая внимания на струящуюся кровь из изрезанных острыми листьями ладоней, повторяя как в бреду   одну и ту же фразу:
-Я найду тебя, найду тебя… найду...
Солнце садилось за камыши, погружая в вечернюю тень, оставленную на песке ангелом книжицу, на картонной обложке которой были нарисован обнаженный, необыкновенной силы человек сидящий на камне. Если бы Иван умел понимать по писанному, то с легкостью прочел бы название книжки оставленной ему Ангелом.
Мифы древней Греции: "Двенадцать подвигов Геракла", Перевод с греческого Н.А. Полевова", а в самом низу обложки тесненными литерами «С-Петресбургъ, издание А.С. Суворина, 1881 год"   

                Глава 10
                По писаному

Отец с самого раннего утра уехал на волах в Золотоношу вместе с церковным старостой Акинфеем Апраксиным по каким-то своим делам, а Анна прейдя с детьми из церкви и уложив дочь спать села шить мужу рубаху из недавно привезенного им отреза черного плиса.
Иван, оставшийся без дела по случаю церковного праздника, хотел было сходить на соседний хутор к деду Даниле матеренному отцу, но вспомнив о подаренной ему взатот день его Ангелом книжице, зайдя в овин где с прошлого года хранились снопы сена достал из тайника устроенного им под соломенной крышей книгу не умея читать по писаному стал рассматривать картинки. За чем и застала его мать.
-Ты чего Ванусь притих?
Он попытался было спрятать книгу за спину, но Анна ласково потянула его к себе.
-Что там у тебя сынок?
 -Так мама...
Анна не отрываясь смотрела на сына. И Иван, не выдержав взгляда протянул ей книгу.
-Картинки...
Анна, взяв книгу в руки удивилась.
-Где это ты книжицу такую взял?
Она открыла твердую обложку книги и на обратной ее стороне прочла выведенную красивым девичьим подчерком фиолетовым карандашом  подпись:
"Моему герою, Геркулесу, который приедет за мной и обязательно спасет меня! Княжна Мария Богуш-Корецкая.  Августа 20 числа 1882 год.
-Кто это?
С тревогой в голосе поинтересовалась Анна.
Иван неопределенно мотнул головой.
-Так… Я... Мне Ангел...
Но увидев полыхнувшую на лице матери тревогу поправился.
-Девочка одна, барышня оставила... Когда я гусей пас на Ирклее... Возле гармашовского куреня...
 Иван взял книгу и раскрыв страницу попытался читать
-Гу, рыки веди-може...
А Анна, прикрыв рот ладонью, перекрестившись притянув Ивана к себе крепко прижала к груди.
Они так и сидели минуту, а может и час, только было Ивану тепло и уютно. Он слышал, как часто и тревожно бьется сердце матери самого любимого в его жизни человека. 
-Вы чего мама?
Наконец поднял он голову, чтобы посмотреть в лицо матер. Анна незаметно смахнув слезу улыбнулась.
-Так... Ничего, не обращай внимания... Лучше скажи, где она живет мы ей отнесем книжжецу...
Иван наморщил лоб.
-Отнесем? Балакала, что в Петькенсбурге каком-то живет и что я должен буду к ней приехать...
Анна, прижав руку к груди закрыла глаза и по щеке ее скатилась слезинка.
-Мама что с Вами?
Встревоженно прошептал Иван, вплотную приблизив свое лицо к лицу матери.
Анна, открыв глаза, успокаивая сына, покачала головой.
-Ничего... Все хорошо Ванусик. Все хорошо…
И чтобы пресечь дальнейшие расспросы щекоча ухо Ивана своими горячими губами шепотом спросила:
-Хочешь я тебе почитаю... Пока батьки нет?
Иван кивнул и протянув матери книгу устроился подле нее поудобнее приготовившись слушать.
Мифы древней Греции: "Двенадцать подвигов Геракла"
Услышав знакомое слово, Иван привстал на локте.
-Мама, что такое мифы?
Анна, грустно улыбнувшись потрепала его по начинающим уже темнеть русым волосам.
-По нашему значит сказки…
-А Греция?
Не унимался Иван.
Анна улыбнулась.
-Страна такая… Когда вырастишь узнаешь.
 
 
                Глава 11
                Неожиданная новость
Максим Поддубный вернулся домой по темну, когда ночь уже взяла свое, а в небе зависло набрякшее зыбким светом ночное светило.
-Ты помнишь у Кублицких в тот год барыня малая отдыхала?
Спросила Анна у мужа. Максим, сняв с себя просоленную потом и пропитанную степной пылью рубаху подхватил с лавки приготовленный черпак с белым рушником.
-Как не помнить я ведь возил их тогда, с Натальей Филипповной в Золотоношу по лавкам да магазинам.
И уже на выходе из куреня Иван обернулся к Анне.
-Пойдем польешь мне.
На дворе было светло от лунного света, хоть садись вышивать. Максим с удовольствием подставил спину под холодную струю колодезной воды. Анна зачерпывала из ведра ковшом и лила ее Максиму на спину, а он фыркал как жеребец с удовольствием и расстановкой.
-Давай еще ковш...
Просил он Анну и та лила на его изборожденную тугими, отчетливо вычерченными под лунным светом мышцы спину и на голову. Когда вода в ведра закончилась Максим достал из колодца еще воды и перелив ее в пустое ведро неожиданно спросил у Анны.
-А чего ты княжну-то вспомнила?
Анна, забрав у него ведро отмахнулась.
-Так...
Максим, неопределенно мотнув головой наклонился готовый принять на спину живительную прохладу колодезной воды.
-Ты бы мне с ведра прямо Ганнушка... А то я уже портки с черпаками с этими намочил.
Весело заметил Максим.
Анна, подняв ведро аккуратно, так чтобы вода не затекала мужу за пояс не спеша вылила его на отфыркивающегося супруга.
-Все...
Блаженно выдохнул Максим.
-А то весь день сегодня на солнцепеке с Апраксиным возили хлеб молоть для батюшки, ох в степи я тебе скажу жара, аж землица лопается...
Он принял из рук Анны рушник и начав было вытираться неожиданно спросил:
-Так чего ты за Марийку спрашивала?
Его вопрос вывел Анну из задумчивости.
-За кого?
Не поняла она вопроса мужа.
-Ну за княжну, племянницу Натальи Филиповны, что к ним в тот год из Петербурга приезжала.
Анна отмахнулась.
-Да так... Вспомнилась что-то.
Максим, обтершись вернул Анне рушник горячо прижав ее к себе.
-Может пойдем?
-Да ну тебя, весь день хребет ломал, а все туда же на сеновал.
Она высвободилась из сильных рук мужа и хотела было идти в курень но Максим ее ошарашил.
-Умерла она ноне...
-Кто!
Чуть не вскрикнула Анна, пораженная догадкой.
 -Племянница Кублицкой...  Дней пять как... Никола Лифваньтьевич просил не распространятся...
Максим не размашисто перекрестился, а Анна непроизвольно зажала себе рот влажным рушником.
-А ты откуда прознала?
Анна, ничего не ответив молча ушла в курень, а за ней расчесывая пятерней мокрые волосы рассуждающий на ходу Максим.
-Вот жа люди... видать телеграфист разбрехал про панночку. Кублицкий сказывал он весь год этот хворала потому и не приехала к ним по лету...
Анна чтобы не закричать в голос еще плотнее закусила край рушника.
-Вот, тож судьба...
Бормотал за ее спиной Максим.
-А такая ладная девчушка была... Просто Ангелок, а не девчушка.
Анна скорее почувствовала чем услышала что Максим перекрестился.
-Все мы под Богом ходим... Царства  Небесного...
Анна почти без чувств зайдя в освещенную лучом лунного света горницу обессилив опустилась на лавку истово крестясь на подсвеченную лампадкой икону невнятно с какой-то непонятной болью в голосе читала молитву.
-Да что с тобой?
Присев перед супругой на корточки пытаясь в полумраке разглядеть лицо Анны забеспокоился Максим.
-Так... Ничего…
С усилием разжав зубы пробормотала Анна.
-Может подхворнула… С утра недужилось мне.
-А-а-а.
Успокоился Максим вставая в полный рост. Вставая вслед за супругом украдкой перекрестившись позвала его. 
-Иди за стол повечорь... Я там собрала.
Максим взяв с приступка печи щепку для растопки и подойдя к  красному углу,  где под иконами  теплился огонек лампады, перекрестившись  поджог тонкий конец  щепы и в тот же самый миг когда лучина вспыхнув загорелась из полумрака Божницы в Анну  уперся лик Матери Божьей.  Максим прикрывая ладонью огонек в своих руках наклонился над лампой, чтобы зажечь фитиль отчего весь курень погрузился в черную маслянистую мглу из глубины которой на Анну строго и тревожно смотрела Богородица Пресвятая Дева Мария, словно пытаясь предупредить ее о чем-то еще только грядущем. 
Анна опустившись на колени крестясь негромко зашептала молитву:
-Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси наших...
Подле нее опустился на корточки Максим и беря на руки супружницу наклонившись к самому ее уху тревожно спросил.
-Что с тобой родная?
Было слышно, как Анна всхлипнула, но справившись с напряжением в горле в тон мужу ответила.
-Тяжелая я Максушка...
Было слышно, как Поддубный-старший успокоено выдохнул
-Слава тебе Господи... Я уж думал чего с тобой не так…
И аккуратно укладывая супругу на супружеское ложе  перекрестившись поцеловал Анну в пылающую щеку.
-Спи родная…
Анна хотела было встать, но Максим удержал ее.
-Не подымайся, я сам управлюсь… Спи.

                Глава 12
                Встреча с телеграфным

Воскресный молебен в Богодуховской церкви давно закончился, и отец Епифаний, по причине праздничного дня уже облачившийся в мирскую одежду вместе с попадьей Анфисой Парамоновной и тремя   недорослями: семи, девяти и одиннадцати лет шествовал домой с праздничного базара, неся в руке непомерно большую плетенную из ракитника корзину, заполненную даровыми подношениями прихожан.  Когда чета отца Епифания Прозорова подходила  к дому  волостного правления, двери присутственного места распахнулись и с высокого крыльца, к ногам батюшки и его домочадцев, буквально скатился, прыщавый юноша, лет двадцати, двадцати двух,   в студенческом мундире являвшийся помощником начальника волостной почтово-телеграфной конторы шестого, самого низшего разряда. 
-Здравствуйте отец Епифаний.
Скороговоркой забормотал телеграфный.
-Простите ради Бога матушка Анфиса Парамоновна... Вы не с базара ли идете?
Попадья, переложив корзину из одной руки в другую низким грудным голосом коротко ответила ему вопросом на вопрос.
- А что?
Телеграфный, замялся, не решив для себя удобно ли у матушки Анфисы интересоваться делами сугубо мужицкими, да еще к тому же связанными с применением грубой силы.
-Нет ничего... Извините.
Пролепетал телеграфный и повернувшись к отцу Епифанию затараторил.
-Бороться начали ли батюшка?
Отец Епифаний отчего-то перекрестившись криво усмехнулся.
-Уж часа два как мутызгаются... А ты чего ж? Спал что ли?
Батюшку осенила догадка. 
-Уж не пьян ли ты отрок?
И опустив подле себя на землю тяжелую корзину, поманил пальцем юношу.
-А ну дыхни...
Прыщавый телеграфист, беспрекословно подчинившись воле батюшки, наклонившись к отцу Епифанию дыхнул на него так что тот прищурившись отшатнулся от телеграфного судорожно замахав руками.
-Ох!  Свят! Свят!
Только и сумел выдавить из себя Прозоров. Попадья выхватив из рукава белый надушенный платочек сунула в руки мужу, который тут же приложил его к лицу.
-Ох... Господи Боже! Что же ты такое Богомерзкое вкушаешь   сын мой!?
Сдавленным голосом воскликнул он на всю улицу, обмахивая лицо платком. Телеграфист Холупов, растерявшись закрестился.
-Видит Бог ничего-с, такого-с батюшка не вкушаю-с.
Запричитал он комкая в руке казенную фуражку.
-Редьки-с, разве что с утра-с с квасом, да две цибули...
Показал он пальцами размер съеденных утром луковиц.
В раскалившимся от дневного зноя и без того тягучем воздухе повисла пауза, которую воспитанный юноша с телеграфа поторопился заполнить не умным вопросом.
-Дозволительно ли так-то-с вкушать?
 Батюшка, торопливо закивав головой и подхватив тяжелую корзину уже на ходу благословил, перекрестив телеграфиста.
-Дозволительно, дозволительно... Теперь все дозволительно...
Недовольно пробурчал, удаляясь настоятель Богодуховского храма. Юноша прилежно перекрестившись в ответ и подождав когда батюшка с домочадцами удалятся на почтенное расстояние, неожиданно резво припустил по улице к дальнему краю села, туда где с незапамятных времен, раз в две недели, на крутом повороте речки Ирклей собирался воскресный базар. Где крестьяне окрестных кутов продавали и меняли то, что вырастили своими руками или покупали у заезжих, в основном из уездной Золотоноши, негоциантов всяческие городские нужности в виде: швейных иголок, зеркалец, и прочих мелких вещиц.
Холупов был равнодушен как к еде так и к бытовым  безделушкам которыми торговали на базаре, главное действие для него: почитателя швейцарской поясной  борьбы, прогрессивного молодого человека,  образца 1885 года происходило там же на берегу Ирклеи, где силачи со всего уезда: мужики и казаки собирались табором чтобы  поворочать друг друга, поломать, бросить на землю, побороться   на кушаках и не столько за главный приз  волостного старосты, большого любителя кулачных боев и борьбы Антония Евстратьевича Куколя выставлявшего из своих собственных средств пятипудовый куль  ситной муки, сколько для того чтобы как говорится: "Других посмотреть и себя показать" точнее свою недюжинную силу, ловкость, удаль и бесстрашие.
                Глава 13
                Борись до победного конца –
                Честь казака больше чем любовь отца.

Надо сказать, что волостной староста, Антоний Евстратьевич Куколь, потомственный запорожский казак не только был отменным борцом, но и являлся замечательным рассказчиком всяческих баек и небылиц, связанных с древним искусством боевой казацкой борьбы на кушаках.
Вот и сегодня, для того чтобы дождаться единственного уважаемого им судью во всем уезде, бескорыстного знатока международных правил швейцарской борьбы телеграфиста Германа Халупина, Куколю пришлось брехать в два раза больше обычного, от чего он, сильно утомившись и посмотрев в небо на высоко поднявшееся солнце похлопав стоящий на возу куль муки ладонью наконец-то объявил.
-Ну что ж… Начнем друже!
И когда прыщавый телеграфист ворвался в круг зевак и уже выбывших из состязания участников, которых можно было безошибочно определить по голым торсам и повязанным на них кушакам, в центре круга на вытоптанной траве импровизированной борцовской площадке обхватив друг друга за кушаки кряхтели корячась Иван Поддубный и его лучший дружок Сашка Кот.
-Внимание! Дамы и господа!
Вскинув тонкие ручки, заблажил телеграфный на ходу скидывая форменную куртку. Хотя никаких женщин и уж тем более светских дам здесь, на Богодуховском базаре, и в помине не было.
-Только сегодня! Здесь! И сейчас! Вы можете воочию лицезреть древнее умение всадников выбрасывать своих врагов из седла.
Он чертовым колесом ходил вокруг обхвативших друг друга Ивана Поддубного и Сашки Кота комментируя их схватку то и дело пересыпая свою речь заграничными, заковыристыми словечками.
-Стоп!
Крикнул телеграфист, вскидывая вверх руку.
-Разрыв захвата!  При последующих срывах, руки борцов будут принудительно зафиксированы.
Объяснял балагуристый телеграфист, прыгавший вокруг борцов, ротозеям и понимающим в этом деле людям. 
-Начали!
Скомандовал он, махнув рукой.
И хотя никто никогда толком не слушал команд телеграфиста Халупина, но всем и в первую очередь волостному старосте нравилась создаваемая им атмосфера ажитации вокруг топчущихся друг подле друга борцов. Его вроде как разбивала падучая, он как блаженный на паперти, то выкрикивал непонятные  иноземные словечки, то вскидывал руку, то как подкошенный падал на траву, чтобы убедится  что противник повержен и обе его лопатки  касаются земли матушки.   
Вот и сейчас Иван улыбнувшись и плотнее прихватив  соперника, а по совместительству лучшего дружка  Сашку за кушак   оторвал  его от земли, чем привел телеграфиста в неописуемое возбуждение.
-Атасьен!
Воскликнул Холупин замерев словно суслик в степи с поднятыми к палящему полуденному солнцу руками.
-Еще одно мгновение и Иван... Представитель клана непобедимых кулачников и борцов Поддубных из  Богодуховских казаков   применит  свой первостатейный прием  "Залом Геркулеса"...
Вещал телеграфный рефери.
Иван не торопясь бросить Сашку на землю улыбнулся брехливому  телеграфисту.
-Вот же мне придумал же «Залом Геркулеса»... Хоть и весело и звучит убедительно и как-то по серьезному. 
И уже хотел было опрокинуть Сашку на землю, но тот прижавшись плотнее к приятелю  горячо зашептал ему на ухо:
-Вань мы ж договаривались... Нынче ты упадешь...
Иван кисло улыбнулся.
-Ты что батю моего не знаешь? Он мене так упадет я потом падать устану.
Сашка хотел было что-то возразить дружку но не успел, Иван подсев под него поглубже вдруг как пружина выпрямившись опрокинулся всем  телом назад увлекая за собой задохнувшегося от головокружительного полета противника припечатав   его спиной к  вытоптанной  траве и удерживая его в таком положение.
-Ай! Ду! Труа!
Громко считал телеграфный то и дело вскидывая руку с оттопыренными пальцами и досчитав до трех  завопил замахав руками.
-Финита! Финита ля комедия! Господа! Чистое туше!
Он подскочил к Ивану и неожиданно сильно рванув его на себя за руку поставил на ноги рядом с собой потрясая поднятой вверх рукой Ивана.
-Поприветствуйте господа финалиста нашего чемпионата Ивана Поддубного - младшего!
Он словно цыган таскавший на цепи по ярмарке медведя водил Ивана по импровизированной арене то и дело выкрикивая на потеху толпы разные непонятные слова, то и дело называя собравшихся поглазеть на барахтанья мужикам и небогатым казаков из близлежащих кутов господами и даже дамами.  Зрителям нравился этот выжига телеграфист, который каждый день по утрам корячившийся возле волостной конторы с пудовой осью от старой немецкой молотилки, называя все эти свои манипуляции на французский лад «Эффорт де волонте» «тренировка воли»   наверняка безбожно коверкая иностранный язык на свой только ему понятный студенту недоучки лад.   
Зеваки зараженные его весельем и азартам дружно поддерживая его покрикивая то и дело одобрительно хлопали телеграфного и  Ивана по плечам.
-Добре! Добре хлопчик!
 В этом базаре досталось Ивану и от батьки. Максим, приложившись к плечу железной ладонью наклонившись к сыну крикнул перекрывая клекотню телеграфного:
-Молодца сразу видно наш Поддубнинский!
Наконец торжественно вскинув руку для усмирения зрителей на круг, вышел   Антон Евстратьевич и приобняв Ивана и одобрительно похлопав по плечу прыщавого телеграфиста радостно объявил:
- Слухайте и не говорите, что не слыхали!   В главной сегодняшней схватке поборются два казака Максим Иванович Поддубный и егонный старший сын Иванусь!
Толпа неодобрительно загудела. Кто-то весело крикнул:
- Че мы тогда здесь пупки развязывали, когда и так было ясно кто куль до хаты потащит!
Зрители в голос одобрительно заржали. Но вновь вскинутая рука волосного старосты тут же успокоила весельчаков.
-Нечего на печи с бабами своим барахтаться! Пущай победит сильнейший!
И повернувшись к телеграфисту громко объявил:
-Коментация и  судебное решение по поводу  главной сегодняшней борьбы на кушаках поручается заместителю начальника почтово-телеграфной конторы Богодуховского уезда, телеграфисту шестого класса, главному специалисту уезда по швейцарской борьбе на поясах   Герасиму Аграфеноновичу Холупину! 
Телеграфист вскинув приветственно руку, театрально приглашая выйти в центр круга Поддубного - старшего.
-Прошу Вас Максим Иванович!
И проверив крепость узлов на кушаках, повязанных вокруг торсов отца и сына, демонстративно достал из кармана форменных брюк блестящую серебряную боцманскую дудку, купленную им по случаю в лабазе Карла Херда. Подражая настоящему арбитру на борцовском турнире, трижды дунул в нее для подчеркивания торжественности момента.
-Антон Евстратьевич! Мы можем начинать!
Куколь усевшись на телегу подле главного приза - мешка муки довольный собой и устроенным им зрелищем утвердительно махнул рукой.
-Давай телеграфная душа! Дуй в свою дудку!
Холупов изготовившись поднял руку.
-Припари!
Как-то особо люто крикнул телеграфист. 
-Чего? Кого ты там парить собрался?
Не понял Поддубный-старший повернув голову к тут же смягчившемуся судье.
-Это на франзузский манер значит "Приготовится"...
Пояснил Холупин. Поддубный - старший хохотнул.
-Славно сынок припарил нас телеграфист...
Иван, отвернувшись от отца негромко произнес:
-Вы только батя не серчайте если что...
Максим ухмыльнулся
- Что, если что?
Иван, повернувшись к отцу посмотрел ему в глаза
-Не ужели я Вас… Того… Убарахтаю.
Максим подтянув сына за кушак поближе к себе весело прошептал:
-Не говори гоп сынок покуда не...
Он не успел договорить
Пространство разрезал пронзительный свист боцманской дудки.
-Лють!
Выкрикнул Холупин тут же заскакав ошпаренным чертом вокруг Максима с Иваном, заблажив, заблеяв козлом подначивая топчущихся в центре круга борцов.
-Дамы и господа!  Вы присутствуете при величайшей схватке века на приз...
Голос телеграфиста провалился в вату смешиваясь с бешеным биением пульса в ушах Поддубного - младшего. Иван попытался было ворочать отца до хруста в костях дергая обеими руками за кушак, но тот стоял словно вросший в землю дуб все ближе и неотвратимей притягивая к себе Ивана. Вот он потянул его на себя отрывая, пятки от земли... Иван чувствовал, как теряет опору, а с ней и равновесие неожиданно для самого себя поддавшись вектору напряжения с силой оттолкнулся от земли, а когда, оказавшись в свободном полете чуть сбоку отца ощутил что и тот то же потерял точку опоры крутанулся всем корпусом вправо увлекая за собой и свое скрученное из мышц тело и расслабившегося батьку. В какой-то момент оглохшему от напряжения Ивану показалось что он спит и во сне этом не слышно ни звуков не криков ротозеев и уж тем более свиста дурацкой боцманской дудки телеграфиста, который почему-то сейчас здесь в его сне заглядывает ему в глаза упершись стриженной горшком головой в вытоптанную с утра и от того пожухшую траву. Действительность ворвалась в мозг и уши Ивана ревом зевак и пронзительной трелью свистка судьи.
-Туше!  Дамы и господа! Чистейшее туше, двойным парадом «брао руле»!
Орал одуревший от восторга голосом телеграфист Халупин по всей видимости видя в победе Ивана над отцом тайных знак, свыше говорящий ему что молодость все равно возьмет свое над опытом и косностью старших.
-Виктория!
Орал прыщавый тиская в своих тонких, но отчетливо жилистых, не лишенных силы руках обессиленного Ивана.
-Ты победил Иван! Мы гордимся тобой!
Телеграфист с чувством расцеловал Ивана обдав его невыносимым смрадом своего дыхания от чего Иван моментально пришел в чувство. Он грубо оттолкнул беснующегося Холупина и неприязненно стерев ладонью со своего лица остатки слюнявых поцелуев повернулся к лежащему на траве с закрытыми глазами отцу.
-Бать...
Боязливо позвал он склонившись к нему.
-Батя...
Иван не на шутку забеспокоился, но как только он коснулся его руки, тут же земля ушла из-под его ног, тело потеряло вес, а в животе стало легко и приятно. Губы сами собой расплылись в улыбке, и он вдруг вспомнил себя маленького, когда отец брал его на руки то подкидывая вверх, то просто крутя как мельница вокруг себя. Вот и теперь земля вместе с телеграфистом волостным старостой Куколем, казаками и взъерошенными мужиками, затихшем базаром, речкой Ирклеей и Богодуховской церковью и погостом за ним все кружилось, возвращая его в туда в далекое, как казалось ему, детство.  Наконец он внизу, где-то под собой, увидел улыбающееся лицо отца. А уже в следующее мгновение Иван рухнул вниз и тело его вновь обрело вес. Поддубный-старший, ловко вскочив на ноги выдернул Ивана за собой то и дело укоризненно покачая головой.
-Ай я яй! Родного батьку и на такую мульку подловил...
Иван сник.
-Я думал ты упредишь… Прости за ради Христа…
Виновато пробурчал он.
-За что сынок?
Максим, еще сильнее притянув к себе Ивана крепко обнял его.
-Запомни: "Честь казака превыше любви отца".
И не дожидаясь ответа, как победителю поднял Ивану руку к уже свалившемуся за полдень солнцу.
Волостной староста, подскочив к Поддубным подхватив руку  Ивана громко объявил:
-В борьбе тушированием  победил Иван Поддубный!!!
Максим поглядев на старосту хохотнул.
-Слушай и где это ты Антон Евстратьевич набрался? От мозгляка этого?
Максим кивнул в сторону пляшущего   бесом телеграфиста.
Куколь хохотнул.
-Зачем у Гераськи, я и «сам с усам».  У балагане Златоноше там теперича кажный день бугаи на кушаках борахтаются.  Чемпионат показывають, все как нас. Ох и зрелище я тебе доложу, до мурашек. Но Ванусь нонче удивил меня!  Доброго сына вырастил Максим Иванович чую я пойдет он далеко может даже до волостного старосты.
И обратившись к собравшимся громко объявил.
-Приз в пять пудов белой муки по праву достается Ивану Поддубному сыну Максимову. 

                Глава 14
                Каждому свое 
 
-Приз-то Максим Иванович забирайте.
Хитро щурясь, напомнил староста, рукой похлопывая по увесистому, набитому под самое горло мукой кулю.
Поддубный-старший, подойдя к возу под одобрительный гомон зевак вытянутой рукой поднял призовой куль словно в мешке была солома, а не пять пудов муки и повернувшись к сыну громко сказал, больше для зевак чем для Ивана.
-Ну что верховода? Забирай свой честный кошт!
Иван хотел было принять куль на плечо, но отец не дал ему это сделать, лукаво улыбнувшись.
-Нет сынка, так не годится.
-А как же батька?
Простоволосо поинтересовался Иван. 
Поддубный-старший, не сгибая руки в локте тряхнул мешком.
-Вот этак, как отец твой родный носит, и как дед твой носил по Поддубненски. 
При этих словах он снова протянул мешок сыну. 
-Давай, спробуй.
Иван потянулся к кулю обеими руками, но Максим хохотнув и на этот раз не дал ему его взять.
-Э нет сынок, коли взял прапор неси его достойно, а не как девка двумя руками.
И снова протянув Ивану куль замер в ожидании, как впрочем и большая часть зевак, которые не веря байкам о чудо силаче из Богодуховке приехали на воскресный базар только для того чтобы подивиться на богатыря.
Иван, смущенный общим вниманием шагнув к отцу громко зашептал:
-Бать ты хоть поставь его на землю, а то мне не с руки…
Поддубный-старший опустил мешок на траву.
-Позлее, позлее сынок, представь, что это вражина твой.
Посоветовал Максим отступая от мешка с мукой на шаг. 
Иван наморщил лоб и глянув на завязанное горло мешка почему-то вдруг представил перед собой ненавистного  абелевского эконома, хлюздявого выскочку вечно заедавшего Ивана из-за ревности к Оксанке Владимировской, с которой Иван последнее время все чаще и чаще стал встречаться за околицей, там где Богодуховская молодежь  устраивает свои посиделки.  Кулаки его сжались до хруста в казанках, а в прищуренных глазах вспыхнула злая, «татарская» искра. Он перекрестившись медленно взял куль за горло и сжимая его словно это горло подлого эконома поднял мешок на вытянутой перед собой руку.
 -Ох мать твою перемать!   
Послышались восхищенные возгласы из толпы. Но Иван не слышал их, всю свою ярость он сейчас вложил в горло ненавистного управляющего, который наконец-то попался ему в руки. 
-Любо! Любо хлопчик!
Кричали казаки. 
Иван, наверное еще долго мог бы стоять вот так с кулем в вытянутой руке, если бы не шальная мысль рассмешившая его.
Ему представилось что управляющийся обмочился. Рука Ивана  дрогнула и он разулыбавшись в одно касание забросил мешок на плечо.
-Э нет! Так не пойдет!
Тут же возмутился Поддубный – старший.
-Батьку барахтать ты значит можешь… Что же я легче куля энтого?
Пришлось бы Ивану туго, да в дело вмешался волостной староста.
-Ты Максим Иваныч зазря  парубка не строми, молод он ещо, но все ж таки сообразил, как  наладить тебя так чтобы ты пятки свои  солнцу казал.
Максим наморщил лоб не понимая куда клонит хитрый  Куколь.
-Ты к чему это Антон Евстратьевич?
-А к тому!
Староста вышел на круг обращаясь к присутствующим.
-К тому, что вон Гераська телеграфная душа совсем немощный…
Он ткнул пальцев в натягивающего на себя форменную куртку телеграфиста.
-А без него и праздник не праздник, добрая баба куличи печет, хоть и толком, без мужниной помощи хлеб собрать не может. Я к тому это говорю  Максим Иваныч, что  кажный  человек  в своем деле хорош. Кто-то быком кули таскать, а кто-то быка на траве валять. Как говорится: «Кажному свое». 

                Глава 15
                Утро в усадьбе Абеля
Из большого каменного дома   Георга Карловича Абеля владельца усадьбы и одного из крупнейших землевладельцев на Полтавщине на крыльцо вышел невысокого роста человек в идеально белых галифе и тонкой кожи начищенных до зеркального блеска высоких сапогах. Выставив вперед правую ногу человек, замер словно обдумывая план завоевания вражеской крепости или редута.
-Сашка глянь…
Иван толкнул локтем в бок своего дружка детства  который прикорнув досыпал прерванный ранней утреней побудкой сон.
-Чисто Наполеон…
-Чё?
Не поняло спросонок Сашка и протерев кулаком глаза уставился на замершего словно борзая в ожидание команды хозяина.
-А этот…
Зевнул дружок и снова попытался доспать то что прогулял вчера с девками и парнями на выселках, но у человека на крыльце были явно другие планы относительно двух молодых, здоровых детин поденно трудившихся на подворье помещика Абеля у кого он Вольдемар Клячкин состоял на службе экономом или проще говоря управляющим усадьбы.
-Эй! Вы!
Указал он жокейским стеком в сторону Ивана и Сашки, сбегая со ступеней высокого с колоннами крыльца.
-Началось…
Пробормотал Сашка поднимаясь вслед за Иваном.
-Сейчас расскажет нам по чем фунт лиха…
Эконом же на ходу надевая на голову английскую с длинным козырьком кепи для верховой езды устремился к парням.
-Вот ты.
Ткнул он Сашку в грудь стеком.
-Возьмешь волов, погрузишь двадцать кулей пшеницы, что лежат в амбаре с правой стороны и увезешь к Тарасу Денисычу на мельницу, те, что пять завязанные красными шнурками пусть на крупку пустит, а остальные на белый хлеб, скажи что я лично буду проверять качество помола…
Он хотел было ткнуть стеком в грудь Ивана, но тот отстранил его рукой.
-А ты Поддубный возьми бричку и переставь ее с солнцепека в тень, чтобы не посохла кожа на сиденье, после, натаскай конюху воды и принеси туда же на конюшню три мешка фуражного овса, потом подмети двор и посыпь свежим песком… 
Эконом бросил испепеляющий взгляд на стоявшего рядом с Иваном Сашку.
-Чего ты ждешь? Исполняй что тебе приказано, мы Вам не собираемся платить за ваше безделье.
Сашка, не говоря не слово отправился выполнять указание управляющего, а Иван, прищурив глаз иронично поинтересовался.
-Кто это мы?
Клячкин словно ожидая от Поддубного подобной дерзости резко повернувшись к нему на высоких каблуках перешел с командно-пренебрежительного тона к фальцетно-требовательному.
-Я! Я Вольдемар Клячкин эконом поместья остзейского дворянина Георгия Карловича Абеля! Я не собираюсь вам платить   за ваше безделие и лень. 
Иван мотнув головой собрался было уже оставить оратора, но тот остановил его.
-Ты куда собрался?
Обратился он к Ивану почти шепотом.
-Как куда? Коляску переставить...
Клячкин с силой хлестнул себя по голенищу сапога.
-Я тебя не отпускал!  В общем так я сейчас уеду в присутствие, а вернусь буду с тобой разговаривать Поддубный, потому как считаю что ты мало и плохо работаешь… И вообще!
Иван посмотрел эконому в глаза, от чего тот почувствовав себя неуютно и стушевавшись  поторопился оседлать стоявшую у привязи каурую клячу под седлом по всей видимости представляя себя этаким лихим наездником гусаром.
-Да! И вот еще что!
Вдруг вспомнил он, не без труда вскарабкавшись на лошадь, которая как на зло взбунтовалась и не слушалась шенкелей и от чего затопталась на месте то и дело поворачиваясь к Ивану то одним боком, то другим. Через что Клячкину пришлось, по-дурацки, вертеть головой словно ослепшей на солнечном свету сове, к слову сказать,  больше похожей на общипанную ворону.
-Тррр
Пытался он урезонить каурую клячу, но та по какому-т тайному сговору с Поддубным-младшим, наотрез отказалась усмиряться, что вовсе не остановило управляющего, а только еще больше раззадорило его. 
-Чтобы к моему приезду вынес из овина валун… Я не знаю, как ты это сделаешь, но, чтобы по моему возвращению он находился здесь!
Он указал стеком подле себя место.
-Здесь, подле коновязи.
И пришпорив квелую гнедую комично затрусил со двора через распахнутые по обыкновению ворота усадьбы.
-Че гнида эта от тебя хотела?
Раздался голос Сашки Кота за спиной. Иван пожал плечами.
-Кто его знает, может побороться, а может по зубам?
Приятели, не стесняясь рассмеялись шутке. Иван обнял друга за плечо.
-А мож ён на Ксану виды мает?
Предположил Сашка. Иван хмыкнул.
-Да пусть себе, мне то, чего…
Иван остановился возле коляски и взяв ее за оглобли легко и быстро перекатил ее в густую тень единственного на хозяйском дворе дерева.
-Ты волов запряг?
Сашка утвердительно кивнул.
-Угу... К амбару подогнал… Никого нет… Все в поле…
Иван, толкнув приятеля плечом подмигнул ему.
-Не дрейфь Ляксандр прорвемся.  Айда я тебе пособлю с кулями.
-Так тебе еще же воды надо натаскать…
Едва поспевая за другом, виновато забасил Кот.  Иван отмахнулся.
-Да ладно. Как бы черпалка была доброй так и делов бы было на  раз, два и обчелся. А энтими ведерками ходить умаешься.
Уже выезжая на груженом пшеницей возу Сашка обернулся к Ивану.
-Ты без меня булыган не трогай, вернусь помогу тебе, да и Андрей должен будет со своими с поля вернуться.
Он посмотрел в небо.
-Жара сегодня будет ломовая.
Иван махнул рукой.
-Да на черта я тебя ждать буду, сам управлюсь.
Сашка, придержав за рога волов, повернулся к Ивану.
-Да ты что в нем пудов десять будет, а то и все двадцать как ты его…
Иван, отмахнувшись от приятеля неторопливой походкой пошел в сторону конюшни.
-Не придумывай, я же не нянькаться с ним буду… До возвращения Дуремара все налажу.


                Глава 16
                Неувязочка вышла 

Солнце уже давно перевалило за полдень и теперь, казалось, висело над степью неподвижным раскаленным шаром заливая своим беспощадным светом все живое, лишь кузнечики стрекотали в чахлой траве да дозревающая на корню пшеница с уже налитым, но еще живым зерном подавала свой еле слышный голос, когда над ней пролетал случайный почти неощущаемый ветерок.
Сашка Кот уже давно вернулся с мельницы, а Иван помог ему распрячь волов и разгрузить намолотую муку и сечку, отчего, приятели решил, что в самый раз окунуться в прохладную Ирклею для того чтобы смыть с себя мучную пыль от которой у приятелей зудело и чесалось все тело, а за одним смыть с себя пыль степную и вязкую полуденную жару.
Когда Иван с Сашкой вернулись в усадьбу было слышно, как в дальнем конце двора там, где располагалась конюшня изводится в истерике эконом Клячкин вспоминая всех святых и полу святочных недобрым словом не забывая в этот список внести и главного лентяя всей Полтавщины Ивана Поддубного. Сашка насторожился.
-Может убился кто?
Иван хохотнул.
-Чего смеешься?  Знаешь, как   бывает и в ясную погоду гром гремит…
-Это точно этот гром гремит в любую погоду.
Улыбнувшись, подтвердил Иван. Они свернули за угол усадьбы к хозяйственным постройкам подальше от скотного двора, где пугая своей пронзительностью домашний скот и птицу  голосил  управляющий  усадьбы Вольдемар Клячкин.
-Где этот лентяй и мерзавец?! Немедленно приведите мне его сюда!
Проходя мимо коновязи, Иван увидел, что хозяйская бричка с новыми кожаными сидениями   снова стоит на солнце. 
-Погодь Ляксандр.
Обратился он к дружку.
-Василий Макарыч опять бричку тут оставил, хоть бы рогожу какую накидывал сверху что ли, а то ведь реально сожжет амортизацию.
Он взялся за оглобли чтобы затолкать коляску под тень дуба. И надо же было такому случится что именно в этот момент из-за угла хозяйского дома с стеком в руках появился дергающийся всем телом Клячкин.
-Ах вот мы где! Господа хорошие.
Еще издалека задул он в свою волынку.
-Я сколько буду тебя просить, чтобы ты берег хозяйское имущество!? Может мне на коленях тебя умолять?
Иван толкнул Сашку в бок и чуть наклонившись к нему весело заметил:
-Дуримар на публику работает… Чтобы хозяин слышал…
Управляющий остервенело себя хлеща по голенищам запыленного с дороги сапога уже не канючил, а открыто грозил Поддубному, своим тонким, петушиным голоском.
-Я тебя в Сибири сгною, морда твоя каторжная. Ты у меня по кандальному пойдешь не воротишься!  У меня знаешь какие связи в уезде! Мало не покажется!
Сашка, пряча улыбку, под ладонью которой прикрыл рот негромко спросил у Ивана:
-Може бесы в нем?
Иван пожал плечам.
-Кто его знает. Может и бесы… Может дать ему разок кулачишкой в зубы чтобы заткнулся?
Сашка отрицательно покачал головой.
-Нет Ваня этак ты точно по кандальной пойдешь за смертоубийство, хай брешет лишь бы в печку не сажал.
Иван отодвинул Сашку.
-Ты иди друже я тут сам управлюсь…
И когда Клячкин подошел к нему в плотную и замахнулся на него хлыстом, Иван перехватив его тонкую руку выхватил стек и сломав его бросил под ноги.
-Эге!  Даты совсем ополоумел Дуремар!  А ну иди до воды охолонись! 
И спесивого управляющего с перекошенным от страхом и злобой  лицо недобро улыбнувшись не  громко почти  шепотом сказал ему пару ласковых как отец учил.
-Чего хочешь?
-Я? Мне…
Вдруг начал заикаться перепуганный столь близким общением со своим любимым оппонентом Клячкин.
-Я просил бы Вас… Вы… Мне…
Забормотал он, переходя на светскую форму обращения.
-Кто мы? Ты скажи, чего хочешь жабья твоя душонка?
Эконом забултыхался  в руках Ивана безуспешно путаясь вырваться из них, но осознав что руки у Поддубного железные как то обмяк словно тряпочная кукла смирившись с этим своим унизительным и очень даже опасным положением.
-Я просил Вас… чтобы… кожа на коляске и упряжь не ссохлась…
Иван не добро улыбнувшись и опустив на землю Дуремара зашел в каретный сарай собрал там всю сбрую сделанную из сыромятной кожи: постромки, уздечки, шлеи принес их к коновязи и подняв вытащенный им еще до обеда из амбара валуну положил его сверху.
-Вот так оно лучше будет… Теперь точно солнце не спечет.   
Клячкин наконец придя в себя бросился в хозяйский дом.
-Ну, все побежал Абелю кляузничать.
Из-за спины Ивана заметил Сашка.
-На кой ты все это?
Иван потянув вожжи проверяя надежно ли их держит камень довольный своей работой отряхнул руки.
-Слыхал же? Я всю кожу специально сушу. Так оно лучше будет, не рассохнется.
Иван еще пару раз  дернув за торчавшие из-под валуна вожжи пошел со двора.
-Ты куда Вань?
Забеспокоился Сашка. В ответ Иван махнул рукой.
-До куреня.  Мне здесь больше делать нечего.
В этот момент из дома на центральное крыльцо вышел владелец экономии Абель с бегающим вокруг него гадливо улыбающимся  управляющим.
-Вы только посмотрите Георгий Карлович что этот бунтовщик удумал!
И вскинув тонкую ручку, с игрушечным кулачком потряс им в спину уходящего со двора Ивана.
-Я тебя еще к волосному сволоку бунтарь!!!   
Вещал он прыгая как блоха, то возле сбруи приваленной валуном, то вокруг от души смеющегося   Абеля, вместе с которым не скрываясь смеялись вернувшиеся с полевых работ крестьяне. 
-А вы чего надсмехаетесь?  Давайте убирайте эту каменюку!
И поняв, что сказал лишнего на мгновение присмирев обратился к хозяину.
-Простите ради всего святого Георгий Карлович, с этим Поддубным каждый день не слава Богу. Того и гляди потребует у Вас стать экономом… Он такой.
Абель перестав смеяться пристально посмотрел на Клячкина.
-Почему Вы так смотрите на меня Григорий Карлович? Я не вру, вот Вам крест…
Он начал было неловко крестится, но владелиц усадьбы уже больше не улыбался.
-Вы знаете Владимир, а ведь это хорошая мысль…
-Какая?
Не понял Клячкин.
-Поддубного поставить вместо Вас. Парень он смышленый, работает за троих. Жаль сильно молод, но этот недостаток поправим… Заканчивайте уже здесь этот балаган…
И уже открыв дверь дома, обернулся к обескураженному Клячкину.
-Да и пошлите кого-нибудь за Иваном, праздник у нас. И впредь прошу Вас со мной решать вопрос кого рассчитывать, а кого принимать в поденные.  Вам все ясно?
Клячкин отчаянно затряс головой осознав глобальность своей ошибки издавая зажатым психическим спазмом горлом неясное клокотание  или клекот не то подражая беркуту что парит днем над степью, не то вороне что норовит украсть цыплят со скотного двора.
-Простите простите Георгий Карлович неувязочка вышла.  Всенепременно только через Вас.
                Глава17
                Парламентер

-И чего теперь делать?
Максим сидел напротив сына за столом прихлебывая из миски поданный Анной, заправленный сметаной холодник.
-А ничего батя… Надоело мне это. Ломаюсь с утра до поздней ночи, а эта крыса меня поедом ест.  И так я плох и этак. Вот уеду зашибу в Крыму деньжат, куплю здесь все и вот тогда заживем.
-Ишь ты деньжат. А как же мы с матерью? Ты ведь у нас старший, Митька вон только волов гонять начал, сестры твои хоть и постарше, но все одно девки. 
Иван, смутившись задумался.
-А дед Данила говорит, что там…
Иван ткнул куда-то за околицу большим пальцем.
-Жизнь, на удачу на старание, а здесь только ярмо да горб сохатый. 
Максим от такого разговора перехотел есть от чего отложил в сторону ложку.
-Ну ты даешь Иван… Нашел кого слухать деду твоему скоро под сотню вдарит, вот и метет чего не попадя.
Иван упрямо мотнул головой.
-А вон крестный каждый год ходит на Севостополь, не в жирах, конечно, но и не бедствуют как мы. А ты же меня знаешь я и за троих могу гарбатить, и каждый год буду домой приходить на Рождество или Крещение.
Максим, опустив голову задумался в горницу зашла Анна всплеснула руками.
-Ты чего не кушаешь? Пересол никак?
Максим махнул рукой беря со стола ложку.
-Да нет все нормально, это вот у нас с сыном пересол, чему отец его твой подбивает. Зайдешь к старику как-то поговори с ним…
Анна, подойдя к сыну присела на лавку подле него.
-Ну что там у вас случилось?
Иван встал.
-Да ничего мама я вам потом расскажу.
Максим, заерзав на лавке, посоветовал.
-А ты ей сейчас расскажи, и про Крым, и про эконома… Из-за чего он тебя подначивает?
Иван пожал плечами.
-Да я почем знаю… Может из-за Ксанки Владимировской…
Анна прикрыла рот углом головного платка.
-Это не Антипа ли Куваея дочка?
Иван снова присев на лавку посмотрел в окно где вдалеке виднелись золоченые купола Богодуховской церкви.
-Она… Мы так… Гуляем если видимся…
Мать перекрестилась, повернувшись к иконам.
-Слава тебе Господи.
И повернувшись к Ивану посмотрев на него смутившимися, полными отчаяния глазами попросила:
-Не дури девчонку, не твоя она.
-По что мама?
Задиристо поинтересовался Иван.
-Нечто дуримару этому отдать? Вот ему!
И Иван, слепив огромную дулю потрясая ею сунул за окно.
-Черта ему лысого, а не Ксанку.
Он еще что-то хотел сказать веселое, но к его плечу прикоснулась рука матери. 
-Сестра она тебе выходит сынок… Анфисы сестры моей сродной дочь. Грех это…
Иван онемел. Было слышно, как Максим монотонно хлебает холодник иной раз цепляя глиняной ложкой за дно миски.
-Я же не знал мама… Вы бы мне раньше… Я бы никогда…
Анна, отчего-то заплакав прижала сына к груди.
-Я знаю сынок, знаю… Просто скажи мне что больше не будешь. Успокой мое сердце.
Иван встал и повернувшись к иконам перекрестился.
Анна поцеловала его в лоб.
-Спасибо родной…
Не понятно куда бы вывел разговор дальше, но   к тыну палисадника дома Поддубных подошел Сашка Кот.
-Здрасте тетка Анна
Поздоровался Сашка, но приглядевшись увидел и Максима.
-Здорово дневали? Максим Иваныч.
Отец с Иваном вышли к нему, поручкаться.
-Слава Богу и тебе не хворать.
-Ты то, чего в неурочный час причопал?
Настороженно поинтересовался Максим протягивая руку Сашке для рукопожатия.  Сашко легкомысленно махнул рукой в сторону Абельевской экономии.
-Да этот дурик меня прислал. Говорит: «Возвращай его как хочешь»…
И уже совсем развеселившись затараторил, то и дело похлопывая Ивана по плечу.
-Каменюку-то они снять с упряжи не могут. Уже всех на усадьбе собрал.  Серко впрягали и то не свернули.   Вот Ванька силы в тебе.
Иван улыбнулся.
-Да это я так от злобы наверетенил. Я недавно прочухал как по злобе или по закусу какому   могу руками оглоблю сломать или кочергу  узлами завязать. А чего там Дуремар-то?
Сашка хохотнул.
-Зовет, говорит друг твой, вот ты и иди уговаривай его пусть возвращается, упряжь то вся под камнем. Опять же Абель   ему швунгеров на отвешивал за тебя.  Так что пойдем перекусим еще на усадьбе сегодня Колядка…
Он повернулся к Максиму Ивановичу.
-Повариха наша…
Он снова повернулся к Ивану радостно сообщив.
-Хозяйка ей велела на всех дворовых и поденных кулеш приготовить и с ново оборотившись к Максиму Ивановичу радостно добавил.
-Сын их старший Густав, что в Петербурге служит, медаль чи   орден какой от царя отхватил и всякие там благости...   
-Ух ты.
Заламывая папаху на затылок, одобрительно прокомментировал Поддубный-старший.
-Гуська орден?
Сашка Кот утвердительно кивнув хотел что-то сказать, но Максим Иванович не дал ему развить мысль.
-А был то во…
Он показал рукой три вершка от земли
-Соплей перешибить можно было. А теперь медали, ордена!   Слышь Ганнушка!
Максим ушел в курень поделится новостью, оставив Ивана и Сашку у тына.
-Так пойдем уже.
Потянул Ивана за рукав Сашко, но Иван неожиданно уперся.
-Не пойду, если хочет, чтоб я вернулся пусть берет коляску и за мной катит сам.
Сашка обмер.
-Да ты что Ваня он же тебя тогда совсем поедом съесть…
И неопределенно мотнув головой неуверенно добавил.
-Да еще подишь ты со двора погонит, как тогда быть?
Иван облокотился на заскрипевший под ним плетеный из молодого ракитника тын.
-Бог судья. Хай гонит, я уже нагадал. Батьке с хлебом пособлю и по зиме в Полтаву уйду. Вот только справу об военной службе выхлопочу. 
 -И чего ты там делать будешь?
Иван, запустив пальцы в чуб мечтательно улыбнулся.
-В крючники подамся на железку, а то и в порт… На Одессу или в Севастополь.
Мечтательно сообщил Иван.
-Знаешь какую там деньгу зашибают! Не балуй брат.
Сашко с надеждой посмотрел на приятеля.
-А как же Ксанка? Вы же вроде женихались…
Иван, помрачнев, горько сплюнул в дорожную пыль.
-Все. Была наша да ноне ваша.
Сашка присвистнул от удивления.
-Как? Не уж-то она с этим убогим дурнеем заплелась?
Иван зло сверкнул глазами.
-Да нет…
Он посмотрел по сторонам и убедившись, что никто их не слышит, шепотом чуть наклонившись к приятелю сообщил новость.
-Сестра она мне выходит… Двоюродная чи троюродная без разницы мама говорили все одно кровь мешать нельзя…
-Вот это цоб да цобе…
Присвистнул Сашко.
Иван взял его за рубаху и подтянув в плотную к себе негромко, но внушительным тоном добавил.
-Смотри друже, говорю это только тебе, не болтай за то.
Сашка перекрестился.
-Вот тебе крест Ваня. Могила. Нечто первый раз?
Они молча постояли каждый думая о своем. Первым ожил Сашко.
-Ну так я пошел? Скажу дурню, как есть? Про коляску?
Иван кивнул. 
-Давай. Пусть только сам едет, а я барином в бричке затарантасю.
                Глава 18
                Отходной кулеш.
Колядка молодая красивая, но уже вдовая повариха начала угощать   дворовых и поденьщиков кулешом, когда вечно бледный эконом с пунцовым от нервности лицом въехал во двор на козлах везя в бричке с кожаным мягким сидением запановавшего вдруг Ивана Поддубного.
-Тр-р-р!
Скомандовал Иван и кучер, натянув вожжи остановил серого с белесыми подпалами молодого меринка трехлетку по кличке Серко прямо у коновязи.  Возившиеся у котла работники, девки, мужики и бабы замерли. А Иван, подняв руки спрыгнув на землю и поприветствовав всех подошел к каменной глыбе, что с полудня крепко держала упряжь коею Иван заховал под нее чтобы она не рассохлась. Обнял валун-скалу, пошептал ей чего-то, да и скинул ее да так не аккуратно, что чуть было коновязь не своротил вместе с перепуганным управляющим. 
Солнце закатилось за пролески и на полтавскую землю в экономию Абеля спустился прохладный вечер с кулешом и квасом. Хозяева праздновали славу сына в доме, а работники под большим крытым соломой навесом во дворе. Всем было весело и сытно, всем кроме эконома Клячкина, который пуская по себе слезу примеривался как бы не слишком больно удушится на вожжах в каретном сарае, но не решившись на это поклялся отмстить наглецу Ваньке Поддубному самой лютой местью.
   
               
                Глава 18
                Негаданные деньги
               
Теперь, когда кончилось лето, по ночам стало холодать и нет-нет да выпадала росса. Иван, отправившийся на хлебоприемный пункт к купцу третьей гильдии Тарасу Патичу Вершине с кем заранее был уговор о продаже пшеницы, выехал в Золотоношу на возу, еще с ночи  запряженным двумя добрыми волами. Отчего еще теперь, когда солнце поднялось высоко над горизонтом он все еще не мог согреться. Но дорога была не близкая, а волы неспешно ступавшие по пыльному шляху укачали Ивана и он беспечно проспал почти тридцать верст под щебет и чириканье полевых птах. 
Когда Иван подъехал к распахнутым настежь воротам хлебоскупки Вершинина оттуда перегородив проулок телегой выворачивал ломовик.
-Пошла родимая…
Цокая языком и подхлестывая вожжами по лоснящимся бокам  гнедого тяжеловоза, торопил его бородатый мужик в черной косоворотке.
-А ну давай родимай!
Подкрикивал на мерена возница, управлявший жеребцом сидя на углу ломовой телеги с плоской как эшафот платформой.   
Вершина и еще трое мужиков во главе с инженером в форменной тужурке и стеклышками на блеклых глазах, возились с хитроумной немецкой сеялкой фирмы «ВайцинБрод», которую собрались установить на специально вымощенную кирпичем фундаментную яму.
-Здрасте дядь Тарас.
Поздоровался Иван. Вершина обернулся и узнав его приветственно  вскинув руку зашагал к нему поблёскивая лакированными сапожками. 
-О-о-о Ваня, привет!  А ты чего один-то?
Иван неопределенно мотнул головой.
-А батька где?
Иван спрыгнул с воза.
-Дома, он еще в за тот раз ногу сломал...
-Как?
Удивился Тарас Патич, хлопнув себя по ляжке ладонью.
-Вроде ж все ладом было.
Иван утвердительно кивнул.
-Так дядь Тарас и было, только на обратной дороге волы завязли… Ну и батя распряг их и когда выносил на себе воз споткнулся о булыгу… ну и…
Вершина, недовольно поглядев на мешки с пшеницей сунул Ивану ладонь для рукопожатия.
-Так ты говоришь Максим Иваныч ногу сломал значит…
Иван кивнул.
-Дрянь дело... Дрянь…
Пробормотал Вершина и непонятно для чего похлопал   рукой по набитому отборной полтавской пшеницей пятипудовому кулю.
-Не проросла?
Пытливо прищурив глаз, глянул он на Ивана.
-Нет Тарас Патич, стали бы мы колготится коли так...
Тарас заломив фуражку с лаковым козырьком на затылок почесал в раздумьях лоб.
-М-да...
Промычал он и молча обойдя воз снова   остановился подле Ивана.
-Не могу я Ваня хлебушек у тебя принять...
 Развел он руки в сторону словно хотел обнять Ивана.
-Вовсе?
Безнадежно спросил Иван, глядя хозяину хлебоскупки в глаза.
-Да...
Ответил Тарас Патич, обреченно и по-дружески хлопнув Ивана по плечу отвернулся к распахнутым воротам амбара, где бригада мужиков уже начала поднимать на веревке продетую через колесный блок новенькую сушилку для зерна, купленную намедни у   немчинов братьев Зойдель для того, чтобы установить ее сейчас на фундамент.
Тарас Патич любуясь своим приобретением довольно почмокав губами повернулся к Ивану для того чтобы сказать свое окончательное отказное слово, но в этот момент за его спиной с грохотом ломая стропила в каменную яму фундамента
провалилось чудо немецкой техники, приобретенное за немалые деньги.
-Мать твою!
Обернувшись и остолбенев от ужаса, выпалил Тарас Патич хватая себя за окладистую бороду.
Иван не мешкая первый подбежал к яме.
-Кто там?
Поинтересовался он у мужиков горестно склонившимся над провалившимся в яму агрегатом, но те бестолково разводя руками пугливо косились на медленно, шатающейся походкой идущего к ним хозяина.
Иван, не раздумывая спрыгнул в низ в надежде найти там еще кого-нибудь живым, но оглядевшись понял, что сделал это напрасно так как никого под проломившимися плахами не оказалось, ни живых не увечных. 
-Ой беда!  Ой беда! Что же вы ироды наделали!
Услышал он над головой в голос причитавшего Вершины.
-Что же вы…
-Веревка лопнула Тарас Патич… Ну и все разом…
Оправдывался мужик в поддевке, по виду старший из артельщиков.
-Крюк-то выдержал… А веревка прослабила… В ней подишь-ты пудов десять, а то и все двадцать будет.  Кто ж знал то?
Вершина за пунцовев лицом в полном безмолвии зло шевеля побелевшими губами потрясал кулаком у носа виноватого в обрушение старшины.
Иван, поглядев вверх туда, где под самой крышей болтался продетый через блок конец веревки, попробовал приподнять край сушилки, и та поддалась.
-Эй!
Крикнул он мужику, державшему в руках конец тягла.
-Чутка страви!
И поймав конец веревки и подвязав ее к тому месту, где она оборвалась подлез под доски.
-Давай навались!
Крикнул он из ямы спиной приподнимая проломленные березовые плахи, на которых покоился иностранный агрегат.
Вершина, быстро сообразив по поводу иванова плана сам ухватившись за веревку заблажил во все горло.   
-Давай раззявы! Потянули! Ну все разом!  Раз два взяли!
Орал хозяин упираясь в утрамбованную землю новенькими лакированными сапогами.
-Всех мать вашу перемать в Сибирь отправлю! А ну давай живоглоты!
Не унимался Тарас Патич вместе с мужиками вбурлачившийся в упряжь. Сушилка, дрогнув пошла вверху. Иван улыбнулся, закрыв глаза, потянул носом приятный запах березовых, по всей видимости только недавно распущенных повдоль досок.
-Раз-два взяли! Раз-два взяли!
Иван выпрямившись во весь рост и держа чудо агрегат за край станины уперся ногами в стенку фундамента для того чтобы раскачать сушилку и поставить на землю.
-Ваня! Сынок, а ну бежи оттельдов!
Орал заполошенный Тарас Патич, глядя то на улыбающегося Ивана, то на натужно кряхтящий под балкой крыши тягловый блок.
-Что я Максиму скажу коли тебя защибет?!
Иван, ничего не отвечая раскачав сушилку так чтобы ее можно было опустить на землю скомандовал.
- На три опускайте! Раз! Два!
И когда агрегат пошел маятником на него со всей силы упершись ногами толкнул его как можно сильнее.
-Давай!
Сушилка, обиженно звякнув уверенно встала на краю фундаментной ямы.
Выбираясь на верх, Иван слышал, как присевший на корточки Вершина, судорожно крестясь бормочет молитву.
-Слава тебе… Слава тебе. Господи…
Но увидев Ивана в полном здравии подскочил к нему одной рукой держась за сердце.
-Что ж ты чертеняка со мной делаешь!? Я уж думал жаба меня хватит! Сердчишка чуть из горла не выскочило!
И отдышавшись, и смахнув скупую слезу рукавом алой шелковой рубахи притянув Ивана к себе благодарно по-отечески забормотал.
-Спасибо, спасибо тебе   друг сердешный, что не оставил, не бросил, деньжищи то какие отдал за энту «дуру» и все бы псу под хвост…
-Да ладно дядь Тарас чего там.
Отстраняясь от Вершины, смущенно пробормотал Иван.
-Я ведь не сушилку твою спасал, думал зажало там кого.
Тарас, оторвавшись от Ивана   строго посмотрев на него, неожиданно весело махнул рукой.
-Да и хрен с ними, бабы ешо нарожают, хотел спасти одно, а спас другое.  Энто никак Никола Чудотворец тебя прислал, я тут намедни сон видел…
Он зачем-то посмотрел в лицо Ивану, по всей видимости чтобы понять слушает тот его брехню или нет. И убедившись, что слушает запричитал, картинно всплескивая руками словно старуха  на базаре.
-Такие страсти, не приведи. Господи…
Он трижды обмахнул себя трехперстием.
-И уж в конце явилась мне икона святого Николы Чудотворца.
Выйдя из-под крыши амбара подняв голову, снова закрестился.
-Слава тебе. Господи… Что бы я Ваня без тебя делал? 
И увидев, что Иван снова собирается ему возражать аргументировано остановил его:
-Даже если бы что я тут и артелью не управился, а ты один вон мое имущество спас.  За это тебе от меня честного купца третей гильдии Тараса Патича Вершины низкий поклон и благодарность.
Он поклонился в пояс Ивану от чего тот еще пуще смутился.
-Да ладно дядь Тарас… Че там… Пшеницу бы лучше забрал…
Вершина, вспомнив о зерне, что еще и полу часу назад не хотел принять от Поддубных широко махнул рукой.
- Давай хлопчик, вези свой хлебушек, ни у кого не приму, а твой мне в радость будет… Высшим сортом раз такое дело... Много у вас еще?
Иван пожал плечами арбы три будет.
Тарас задумчиво погладив висячие усы махнул рукой.
-Ладно чего уж там руками трясти везите, делать нечего... 
И назидательно подняв указательный палец к небу добавил:
-Купеческое слово оно посильнее камня и железа будет.
Он протянул Ивану свою честную купеческую руку тем самым подписав по старой купеческой традиции контракт условия которого могут быть нарушены разве что началом конца света…  Тарас, на мгновение о чем-то задумавшись не выпуская руку Ивана подшагнув к нему негромко предложил:
-А ты ко мне иди Ваня?  В работу тебя пристрою ты парень ладный, а у меня только успевай поворачивайся со всего Золотоношского уезду пшеничку прут. Ваши-то Штрасельбаумы встали на мельнице жернова лопнули, а я им говорил еще в за тот год – не че экономии копеечные разводить, вот тебе и результат, Теперь пока поменяют камни, пока наладются молоть время-то и уйдет, а мне прибыль. Копейка к копейке глядишь и рубль натрусит. 
Иван пожал плечами.
-Я не супротив, спрошу у бати... Может согласится.
Тарас Патич, не сдерживая себя по-отечески похлопал Ивана по плечу.
-Ну дай Бог, дай Бог, если отпустит буду рад тебе.  Ты сейчас-то до хаты? В Богодуховку?
Иван отрицательно мотнул головой.
-Да нет отец сговорился со старостой нашим что бы я с мехдвора у немчинов ось с поворотом забрал на телегу. Так что тут как пойдет, а то и заночую на постоялом дворе у Курнака.   
Тарас рассмеялся
-Вот я смотрю ваша-то волость то же к технике тянется, у немчинов самое то брать качество гарантийное.
Он снова пожал руку Ивану чтобы распрощаться, но вспомнив что-то хохотнул.
-Слушай Ваня, ежели сегодня не уйдешь домой, совет дам дело, загляни у балаган, что на базаре, ох я тебе скажу чудеса там такие не приведи Господи.
И украдкой перекрестившись добавил понизив голос до громкого шепота:
-А девки  у них там Ваня… М-м-м… Одна краше другой и все в перьях, в перьях навроде, как курочек пасхальных.
Иван резонно хмыкнул.
-Да ну. Че я баб не видел дядя Тарас?
Отнекивался Иван.
-А амбалы там какие Ваня на кушаках барахтаются. Выйдет такой человек-гора возьмёт одной рукой штук пять пудовых гирек на одном ремне и носит по кругу словно они пушинки какие…
Было видно, что Иван заинтересовался брехней Тараса Патича, но дослушав байку до конца мотнул головой.
-Да нет, благодарствуйте дядь Тарас дюже интересно конечно,  но грошев на балаган нема.
-Тю-ю.
Делово присвистнул Вершина и  сунув руку в карман извлекая из него увесистый гомонок с железной защелкой.
-На вот…  С превеликим моим удовольствием…
Он достал два серебряных пятиалтынника.
-Это правильно, что ты с хлеба деньги не тратишь, отец взавряд обрадуется… Держи… Держи…
Он попытался всунуть в руку Ивана 30 копеек, но тот отступив от него на шаг спрятал руки за спину
-Не возьму я.
-Да почто же? Нечто брезгуешь?
Иван словно молодой бычок, насупившись опустил широкий лоб.
-Слава Богу не на паперти…
Тарас Патич  проявив отеческую настойцчивость картинно всплеснул руками.
-Ой да Божешь ты мой! Я ведь тебе и не подаю! Кто мою сушилку спас? Знаешь сколько она мне стоила?
Иван пожал плечами давая понять, что понятия не имеет сколько могла стоить немчинская сноповязалка.
-Ну то-то хлопчик, а як узнал бы так сунулся бы головой у пшеничку и не вынал бы! А ремонт? А простой?
Видя, что Иван заколебался Тарас насел на него покрепче.
-Энто так только по поверхности рубля на три, а то и на всю синенькую пришлось бы рассупониться.
Он обернулся к амбару, где вокруг сушилки хлопотал старшина со своими помогалами и в очередной раз убедившись, что механизация целёхонька, повернувшись к спасителю чудо техники восхищенно закачал головой.
-Голыми руками такое разве возможно поднять-то?
Он лукаво улыбнулся.
-Пришлось бы в балаган идти бугаев ихних уламывать, а ты тут сам справу нашел. Так что бери не журись деньга честная заработанная!  Идет?
Вершина аккуратно, чтобы не спугнуть заслушавшегося Ивана взял его руку и вложил в нее две серебряных монетки по пятнадцати копеек каждая.
-А не дай Бог заночевать придется… еще пятак, а в балаган  Ваня сходи обязательно подивись как там бугаи железки в узлы крутять.
От группы мужиков, что возилась с сушилкой, Вершину окликнул тощий в круглых стекляшках на глазах и форменной тужурке инженер.
-Тарас Патич пойдемте… Все готово к установке!
Тарас, вскинув руку крикнул в ответ:
-Сейчас Леопольд Аристархович! Еще мгновение!
И повернувшись к Ивану и дружески ткнув его в бок, хитро подмигнул.
-Ан ежели не хочешь заглянуть у балаган, заходь до Кума в трактир, вот там Ваня такие девки городские пляшуть голоштанные!  И глазам не поверишь.
Но взглянув на захмуревшего лицом Ивана сменил тон и тему разговора.
-Хотя конечно в балаган лучшее, энто ты правильно хлопчик зарешал.  Ну все бывай.  Максиму Атньевичу нижайший поклон, пущай выздоравливает.
И уже на ходу обернувшись Тарас Патич крикнул приемщику зерна здоровому как пятилетний бугай мужику с черными вислыми усами.
-Аристарх! Прими у Поддубных по высшему!
И не дожидаясь ответа, зашагал к своей новой немецкой игрушке, на ходу поблескивая зеркально начищенным тонкой кожи сапожками. 

                Глава 20
                Планы посетить Балаган   

Иван, загнав на постоялом дворе под навес волов, выпряг их и обтерев на сухо задал им корма в ясли. Пока он возился с волами к нему со спины подкрался Сашка Кот, который прибыл в Золотоношу по своим делам сговорившись с Иваном, что если получится, то приятели остановятся на постоялом дворе отставного подпоручика Курочкина, что располагался в конце Губернской улице.
-Здорово Ваня!
Задорно выкрикнул Сашко чувствительно приложившись к плечу Ивана кулаком. На что Иван флегматично оглядев приятеля поприветствовал его в ответ.
-Здоровей бачели… А Федор Ларионович где?
Сашка отмахнулся.
-Отец оставил меня напригляд, а сам верхом домой дунул  за бумагой какой-то поземельной… Забыл ее что ли…
Иван кивнул.
-Понятно.
Сашка хищно улыбнулся.
-Понятно тебе, да он тут всех чертей по матери помянул… А ты то чего остался?
-Батя сказал к немчинам за осью заехал, для старосты, а этот в штанах, приказчик их сказал, что с утр только отпускают…
-Понятно…
Иван неожиданно повернулся к дружку.
-Вот скажи Сашко ты в балагане был когда?
Сашка пожал плечами.
-Не знаю. Вроде был…
-Как это вроде?
Не унимался Иван.
-В нем или был или не был, а «вроде был» это ты загнул Сашко.
Хохотнул Иван.
Сашка наморщив лоб почесал в затылке пятерней. 
-Да не помню я, батя говорил, что малого носили меня туда, но я что-то ничего не запомнил… Может брешет, а может и вправду носил меня в вертеп.
Иван, задумавшись запустив пальцы в свои русые, выгоревшие под беспощадным полтавским солнцепеком волосы умозаключил.
-Тогда да… Вроде как был, а вроде как и не был… Это вряд ли можно считать, что ты там был. Они помолчали каждый думая о своем.
-А может да и сходим туда?
Неожиданно предложил Иван.
-Куда?
Не понял вопроса Сашко.
-Как куда? В балаган этот.
Хохотнул Иван. Сашка встав с яслей полных сена почему-то побледнел.
-Да ты чего? А гроши мы где возьмем? Там говорят, чтобы зайти, да просто постоять, нужно аж по трех копеек заплатить за кажного.
Иван, прищурив по отцовски хитрый глаз  сняв с шеи кисет вытряхнул из него на грубую ладонь пятиалтынный.
-А вот…
Показал он Сашки деньгу.
-Еще и на харч останется.
-Сашка было сделав шаг к Ивану навстречу, увидев на ладони его пятнадцатикопеечную монету заробев отступил, а лицо его невольно перекосила гримаса испуга.
-Да ты чего Ваня? Он же тебя запорет.
Негромко, но пронзительно вскрикнул не весть чего перепугавшийся Сашко.
-Кто?
Не понял Иван.
-Кто, кто? Максим Иванович… Батя твой. Деньги-то небось с пшеницы.
Иван, спрятав пятиалтынный обратно в кисет, повесил его на шею не торопливо застегнул косой ворот вышиванки по краю украшенный матерью белой гладью.
-Во-первых. Че это ты на моего батьку наговариваешь? Ты когда-нибудь видел, чтобы он меня драл?  А во-вторых, деньги это мои.  Мне утром дюже пофартило у Вершины на хлебоскупке.
Сашко неожиданно расцвел в хитрованской улыбке.
-Да, да. Конечно. Хорош брехать заработал, скажи нашел – поверю, а так чтобы в одно утро пятиалтынный, да еще у Тараса Патича… Ох и брехать ты Ваня.
Иван снисходительно улыбнувшись словно передним стояло дитя неразумное деловито кашлянув и еще раз проверив застегнутый ворот рубахи снисходительно поведал дружку о своих утренних приключениях.
-Вершина новую сушилку купил у немчинов, ставили на фундамент она возьми эта дурра да и провались в яму… Я, с дуру, думал давануло кого под ней…  Короче спрыгнул да и поднял ее обратно, а за это хозяин и зерно у нас принял и облагодарствовал меня премиальной деньгой.
Сашка молча смотрел на Ивана не зная шутит ли над ним Иван или так дурачка играет. Когда Ивану надоело разглядывать  удивленное лицо своего друджка он поинтересовался.
-Так идем в балаган али будем тут с волами жвачку жевать?
Сашка хмыкнув крутнул шеей.
-Скажешь то же! Кто ж от балагана откажется? Идем конечно! Всем интересно чего там творится. А то только музыку из него и слышно... Давай друже токма сговоримся, что про это наш поход никому ни чего не скажем, иначе меня батя точно выпорет… У него с утра сегодня все не стой ноги…
Иван уложив выбившийся из-под картуза льняной чуб утвердительно кивнул.
-Лады, пусть каждый знает за себя.
Они поручкались крепко, до хруста пожав друг другу руки после чего с загадочными лицами вышли со двора на улицу,  целеустремленно зашагав к главному уездному базару Золотоноши. Так они шли какое-то время ничего не говоря, не сговариваясь сворачивая в нужные улочки и проулки. Первым молчание нарушил Сашка.   
 -Слухай, Ваньша а сколь же вона весит сушилка та?
Ни с того ни с сего поинтересовался Сашка.
-Не знаю…
Пожал плечами Иван.
-По мне так перина, а так инженер с мужиками сказывали что двадцать пудов будет…
Сашка, вдруг остановившись перед Иваном и укоризненно покачав головой оглядел его с головы до ног. 
-Ух ты и брехать Ваньша. Двадцать пудов ты поднял. Ха,ха,ха. Давай, давай заливай мне воду в уши.…
Сашка ловко увернулся от цепких рук Ивана.
-Да я им помогал, так-то они на блоке тянули, нешто я двадцать пудов бы сам вытащил?

                Глава 21
                Балаганный зазывала

Уездный город Золотоноша был славен своими ярмарками, куда съезжались не только крестьяне из близь лежащих уездов, но и ремесленники со всей волости, а за одним и заезжие негоцианты с заморским товаром со всего света.
 Перекусив на постоялом дворе тем, что собрала мать в дорогу Иван и Сашко поручив пригляд за волами сенному решили  пройтись по базару, что не смотря на высоко стоящее послеобеденное солнце гудел и перекатывался прямо за воротами постоялого двора.
-Куда пойдем?
Поинтересовался Сашко. Иван, одернув рубаху и поправив поясок нехотя обронил.
-Договорились ведь в балаган…
Сашко сморщил свой и без того курносый нос.   
-Может на речку? Скупаемся, когда еще такая удача подфартит, день на дворе, а мы с тобой шляемся…
Иван только теперь понял от чего ему не уютно в такой замечательный теплый день, он и ел-то без аппетита, гоня от себя мысли о посещение развеселого балагана. Он хотел было согласится с дружком и пойти на берег Золотоноши, протекавшей не далеко от окраины городка, но машинально прикоснувшись к висевшему на шее кисету, где теперь у него лежали не только 30 честно заработанных копеек серебром, но и крупная сумма с продажи зерна.
-Нет…
Обреченно проговорил он.
-Чего нет?
Переспросил Сашка.
-Не пойдем купаться.  Пойдем эвон по рядам пройдем все одно  делать нечего...
Иван снова поправил сыромятный поясок на рубахе. Было видно, что Сашке совершенно не хочется толочься по торговым рядам, а хочется ему без парток окунуться в прохладную неспешно текущую в этих местах прозрачную и прохладную речку Золотоношу.
-Может…
Иван пресек дальнейшие рассуждения Сашки на счет купания.
-Сказал же нет…
И наклонившись зло зашептал непонятливому дружку на ухо.
-У меня же деньги с хлеба не буду же я с мошной купаться. Башка твоя варит али как?
Сашко, поддакнув виновато закивал.
-Это точно, это да… Это я Ваня запамятовал.
И молча пройдя еще несколько минут ткнул пальцев в стоящую на дальнем конце торговой площади большую палатку белой парусины.
-Ну тогда нам одна дорога, пойдем подивимся як там у них…
Иван, нахмурившись и ничего не ответив другу, заложив руки за спину, как это делал отец, молча пошел через молочные ряды, где торговали коровьем маслом, творогом и даже заморским сыром в дырках для верности корки которого смазывали плавленым пчелиным воском.
-А вот кому молочка! Сливочки! Свежие сливочки!
Уже не так бодро, как с раннего утра покрикивали торговки.
-Сыр! Всем сырам сыр, без чешуи и без дыр.
Басил продавец творогом.
-А вот простокваша томленая в печи вареная, со сливкой муреная.
Иван, свернув в первом же просвете между крытыми торговыми рядами попытался вырваться из лап базара, но тут же попал в заколдованное царство коммивояжеров с патентами.
-А вот молодые люди иголки, пряжки и всякие другие застегашки, нитки от фирмы «Аля Туфта» … Волшебная игла шьет сама…
Иван остановился, настороженно вслушиваясь в вязкий гомон базарной колготы, тонким своим музыкальным слухом выхватывая из общего гомона обрывки звучавшей где-то песни.
-Ты чего?
Не довольно поинтересовался раззевавшийся Сашка наткнувшись на спину впереди идущего друга.   
-Тс-с-с…
Прошипел Иван.
-Слышишь?
Он поднял указательный палец в белесое от нестерпимого зноя небо.
-Чего?
Не понял Сашка.
-Музыку слышишь?
Сашко, прислушавшись и уловив в базарном гвалте далекие удары молота о наковальню, да пыхтение паровой мельницы купца Бохаря, что привозил ее с самого утра на базар и разведя в ней пары под гармонь и веселые причитания кочегара и механика в одном лице, на потеху зевак молол все подряд: пшеницу, сухой горох или гречу, взымая за это мельничную десятину.
-Помелем пшеничку православные! Кому в муку, кому в дугу!
Надрывая луженую глотку, вопил мельник, растягивая меха своей   двухрядки.
Сашка скривил губы.
-Разве ж то музыка? Это же Василь у Бохаря на паравухе  кочегарит…
Иван, не дослушав друга, снова подняв указательный палец, закрутил головой.
-Да нет… Послухай…
Сашка ничего более не услышав зачем-то посмотрел в небо, где в бездонной высоте кружили стрижи и жаворонки.
-Ничего я не слышу…
Уже в спину продиравшегося сквозь толпу Ивана обижено бубнил Сашко.
-Лучше бы на речку пошли, чем музыки твои слухать…
Пройдя через скотный двор, друзья вышли к небольшой площади, на которой стоял белый как парус фелюги шатер балагана, над входом в который, на небольшом деревянном помосте расположился скрипач и певчий в черном сюртуке и широкополой соломенной шляпе. Он только что закончил петь и с последними аккордами скрипки сняв шляпу поблагодарил столпившихся у входа в балаган базарных зевак.
-Грация! Грация синьоры!
Скрипач хотел было поклонится ротозеям, но выскочивший на помост парень   в разноцветном колпаке и такой же рубахе   с жестяной трубой в руках так толкнул его, что тот перелетев через ограждение помоста рухнул на землю подняв над собой облако пыли.
-Ох Боженьки!
Взвизгнула не ожидавшая такого кульбита тетка с большой плетеной с ракитника корзиной в руках, с перепугу прикрывая рот ладонью. И толпа тут же оживилась, задвигалась, запричитала.
-Убился чи нет?
Молодой мужик, с реденькой бороденкой и стеклышками на глазах кинулся было к выпавшему с помоста скрипачу, что бы помочь ему, но тот в следующий мгновение как ни в чем небывало резво подпрыгнув на месте снова запиликал на своей скрипелке, развеселую, залихватскую мелодию, при этом выплясывая ногами невероятные кренделя и всевозможные па словно пытаясь развязать их или напрочь запутать.  При этом тот, что сшиб музыканта со скрипкой с помоста, приложив ко рту блестящую, жестяную трубу зазывно, с подвыванием  заорал на всю округу.
- Слушайте и не говорите, что не слышали! Сегодня вечером, а пяти часах в балагане нашего добродетеля…
Он, вскинув руку указал на намалеванный над входом портрет мужика в зеленых штанах с галунами.
 -Господина Жакобо Гварнери пройдет балаганное представление, в котором примут участие лучшие наездники солнечной Италии. Приручившие свирепых карликовых скакунов африканских прериев!
И в ту же секунду из-за   полога прикрывавшего вход в балаган на бешенной скорости, что-то выкрикивая на непонятном языке ни то верхом на собаке ни то на жеребенке под седлом как черт на метле вынесся наездник в красной блестящей рубахе и проскакав перед остолбеневшей полукруг так же неожиданно скрылся за пологом как и появился оттуда.   Пока внимание зрителей было приковано к бешенному наезднику на лошаденке размером не больше доброго пса, скрипач, выхватив из-за все того же полога потертый коврик в одно движение расстелил его перед входом в балаган.
-А также!
Надрывался глашатай, орущий в свою жестяную трубу.
-Сегодня с акробатическими финтифлями и вольтижёрами перед вами уважаемая публика выступит акробатическое трио братьев Жорж и Жорж с несравненной дамой Сисиль!
Полы портьеры прикрывавшей вход в балаган распахнулись и оттуда выскочила полуголая девка в турецких блестящих на солнце блестками шальварах и такой же курточки без рукавов, которой и хватало-то лишь на то чтобы прикрыть ее нагло торчащую грудь. 
-Але ап!
Как-то счастливо выкрикнул глашатай в жестянку, словно представляя базарным зевакам не акробатку из уездного балагана, а приму итальянской оперы из Неаполя или Милана. 
-Встречайте! Проездом из Италии с акробатическими опытами несравненная дама Сисиль!
Очумело орал пройдоха.  Дама, подпрыгнув на месте ловко прошлась колесом по заранее расстеленному ковру  и встав на ноги вскинула  белую ручку приветствуя ополоумевших от неожиданных рефляций  зевак
-Ух ты!
Ахала толпа.
-Ах ты!
Вторили им базарные торговки.
Вездесущий скрипач же, подскочив к девке в турецких шальварах  и ухватив ее за руки несколько раз крутанув  ее в воздухе эффектно подкинув вверх ловко поймал ее в объятия, тут же   молниеносно скрывшись за белой парусиной балагана вместе со срамной девкой на руках.  И в то же мгновение из балагана, на смену ему из балагана выскочил барабанщик в краповом жилетке, усиленно забарабанив в тугой турецкий барабан. Когда барабанная дробь стихла глашатай с жестяной трубой в руках легко и непринужденно спрыгнув с помоста над входом в балаган высоко подняв руку огласил:
-Сенсационный аттракцион! Сегодня вечером в балагане господина Гварнери в беспощадной схватке фатально встретятся борцы на поясах мирового уровня!
Снова в уши ударила барабанная дробь, отчего Иван недовольно поморщился, а Сашко Кот, стоящий подле Ивана, в голос  расхохотался.
 -Воспитанник турецких мамлюков-головорезов, человек-гора
Непобедимый Султан Баба – младший!
Продолжал вещать в свою трубу молодчик. И из за полого балагана на площадь под звук бьющегося в истерике барабана переваливаясь словно жирная утка   вышел огромный мужик, обутый в красные загнутые к верху турецкие сафьянцы, в безразмерных   блестящих изумрудом шальварах и красной с кисточкой на бритой башке феске. При этом его необхватный торс покрытый густой, черной шерстью был затянут в кожаный с металлическими застежками пояс, а в вытянутой перед собой правой руке он нес большую двухпудовую наковальню, которую под барабанный бой, торжественно дойдя до центра ковра бросил себе под ноги.
-Вот тебе и карусель!
Не выдержав зрелища, ахнул купчишка, стоявший не далеко от приятелей. При этом глашатай, картинно поклонившись бритоголовому воспитаннику диких мамелюков, продолжил голосить. 
-А также его вечный соперник в тяжбах, несравненный сын англицкого альбиону!
Снова барабанная задребезжала и запрыгала по раскаленной солнцем улочке.
-Пожиратель всего живого и мертвого!  Повелитель неба и земли!
Полог балагана распахнулся и на свет Божий держа за ногу   визжащего годовалого подсвинка выкатился человек – шар. Голова  его была увенчана короной, а на шее весел обглоданный коровий масел. 
-Лорд по рождению и непобедимый борец на швейцарских поясах по призванию.
Голосил обладатель рупора.   
На секунду Ивану показалось, что он  подошвами чует поступь человека-шара, вышагивающего по легкой белой золотоношской пыли.
-Граф Понтийский Ричард Стопуд Стопудович!
Барабанщик снова бешено заколотивший в барабан не смог перекрыть вскрик удивленной зрелищем толпы, а человек-шар, не обращая ни на кого внимания, подойдя к наковальне неожиданно раскрутив в руке визжащего поросенка, неожиданно, как и все что творилась в этот час у входа в балаган со всей мыслимой силы, несколько раз приложил поросёнка о наковальню. Отчего животное забившись в его руках в смертельной конвульсии захрипело, а постланый для гимнастки ковер залила лужа крови смешанная с желтыми, жирными шматками мозгового вещества убиенного животного. На площади повисла зловещая тишина, в которой было отчетливо слышно предсмертные хрипы несчастного подсвинка и жужжание толстых, с зелеными брюхами полуденных мух. Человек-шар, неожиданно ловко наклонившись над лужей крови поднял с ковра самый большой кусок мозга и на глазах у изумленной публики стал с громким чавканьем жадно поедать его, отчего деревенская девка что стояла ближе всех к нему сомлела, молча бездыханно свалившись на брусчатку площади, а у тетки с корзиной в руках и вовсе случилась падучая.
Иван зло сплюнув и упрямо мотнув головой в чавкающей тишине отчетливо и холодно произнес.
-Вот свинья…
И тут же неожиданно чавканье прекратилось и Стопуд вращая бешенными налитыми кровью глазками уперся в прищуренный волчий взгляд Ивана.
-Что ты сказал!?
Иван нагло оскалился. Человек-Шар, качнувшись хотел было покатится к Ивану, но достойный сын турецких янычаров вовремя ухватив его за такой же, как и у него кожаный пояс оттеснил Стопуда за полог балагана. Запиликал невесть откуда взявшийся скрипач со своей сопелкой, загалдели вокруг девки и упавшей в падучую бабы базарные зеваки, но даже эти звуки не могли перекрыть брюзжание    сына английского Альбиона который бушевал где-то внутри балагана, выкрикивая визгливым бабьим голосом вполне даже русские исконно посконные матерные слова.
Разрядил напряженную обстановку все тот же прохиндей с жестяной трубой приглашая любопытствующих, все непременно, посетить балаган.
-Слушайте и не говорите, что не слышали! Вечернее представление начнется о пяти чесов по после полудню. Спешите увидеть чудеса света и непревзойденный спектакль магии и превращений, наездников и наездниц на ваших глазах седлающих самых диких и бешеных лошадей мира.
Из балагана с приветственно поднятой рукой вышел мужик в смешном, фиолетовом кафтане, точная копия того, что был нарисован на огромном портрете, размещенном над входом в балаган. Глашатай, поприветствовав вышедшего к публике человека снова приложился к оралу.
-Встречайте господин Жакобо Гварнери хозяин цирка и глава самой знаменитой группы наездников на лошадях!
Мужик в фиолетовом кафтане то и дело потрясая поднятой вверх рукой гоголем пошел по кругу дабы поприветствовать всех пришедших посмотреть на него и его артистов, а глашатай - луженая глотка весело вещал.
-Цирк господина Гварнери можно посетить четырьмя способами: за алтын стоя, за двугривенный сидя, за полу целковый развалившись в кресле и даже лежа за три рубли в отдельном ложементе.
Сашко потянул Ивана за рукав.
-Пойдем от сель…
Иван зло оскалившись и сверкнув прищуренным зеленым глазом, остановиля  друга.
-Ну уж нет Сашко, теперь-то я брат ты мой полюбому наведаюсь в энту мыловарню…
                Глава 22
                Балаганные чудеса.

Войдя в балаган с яркого солнца Ивану, показалось, что внутри, все погружено в непроницаемый мрак, а воздух тяжел и удушлив.  В первую секунду он сослепу даже натолкнулся на балаганного кондуктора – того самого старичка из будки с надписью «Кассы», что встречал посетителей за пологом на входе.
-Куда прешь?
Не доброжелательно пробурчал он Ивану, наступившего ему на ногу.  Но по всей видимости совладав с болью в ноге   сменил гнев на милость. 
-Давайте ваши билеты.
-Какие еще билеты?
Удивился Иван.
-Мы и так по алтыну заплатили.
Кондуктор раздраженно откашлялся.
-Экий ты право несмышленый. Давай сюда бумазейки, что я вам в кассах дал.
-Эти что ли? С кляксами?
Иван вытащил из кармана два входных билета украшенные большими, синими печатями уездной комиссии, ведающей патентами развлекательных учреждений, театров и ярмарок. Кондуктор, забрав из рук Ивана билеты, воровски оглядевшись и убедившись, что за ним никто не смотрит, спрятал их к себе в карман почти ласково проворковав:
-Правильно. Они-с. Проходите. Вам сюда… На верхнюю галерею.
Указал он рукой в сторону ступеней, ведущих на кольцевую, сколоченную из деревянных плах галерку.
-Да смотрите не курите там. Ни то экзекуция в пять целковых и полное выдворение из заведения.
-Да мы и не курим…
Начал было оправдываться Кот, но Иван, крепко дернув его за рукав утащил дружка за собой в полумраке нащупывая ногой узкие ступени.   Поднявшись на галерку и привыкнув к полумраку, Иван оглядев малочисленных зрителей расположившихся в основном на галерке, досадно цокнул языком.
-Ты чего?
Навалившись грудью на деревянные перила, поинтересовался Сашко.
-Так…
Не очень довольно ответил Иван.
 -Я же тебе говорил, на кой нам эта цирка с этим свиноедом нужна…
Зря только гроши потратил.
Иван, отвернувшись от Сашко зло буркнул.
-Чего уж там… Поглядим теперь…
И уже громко  добавив.
-Может этот дядя Пуд Стопудович живую корову сожрет…
Время шло и постепенно зрителей прибавилось, а в балагане на опорных столбах, парень что выступал перед балаганом зазывалой, ловко вскарабкавшись засветил несколько ярких, керосиновых ламп, стекла которых были выкрашены разноцветной краской. Отчего тьма отступила и в балагане стало светлей. А когда старик кондуктор запахнул входной полог, на верху, как раз напротив друзей на небольшом балкончике, пристроенном между столбами, заиграл веселую, бравурную музыку небольшой оркестрик, поблескивая из под купола отполированной медью геликона. 
-Так-то однако повеселей будет.
Хохотнул Иван ткнув приятеля локтем в бок.
-А то, как в церкви в за упокой...
Конечно в балагане зрители были не только на галерке, но и на     двадцатикопеечных лавках, но совсем не густо, зато Тарас Патич Вершина, тот что владел самой крупной в Золотоноше хлебоскупкой восседал в городом одиночестве в специально установленном для него, возле самого манежа, кресле.
-Вон гляди…
Сашко толкнул Ивана кивнув в сторону Вершины.
-Говорят влюбился в эту ихнюю даму… И теперь ходит сюда кажный день.
Иван повернулся к Сашко.
-Это в ту что ли? В голозадую?
Сашка кивнул.
-Точно в нее…
Иван мотнул головой.
-Ну вот откуда ты все про всех знаешь? Ты же даже в цирке этом ни разу не был.
Сашко, оживившись затараторил.
-Так ты пока на сеновале дрых, я с половым из трактира разбалакался… А он сказывал мне все рассказал, кто зачем и почем.  Они и балаган этот циркой называют.
Иван хмыкнул.
-Ну и брехло ты Сашко…
Санька нахохлился.
-Никакой я не брехло, просто люблю с людьми за жизнь погутарить.
Иван примирительно приобнял дружка за плечо.
-Ладно… Цирка так цирка… Побачем, шо тут за чудеса на алтын в работный день, та по гривеннику в пасху.
И Иван, похлопав Сашку по плечу примирительно добавил.
-Это я так...  Шуткую.
Он еще хотел, что-то сказать примирительное другу, но не успел, манеж вспыхнул яркими, разноцветными пятнами света, а под куполом балагана, там на самом верху, блеснув золотом, бешено забился в истерике турецкими тарелками и большим походным барабаном оркестрик, напрочь оглушая собравшихся в балагане  зевак звуками марша.
-Почавши…
Громко прошептал Сашко Ивану на ухо, напрочь забыв об своих обидах.
И тут же в яркий круг света на манеж вбежал тот самый мужик в фиолетовом кафтане, что приветствовал базарных ротозеев у входа в балаган. Грохот марша по мановению невидимого капельмейстера
перешел в шепот оставаясь жить под куполом легким жужжанием мухи, которая ненавязчиво напоминает о себе  издалека.   
-Я хозяин этот цирк, Жакобо Гварнери рад приветствовать вас глубокоуважаемый публик!
Манерно кланяясь, неожиданно громко, коверкая русские слова закричал Гварнери.
- Мой странствующий циркус, покажет вам, что такое есть настоящий итальянский щудеса!
Он взмахнул рукой и оркестрик беспрекословно повинуясь ему снова прибавил, громче заиграв бравурный марш. На арену выбежали двое мужиков в турецких одеждах держа над собой полуголую даму в золотых шальварах и красного бархата жилетке, едва прикрывавшей ей вырывающуюся из-под лифа грудь.
-Встречайте!
Голосил Гварнери.
-С вами величайшее трио акробатический искусств! Мировые чемпион флик-фляк братья Жорж и Жорж с дамой Сисиль.
Оркестр завопил, забухал в барабаны. Ивану было смешно смотреть, не столько на полуголую даму сколько на своего благодетеля купца Вершину, который теперь как малое дитятя подпрыгнув на своем троне и явно кому-то подражая, громко хлопал в ладоши то и дело оглашая балаган неистовыми выкриками:
-Браво! Браво!
А братья гимнасты Жорж и Жорж, по всей видимости, воодушевленные его криками и залихватской музыкой хватали свою даму Сисиль за разные оголенные места то швыряя ее высоко под купол балагана, то раскрутив пускали колесом по засыпанному песком и свежими опилками манежу.  Потрясенный блеском, непривычной его уху музыкой Сашко остолбенев стоял с открытым от удивления ртом, крепко накрепко вцепившись перила галерки. Хват его был настолько сильным, что доска застонала и чуть было ни лопнула от гвоздя до гвоздя.  А когда под звук бешенной барабанной дроби дама Сисиль вскарабкавшись на плечи стоящим друг на друге акробатам, властно подняла руку, приказывая барабану замолчать, готовя зрителей к чему-то невероятному и быть может смертоубийственному, Сашка, а следом за ним Иван и вовсе оторопели. С каждой секундой гробовой тишины напряжение в балагане нарастало словно снежная лавина, безмолвно несущаяся с вершины горы.  Неожиданно на манеж  выбежал хозяин цирка и подняв руку  разорвал словно бумажный лист тишину  зло выкрикнув в купол непонятные Ивана слова.
-Але ап!
И жизнь в ту же секунду ударила из оркестра бешеным ритмом музыки разрушая под ногами мадам Сисиль пирамиду.  Братья акробаты, рухнув раскатились по манежу в разные стороны, а она золотой птицей сделав в воздухе невероятный пируэт, как ни в чем ни бывало опустилась на полыхающий разноцветными огнями манеж.
Публика от изумления разом ахнув на мгновение затаившись взорвалась: криками, свистом и воплями одобрения и восхищения, когда мадам Сисиль и братья Жорж и Жорж с достоинством поклонились ей.  С купцом Вершиной творилось что-то невообразимое. Ивану то же хотелось свистеть и кричать от нахлынувшего на него восторга, но в этот момент Сашко толкнув его в бок крикнул ему в ухо
-Ваня, айда за мной.
И тут же перепрыгнув через перила словно через тын у родительской хаты затопал и засвистел уже на сидячих местах.
Иван, молниеносно оценив обстановку и убедившись, что за ним никто не надзирает, ловко перемахнув перила уже в следующую секунду
топал ногами и залихватски свистел рядом со своим дружком, воровски пробравшимся на дорогие места двугривенные места.
На арене же творилось не вообразимое.  Купец Вершина выскочив в манеж преподнес даме Сисиль невесть откуда взявшийся у него в руках, гигантский букет роз, при этом картинно попытаясь облабызать ее голую, до самого плеча руку, чем привел публику в еще большее оживление.
-Жанись на ей!
Орали ротозеи.
-Патич!
Подбадривали его знакомцы с галерки, перекрывая своим криком  струящуюся из-под купола балагана легкую музыку.
-Цалуй цыганочку у губы!
Всем было весело, даже запунцевевшему лицом и упревшему от неуклюжести Вершине, Сашко Коту, что катался на лавке держась за живот, всем, кроме Ивана,  а дама Сисиль уже не казалось ему срамной и голой, а очень даже наоборот сияющей и манящей к себе. Он закрыл глаза и представил себя на месте купца Вершины, но не целующим ей руку, а ведущим ее под венец, как есть в шальварах и тесной красного бархата жилеточке, что с трудом втискивала ее серьезных размеров грудь, спасая от срамоты.  Хозяин балагана с трудом, оторвавший от дамы Сисиль Вершину проводив его к трону вскинул руку и оркестрик тут же умолк, лишь отдельные смешки еще пробегали по рядам зрителей растворяясь в навалившейся на  балаган тишине.
-А сейчас!
Торжественно объявил он, выходя на центр манежа.
-Ви увидить настоящий итальянский скачки! Встрещайте! На арен мой циркус, потомственные наездник семья Гварнери!
И сбросив с себя блестящий плащ, вдруг, по мановению не ведомого Ивану волшебства превратился из дряхлого старика в стройного мужчину, под тонким черным трико которого рельефно прорисовывались натренированное тело.
-Але ап!
Снова крикнул он непонятные слова и на манеж, под звуки надрывавшегося бешенной музыкой оркестрика из конюшни, что располагалась на заднем  дворе  балагана, ворвалась лошаденка ростом не больше хорошей собаки, в седле которой восседала девчушка лет десяти в усыпанной разноцветными блестками одежде.  Цветные фонари засветили ярче, а шар, облепленный зеркальными осколками вращаясь разрывал цветные лучи фонарей на тысячи разноцветных всполохов, бегущих по публике, артистам и темным уголкам балагана, завораживая зевак.
Девочка-подросток сделав три бешенных круга под звук барабанной дроби скрылась за пологом отделявшем манеж от закулисья, а оттуда, сменяя ее, под звуки закрутившейся под куполом кавказской лезгинки ворвался   небольшой табун холеных, оседланных добрыми седлами лошадей без всадников, понукаемых длинным кнутом в руках хозяина балагана. Иван раньше никогда не встречал таких красивых и статных лошадей, даже на Злотоношенской ярмарке, куда, раз в году, свозили, на торги, не только местных, малорослых тарпанов, но и породистых, заводских лошадей со всей России матушки. На втором или третьем кругу, когда лошади совсем ошалев от свободной скачки понеслись в бешеном галопе, хозяин балагана разбежавшись и ухватив одну из лошадей за луку, вскочил в седло каурой, с бешено развевавшейся гривой лошади.  Ивану вдруг показалось, что это не лошади бешено скачут под звук лезгинки по манежу, а сам балаган вращается в противоход табуну, все ускоряя и ускоряя бег взмыленных животных. То и дело из полумрака балагана с гортанным криком выпрыгивали в свет наездники в сверкающих серебром черкесках без труда седлая взбешенных лошадей. Одни из них кувыркаясь спрыгивали в опилки в центр манежа для того, чтобы снова и снова оседлать летящих мимо них лошадей. Запрыгивая одни бесстрашно вставали в полный рост на крупу лошадей, другие с криками и разбойничьим свистом  опрокидываясь из седел проскальзывали под брюхом лошадей цепляясь руками за стремена. Бешенная лезгинка, несущая на себе табун лошадей, всадников, летящие из-под копыт опилки с песком, мечущимися воздухе разноцветными всполохами зеркального шара и больших разноцветных фонарей, смешиваясь в воздухе с восхищенным криками и свистом публики, все туже и туже затягивали петлю на шее Ивана не давая ему дышать, словно он сам летел на добром скакуне по степи навстречу солнцу и жаркому степному суховею.
Когда последний всадник, перепрыгнув барьер манежа скрылся за белевшим в полумраке пологом кулис, лезгинка словно брошенный в воду камень всхлипнув оглушила зрителей балагана ватной непроницаемой для мыслей и звуков тишиной, которая, накрыв собой разгорячившихся зрелищем зевак, словно затаилась готовя их к еще более красочным и невообразимым представлениям балаганных артистов.
Иван, устало отвалившись на стенку прикрыл глаза и глубоко втянув в себя нагретый телами людей и животных воздух ощутил: чужой, сладковатый, щекочущий запах керосинового масла смешенного с родным, колючим запахом конского пота.  И эта знакомая с детства нотка, в воздухе балагана, сейчас успокаивала его, убаюкивая взорванный бешенной скачкой и криками наездников мозг подростка.
Иван открыл глаза, только тогда, когда его ухо уловило отдаленное причитание, на непонятном языке, доносившееся из-за парусиновых стен балагана со стороны кулис. 
Манеж, бортик которого был заслан фиолетовым сукном вдруг превратился в сказочный пруд, а опилки с песком внутри манежа переливающейся золотыми блестками водой в нем. 
На верху в оркестрике кто-то вкрадчиво, негромко обронил еще одно неведанное Ивану слово:
-Инизато…
И тут же, вторя невнятному бормотанию, робко, но пронзительно, там в верху закурлыкала татарская дудка, а в низу из полумрака на манеж, словно не касаясь земли, выплыла фигура человека в черном атласном плаще, усыпанном крупными серебряными звездами.  Голова его была покрыта капюшоном и от того не было видно его лица.
Парнишка, что утром зазывал в балаган зажег   фитиль в большом фонаре с крутящимися разноцветными стеклами и подняв его на веревке на уровень верхних рядов поспешно, словно чего-то опасаясь скрылся в полумрак откуда, еще мгновение назад появилась загадочная фигура в плаще. Татарская дудка набирала силу, а по парусиновым стенам балагана закружились цветные звезды и фигурки зверей, проецируемые волшебным фонарем, преображая внутренний мир балагана.   
-Проездом из Бирмы…
Вещал загадочный голос из-за кулис.
-Магрибский маг и волшебник Абу Сурей  ибн Иблис… Повелитель джинов и толкователь снов…
Сидевший чуть ниже Ивана татарин в белой рубахе с высоко закатанными рукавами в красном суконном жилете, расшитом золотой ниткой и в одетой на бритую голову белой тюбетейке спрятав лицо в ладони отчетливо прошептал несколько раз одну и ту же фразу:
- А узу би-ллахи мина ш-шайтани р-раджим…
Иван наклонился к Сашко, зорко следящему за остановившимся в центре манежа силуэтом человека в черном плаще со звездами.
-Что это с ним? Молится что ли?
Кивнул он в сторону прятавшего в ладони лицо татарина. Сашко,  прислушавшись к бормотанию татарина шепотом подтвердил.
-Навроде того…  Просит защиты от шайтанов…
Иван хотел спросить, что такое шайтаны, но Сашко отмахнувшись от него зло шепнул.
-Девтись, щас начнется…
-Что?
Удивился Иван.
-Что! Что! Чудеса! Не заважай друже!  Когда я еще попаду в циркувь в эту…
 К плакучей татарской дудке присоединилась робкая поступь турецкого барабана на туго натянутой коже которого слышались прикосновения чьих-то пальцев.
Чародей взмахнул плащом и Ивану показалось, что воздух в балагане качнулся, а сам шатер раздулся и опал, а лампы вместе с большим светильником с крутящимся экраном, мигнув потухли, погрузив все пространство в непроницаемый мрак, чтобы в следующую мгновение снова подсветить фигуру колдуна и не весть, откуда появившаяся рядом с ним девушку в прозрачных одеждах обмахивающею колдуна большим блестящим опахалом. Иван, трижды перекрестившись безмолвно прочел отче наш.
Протяжная татарская музыка усиливалась не столько за счет громкости звука, сколько за счет присоединения к ансамблю других неведомых Ивану музыкальных инструментов тренькая и курлыкая убаюкивая Ивана, молившегося о защите татарина и всех, кто оказался вольно или невольно в циркусе господина Гварнери. 
Факир снова взмахнул краем плаща и из рук девушки выпало опахало, а сама она, остолбенев, застыла на месте.
-Тойеренен!
Перекрывая подвывание оркестрикаи хрипло крикнул  ей в лицо чудодей, прикоснувшись  к ее лба указательным пальцем увенчанным золотым кольцом с огромным рубином, что в этот момент полыхнул алой вспышкой озарив изнутри балаган. Девушка зашаталась из стороны в сторону потом оторвавшись от земли поднявшись на верную сажень над манежем замерла невесомой пушинкой в воздухе.
-Атцями!
Крикнул магрибец глядя в безжизненное лицо девушки и указав на нее пальцем спал медленно поворачивать ее в воздухе не прикасаясь к ней.  Сосед татарин снова зашептал молитву пряча лицо в ладони, а Иван перекрестившись хотел было поправить нательный серебряный крест подаренный ему крестным, но так и не сумев отодрать его от себя оставил затею продолжая во все глаза наблюдать за колдуном.  А тот взмахом плаща усыпив музыку в оркестрике топнув ногой обвел зрителей указывая на них пальцем левой руки.
-Спрашивайте смертные, ибо сейчас мертвые вам скажут все то, что вы хотите узнать!
Татарин что шепотом молился, вскочив на ноги, срывающимся голосом выкрикнул.
-Ты лжешь собачий сын! Аллах не даст тебе нас одурачить…
Он еще что-то хотел сказать, но черный колдун, перечеркнув пальцем воздух обездвижил его, запечатав его язык.
-Я повелитель джинов, маг и повелитель магов абу Иблис говорю тебе от имени всех мертвых и неживых, молчи до конца дней своих дабы больше не говорил, то в чем не сведущ.
Неожиданно предсказатель замолчал, чуть опустив голову, словно пытался разглядеть что-то через капюшон вдруг забормотав какое-то арабское заклятие выкрикнул в сторону Ивана.
-А ты рожденный под  кометой,  сын землепашца, упадешь замертво  побежденный в гуреш-схватке капикулой верным рабом Осман паши.
Он еще что-то хотел выкрикнуть, но Иван не дал ему этого сделать, а выставив перед собой закрученные в фигу пальцы гаркнул сколько хватило сил.
-Дулю тебе плешивый пес, а не Иван Поддубный! Ежели я сейчас и спущусь до тебя колдовская твоя морда то и тебя и турчанина этого твоего изломаю, як сноп соломы.   
Колдун, в полной тишине оторвавшись от земли по воздуху устремился к Ивану, который стоял потрясая перед собой дулей, предвкушая размазню, которую сей же час сотворит с злодеем.
Но магрибец изловчившись больно ткнул его в бок. Иван хотел схватить его за плащ, но колдун снова ткнул его в бок с еще большей силой.
-Ах ты ж щучий сын!
Замахнулся на него Иван, но снова получив тычок под ребра отчего открыл глаза… Увидев перед собой недовольное лицо Сашки Кота.
-Вань ты че приспал что ли?
Иван вытерев кулаком угол рта.
-Чего?
Не понимая, что происходит переспросил он.
-Все проспал говорю. Тут этот дед такие вензеля с кренделями закручивал, любо дорого посмотреть.
-Какой еще дед?
Сашка присвистнул.
-Ох друже, ты конкретно усе прокуковал… Колдун этот.  У него дивчина голая девка, как на качелях летала...
Иван непонимающе посмотрел на манеж, где несколько униформистов разодетых в зеленые ливрее расстилали зеленый же в желтых узорах почти во весь манеж ковер.
-А сейчас чего?
Сашко, отвалившись на стенку насторожено глядя на Ивана ответил.
-Теперь, тот, что с трубой объявил что барахтаться на поясах будут после перерыва.  Ты его хоть понишь?
Иван тряхнув головой словно сбрасывая с себя наваждение утвердительно кивнул.
-Ну а как же…  Там еще был этот Пуд Пудович.
Сашко успокоено улыбнулся.
-Стопуд,..
Поправил он товарища.
-Ну добре, а то уж я думал, чего с тобой случилось.  Так вот он объявил, что сейчас после передыху будут барахтаться, а еще тяжести поднимать кто больше. Сулил рубль серебром любому, кто турку переплюнет.
Иван, плохо соображая спросонок пытался вспомнить дурной сон, что приснился ему, но обрывки его становились все мельче и все более не осязаемые, рассыпаясь невесомую пыль. Сашко снова больно толкнул его в бок и навалившись на Ивана подзадоривая дружка поинтересовался.
-Ты-то пойдешь барахтаться? Али как?
Иван хотел ему ответить, но в этот момент на ковер выбежал глашатай.
-В связи с внезапной болезнью сына английского Альбиона от несварения желудка от того  невозможностью проведения поединка между Стопудом Стопудовичем и сыном турецких степей, владелец  циркуса  господин Джакобо Гварнери объявляет  победителем  Воспитанника турецких мамлюков-сорвиголов, человека-гору непобедимого  Султан Бабу – младшего!...
Оркестрик   взорвался бравурным маршем, под который на арену вышел по пояс обнаженный турок с приветственно поднятыми руками,
Проходя мимо восседавшего в своем кресле Вершины гигант приложив руку к волосатой груди картинно поклонился ему, отчего Тарас Патич, приосанившись покраснев от удовольствия лицом ответил ему на приветствие вскинутой в верх рукой. Гигант, сделав круг почета по арене балагана остановился возле зазывалы, который дождавшись когда оркестр завершит марш взял его за руку.
-И объявляет его победителем, всемирной схватки  если только среди почтенной публики не найдется тот кто бросит вызов достопочтенному Султану-баба вызов и не оспорит  решение господина Джакобо Гварнери! Иначе…
Он не успел договорил. Со своего незаконно занятого двадцатикопеечного места встал Иван и подняв руку громко крикнул:
-Я! Я хочу оспорить!
 
                Глава 23
                Честная деньга

  Иван распряг волов и затолкав арбу под навес, крытый соломой, собрался зайти в курень, но на встречу ему вышла мать.
-Здравствуй сынок…
Иван поцеловал Анну в щеку.
-Здравствуйте мама.
Мать повернула его на свет так чтобы рассмотреть получше лицо и увидев ссадину догадалась обо все по-своему.
-Подрался никак в уезде?
Иван неопределенно повел плечом.
-Отцу не лги он все знает с утра верховой был от Тараса Патича деньги привез от Вершины за пшеницу, долго говорили, а потом солнце затмило. Ходит с утра ни слова, ни пол слова…
Он потрогала запекшуюся рану. Иван взял мать за руки заглянул в ее изумрудные глаза.
-Мама… Я же Вам говорю не дрался я…
Анна перекрестилась
-Слава тебе Господи я уж думала ты в сердцах отходил этого пройдоху Вершину.
Она перекрестила Ивана.
-Иди к отцу.
Сняв с плетня, что отделяет огород от двора чистое ведро скрылась в хлеву, где заждалась ее на вечернюю дойку только что загнанная из стада буренка.
Иван в нерешительности потоптавшись у порога зачем-то перекрестился, безмолвно шевеля губами прочтя короткую молитву как заклинание.
-Помогай Господи.
И еще раз широко перекрестившись вошел в курень. Отец сидел подле распахнутого настежь окна с привязанной к длинной строганной палке ногой покуривая небольшую трубочку, сделанную местным умельцем Казьмой в подарок ему на Ангела из корня старой груши.
-Здорова дневали сынок…
Не оборачиваясь, глухо поприветствовал отец Ивана.
-Слава Богу… Не растрясло.
Иван завозился у входной двери.
-Айда до меня поручкаемся сынок.
Иван, прикрыв бровь чубом подошел к отцу, который протянул ему руку.
-Что это у тебя?
Указал он на рану мундштуком трубочки после того, как они обменялись рукопожатиями.
Иван хотел было уже рассказать, что и как, но Максим Иванович пресек его.
-Ты присядь, присядь сынок. В ногах правды на грош, да гордяка на карбованец.
Иван присев налил себе холодного, по всей видимости только что поднятого с ледника квасу из запотевшей крынки.
-Это правильно отдышись… можа перекусишь чего?
Иван отрицательно мотнул головой.
-Не-е.
Отец пыхнул трубочкой, не затягиваясь пахучим дымом выпустил его в потолок тонкой струйкой, и Ивана уловили запах детства: горелой степи, выжига и разогретой солнцем дорожной пыли.
-Ну так чего там у тебя?
Иван, допив квас вытер губы рукой.
-Благодарствую.
Отец мундштуком трубочки отодвинул с разбитой брови сына вьющийся, выгоревший до льняного цвета чуб. Внимательно осмотрев ссадину, неодобрительно покачав головой.
-Нешто без глаза остаться надумал?
Иван, решив, что лучше сразу и все рассказать махнул рукой.
-Турок гадюка брюластый попался… пудов на десять.
-Да ну…
Бровь Максима Ивановича иронично взлетела вверх.
-Энто уже не подсвинок, а цельный царский хряк какой-то.
Ивана рассмешила шутка отца.
-Это точно батя, там еще один свинью живую жрал Пуд Пудович Стопудовый…
Иван, задумавшись на мгновение отмахнулся.
-Не помню, как бишь этого биса кликали. Вот тот батя всем хрякам хряк. Я с ним хотел на поясах… А его в клизменную увезли говорят он там у них все уделал теперь год не отмоются. 
-А Сашко там чего?
-Петр Семеныч оставил за волами смотреть, а сам верховым домой летал бумагу какую-то забыли…
Максим Иванович отвернулся от сына   и постучав трубкой по краю деревянного подоконника опростал ее, смахнув рукой пепел с подоконника в палисадник.
-Значит пока вас просят посмотреть за волами, да пшеницу сдать вы там свою волю раздудониваете?
Отец повернулся к Иану и напоролся на его открытые спокойные глаза.
-Мы ничего бать дурного не делали… Вершина брать не хотел я помог ему, так он еще и премию дал вот… За сушилку эту немчиноскую…
Иван вытряс из дедова кисета мелочишку, а следом за ней на стол выпал серебряной плюхой целковый с отчеканенным на нем портретом Российского императора Константина Первого с датой под портретом императора 1825. 
-Тут остаток 20 копеек.  Это мы в балаган с Сашкой сходили да квасу с медом купили да бублик один на двоих…
Максим, прихлопнув ладонью монеты придвинул их ближе к себе словно хотел рассмотреть получше, но глаза к ним не опускал, неотрывно глядя на сына.
-А энто откуда?
Взяв в пальцы рубль, показал он Ивану.
-Так это за турчанина этого… Мне дядька дал в балагане…, сказал, что я могу хоть каждый день ходить туда и он будет мне по рублю давать… Вершина опять же звал к себе…
Отец попытался встать, но привязанная к ноге сушина    не дала ему этого сделать. Максим замычал от боли, а Иван, вскочив замолчал.
Отец долго тер сломанную возом ногу. Потом посмотрев на Ивана спокойно сказал:
-Что помог Тарасу Патичу спасти эту…
-Сушилку…
Подсказал Иван.
-Вот именно… Хвалю, пшеницу сдал, турку шею намял молодца, а вот то что потратился на балаган это уже баловство сынок.  Не гоже, так-то…
Иван виновато опустил голову. Максим, подыскивая правильные слова говорил с большими паузами.
-Ты пойми… Кровь моя родная, не жаль мне копейку, жаль время, которое ушло в забаву.  Жаль, что стравили они тебя шальной деньгой… Душу твою на измот поставили.  Даже за турчянина за этого лучше бы я тебе энтот целковый сам дал бы…
Он замолчал и молча гладя сыну в глаза сидел так пока Иван не сморгнул
-Ты ж теперя дурной деньги отведал… Слыханное ли дело за пять минут десять пудов доброй пшеницы заработать?
Иван хотел было напомнить отцу про муку от волостного старосты, но Максим и без него вспомнил об этом.
-Про муку история другая   то мы кажем другим казакам и мужикам
-К нам не суйся! Сломаем!
Поддубный-старший с силой ладонью так приложился к столешнице, что стоявшая на краю крынка с квасом чуть не слетела на устланный сушеным разнотравьем пол. Максим Иванович, отвернувшись к окну замолчал, о чем-то думая, а обернувшись примирительно добавил:
-А мука она что? Мука и в Африках мука. Мать хлеба постряпала и вот тебе и нет муки.  Тут другое…  А ты взял его на пупа и…
Он снова замолчал, но неожиданно по лицу его пробежала озорная  искра. И наклонившись к сыну Поддубный-старший, подманив Ивана к себе мундштуком по волчьи прищурив зеленые с желтым подпалом глаза живо поинтересовался.
-А ты как его сынок прихватил, на татарочку или в передок?
 Иван, вскинувшись улыбнулся.
-Не-еее.
Протянул Иван отрицательно замотав кудлатой головой.
-Не так.
Поддубный старший хотел было встать, но вовремя опомнившись заторопил сына. 
-Ну дак как тогда? Не тяни…
Озорно одернул Ивана Поддубный старший. Иван разулыбавшись встал с лавки, словно снова собрался барахтаться с балаганным барчуком. 
-Я на твою замануху и прикупил дурня этого турчанского.  Уперся я в него и давай как ты меня науськивал  отталкивать от себя, а он еще шыпче прет, я еще сильней от себя и он сильнее ко мне липнит, ну а на третий раз я подхватил его под рученьки и…
Иван хохотнул.
-И чего?
-Да об землю его через себя, я аж испугался как он хрякнул… Ну ни че с третьего жбану воды очухался.
Максим, притянув к своей широкой груди опешившего Ивана крепко прижав его к себе замолчал. Ивану было слышно, как мерно бьется его сердце, да чего-то швыркает не то в горле, не то в грудине отца.
-Эх ты казачок!
-Ты чего батя?
Максим отпустил смутившегося Ивана, и улыбнувшись показал ему свой огромный кулак.
-Вот так и знай приехал бы ломаный туркой не в жисть тебя в курень не впустил бы.
Иван, чуя отцовское тепло к нему хохотнул.
-Скажешь то же батя… А где бы я ночевал?
Максим улыбнулся.
-Как где?  А у пригона с коровами за одним.
И помолчав, сжав кулак добавил.
-Мы и деды наши всегда верхом были над ними.
Максим, крепко хлопнув сына по плечу снова поморщился от того, что сломанная нога, дернувшись на палке дала о себе знать и когда боль унялась все-таки допытал сына.
-Так а со лбом то чего?
Иван отмахнулся.
-Дурень энтот турецкий давай меня бодать, ну я ему и показал, как дед Архип быка калганом с копыт валит. 
Они вместе рассмеялись, очень удивив вошедшую в курень Анну. Она укоризненно посмотрев на супруга еле заметно укоризненно  качнув  головой.
-Э-э-эх Максим Иванович! Максим Иванович…
-Чего?
В тон ей поинтересовался Поддубный-старший.  Анна отмахнулась от него.
-Ничего… Говорят смешно дураку, что рот на боку!
Не зло пошутила Анна, глядя на мужа.
С напускной строгостью покачав головой.
-Сын чуть глаз не высадили, а тебе смешно.
Максим вытер слезы.
-Ну ты то откуда знаешь про это?
Анна встала, уперев руки в бока.
-Так только что Трындычиха забегала пока вы тут лясы точили, а ей приказной энтот что заезжал к нашему телеграфному все рассказал.
Максим, хохотнув махнул на нее рукой.
-Да ну вас баб чего, как придумаете потом хоть стой хоть падай. А ты…
Он притянул к себе так и стоявшего подле него Ивана.
-А ты сынок наш старший, мне заклянись, что не будешь боле Петрушкой по балагану скакать, купцов смешить.  И к Вершине я тебя не пущу, он сам первый же тебя подначит барахтаться в балагане этом…
Иван хотел возразить, но отец остановил его.
-Ну что я Тараса Патича не знаю? Подишь ты барин нашелся еще лет пять назад ходил в драных штанах, а ноне надо же хлеб скупает, сушилки да молотилки всякие…
Не видать им Поддубного в балаганных дураках!
И сжав огромную с небольшой гарбуз дулю, потрясая ею в воздухе показал в открытое окно.
-Нате выкусите! Не видать вам в скоморохах Ивана Максимовича  Поддубного!

                Глава 24
                Разговор с матерью

Максим Иванович ушел, по первому выпавшему снегу   к соседу Апраксию Тараторкину, чтобы сговориться на завтра бить порассей всей улицей, оно так вроде как и веселее и полегче будет, опять же сами справятся с забоем свиней так и убойщику пай ливером платить не надо будет, а вечером наварят мяса да с горилочкой оприходуют чисто по-родственному.
В курене было темно и крепко натоплено.  Светилась лампадка в красном углу под иконами да фитильная, семилинейная лампа со стеклянным колпаком едва освещала Анну, что сидя на лавке напротив печи жужжала самопрялкой  с ножным приводом то и дело поправляя на катушке  ссученную шерстяную нитку, что потом пойдет малым на носки да на варежки, которые она  мастерица была вязать не глядя на спицы.
Иван, лежа на печи на боку и подперев голову рукой неотрывно вглядывался в анфас мать пытаясь получше разглядеть ее безмятежное лицо. Ему мешал младший брат Митька что ворочался у его него за спиной посапывая во сне. 
Справившись с узлом Анна, продолжила оборванный неспешный разговор с сыном о балагане.
-М-да… Откуда же деньжищи-то там такие сынок?
Иван, отодвинув спиной напиравшего на него лбом братца не спешно ответил.
-Ну как же мама вы представьте, господа всякие приходят… Это мы с Сашко по алтыну зашли…
Мать перестав прясть чтобы поправить соскочившую с мотовила нитку укоризненно покачала головой.
-Отец шибко ругался…
-А чего… вроде как поговорили…
Анна нажала ногой на привод и прялка снова зафурчала, замурлыкала как пригревшаяся кошка.
-Если бы ты турчака этого не сломал… Грозился оглоблю об тебя сломать, когда этот от Вершины деньгу завозил… Такой злой был… Кричал мол отравили тебя…
-Чем это?
Удивился Иван снова отодвигая от себя спящего Митьку.
-Знамо дело чем, шальной деньгой сынок…
Иван, прикрыв глаза улыбнулся.
-Если бы Вы мама видели того турку, то поняли бы что батька не прав, турка этот что два наших бугая вместе взятые.
Анна посмотрела на сына.
-Отец то вон вместе с тобой, весь год корячится, а из нужды никак не выйдем… А там деньги такие… Тот целковый это два…
Иван, поднявшись на локте поправил мать.
-Да нет, мама там самый дорогой билет рубь с полтиной, а так там разные есть и стоячие, и сидячие за двугривенный… Вы ведь мама знаете Вершину?
Анна на мгновение задумалась.
-Тараса Патича-то?
И она подняв взгляд от сучащейся в руке нитке посмотрела на Ивана. 
-Что зерно скупает?
Иван кивнул.
-Он... Так тот в балагане не просто так, а за полтора целковых берет, да еще на троне как царь какой восседает…
Анна ахнула.
-Ах ты, Божешь ты мой, богатей какой стал, а было время батрачил, как и ты на поденной.
Иван приподнявшись на руке и подтянув постланный на печи дедов зипун с цигейковым отворотом битым молью добавил.
-Сашко Кот сказывает, что он туда каждый день ходит.
Анна укоризненно закачала головой. А перед глазами Ивана вновь заблестело, забилось мишурой и атласом яркое, неизгладимое представление балаганьщиков.
-Надо же и чего ему там? Медом намазано?
Иван хохотнул.
-Сашка говорил, что он влюбился в… Гимнастичку  там одну вот и ходил день да через день.
Анна посмотрела на сына.
-А Сашко то откуда все знает?
Иван, устроившись поудобней снова подпер голову рукой.
-Так он с половым с соседнего кабака тогда сдружился, а тот все про всех знал.
Теперь усмехнулась мать.
-Как наша Куделиха, еще никто ни куда, а она уже все и про всех.
И как-то горько вздохнув добавила.
-Хорошо хоть еще по теплу бардак этот убрали… Так то смущали только народ православный.
Иван перевернулся на спину и глядя в темный, подкопченный потолок   мечтательно пробормотал.
-Ах мама коли бы вы хотя одним глазком, когда-нибудь взглянули какая там красота уже бы никогда бы оттуда не ушли...   
Анна, беззвучно рассмеявшись постучала костяшками кулака по столешнице.
-Дурное дело не хитрое…  Копейку нужно в дом нести, а не мошной трясти…
Анна, остановив прялку подошла к печи и поднявшись на лавку   потрепала Ивана по русому выгоревшему еще с лета чубу.
-Большой ты уже совсем, скоро поди женихаться начнешь, может успокоишься.
Иван, придвинувшись к матери торопливо зашептал.
-Я тоже мама с вами хотел говорить про то… Люба мне одна дивчина…
-Кто такая?
Почему-то шепотом спросила Анна и Иван, придвинувшись к матери как можно ближе прошептал в ответ.
-Машка Курносова…
Анна покачала головой.
-Она ведь тебе троюродной сестрой, через моих, приходится… Да и отец ее Никифор Иванович закочевряжится…  Шибко зажиточный он, чтобы с нами вошкаться... Слыхал вчера они с волостным старостой крупорушку из города привезли… Так вот. Гусь свинье не отваришь, да и по крови не к чему тебе это. Какая никакая, а все же сестра она тебе, пусть хоть и троюродная.
Иван сжал кулаки.
-Да Бог с ней с Машкой этой… Заедает меня мама, что мы спину на всех этих гнем, а разогнутся не можем.  Вон Сашко, в конце серпеня, ушел в крючники на Крым и сам живет и родителям помогает. Разбогатею все тут куплю и дом вам с батькой поставлю - живи не хочу.
Анна Даниловна, устало улыбнувшись потрепала сына за суб.
-Ребенок ты еще, хоть большой, как битюг, а все одно еще дитя.
Иван задумался.
-Завтра пойду до деда Данилы посоветуюсь, как он скажет пусть, так и станется.
Анна, ласково обняв голову Ивана прикоснулась ко лбу его губами
-Я вот тебе пойду… Он тебе такого понабрешет семь верст лесом идти будешь, а все не дойдешь… Спи давай. Завтра дел много порассей колоть отец с соседом надумал, а я с утра хлеб поставлю, да пирогов с ливером да почеревком напеку отнесешь от нас дедусю там и побалакаете…
Иван, закрыв глаза прилег, подсунув под голову руку.
-Спойте мне мама…
Вдруг попросил жалостно Иван, словно был не без пяти минут самостоятельный парубок, а малолетка какой лет семи.
Анна, проведя ладонью по льняным вихрам Ивана улыбнулась.
-Что ж тебе заспевать господарь ты мой?
-Колискову… Як в дитинстви…
Анна, поцеловала его в лоб.
-Дитя ты дитя, вроде, как и большой, а все одно дитятя. Спи давай.
И баюкая его своей тонкой изможденной работой рукой  еле слышно запела ему на ухо, словно камушки речные разноцветные  в руке  зашелестел ее голос, запричитал над малым дитеткой, словно ворожа, колыбельную.

                Глава 25
                Военный совет
Иван поднявшись на крыльцо дедова куреня, обстучал чеботы об порожек сбивая с них налипший снег.
-Кого там леший несет?
Послышался из-за закрытой двери голос Данилы Семеновича. Иван  войдя в горницу и сняв с головы кудлатую папаху перекрестился на божницу.
-Это я диду, Иван, Максима Поддубного сын.
Старик подтянув кожаные морщни на ногах встав с лавки, подошел к Ивану.
-Ох Иванусь як ты ж  выдурил-то... Здорово дневали.
Старик обнял внука.
-Слава Богу диду…
-И не обхватишь тебя, як  дуб даром что Поддубный…   
Он снова присел у оконца на лавку, облокотившись на стол.
-Ну чего не проходишь? Айда сидай тут подле…
Он похлопал рукой по лавке, что стояла вдоль стола, подле него.
-А то очи у мены уже слабоваты, толком ничего не вижу.   
Иван разувшись у порога и пройдя к деду положив на стол белый увесистый узел сел подле старика расстегнув по шире жупан.
-Чего это у тебя?
Ткнул пальцем в торбу старик.
-То мама вам с бабаней гостинцев собрала.
Иван, отложив на лавку подле себя папаху, взялся было развязывать узел, но дед остановил его.
-Ни хай. Бабка придет пущай сама разбрухтает.
Иван, оставив не благодарное занятие опустился на лавку. 
-А я-то Иванусь ужо нагадал, что ты на шлях подался…
Иван улыбнулся.
-Так. Так и есть диду, хочу у Вас совета просить… Только Вы отцу пока ничего не говорите.
Старик, закряхтев приосанился.
-Какой меж казаков разговор никого акромя их не касаемо.
Иван разволновавшись смахнул тыльной стороной ладони со лба испарину и пошире распахнув жупан.
-Я уйти хочу диду… На отхожую… Заработаю деньгу и вернусь. Скороговоркой выпалил он. Старик   молодецки крякнул.
-Вот це дело хлопчик, а то сидишь себе дурнеем на печи, зимой и работы то нет, так хоть отцу помогать в поле хочь матери в огороде…
Скотину закололи?
Иван кивнул.
-Сегодня с соседями все сладили, щас у нас сидят. Тороторкинский кабан чуть Федьку не подрал клыками, ох здоров же черт…
Иван покосившись на божницу воровато перекрестился.
Старик, вытянув перед собой руку, так словно держал в ней шашку сжал и разжал кулак.
-Стар я стал, а так-то Иванусь я во всем уезде по энтому делу перший был. Вола один расчекрыжить мог….
Он вздохнул и спрятав руку под стол посмотрел Ивану в глаза.
-А ты иди внучок… Никого не слухай, мир посмотри, себя покажи, Нихай знають наших…  Тебе от Поддубных кулаки да шея досталась, а от нас от рода Науменко голова та сметливый ум! Чуешь  внучок?
Данила Семенович рубанув рукой по воздуху хрипло расхохотался.
-Завсегда думай прежде чем корчиться. Вона твой дружок Сашко Кот зараз  у Крыму у Севастополе працюет  кошт приличный имеет. Ходи Иванусь до Сашко и даже не сумлевайся это я тебе говорю!
И дед резво вскочив из-за стола со всего маху  хлопнул себя сухим, копченым Полтавским солнцем в степи кулаком.
Энто я тебе говорю!  Данила Семенов сын, твой дидун, солдат ея  сумлевайся императорского величества. Полный георгиевский кавалер! 
Иван поднявшись в след за дедом молча стоял перед ним тиская в руках кудлатую папаху.
Данила Семенович сделав шаг к внуку обнял его.  В горле у Ивана запершило, но справившись с комом он пробормотал прижимая к себе худенькое, но жилистое тельце старика.
-Спасибо диду…
Они постояли так молча минуту или две пока старик не сдался струдом высвободившись из рук внука.
-Ох и велик  ты Ваня!
И отступив от него на шаг словно раньше и не видел  внука окинул его еще зорким глазом.
-Як я у молодости, когла у солдатушки мене зацапали. Любо мне что ты турку забодал.   Так держать! То мой тебе военный наказ, як главнокомандующего!
Он снова притянул внука к себе поближе и троекратно расцеловавшись с ним в щеки перекрестил его.
-Бог теби у подмогу хлопчик.
И отпустив не зана, что ему делать кивнул ему в ответ.
-И вам диду не хворать…
И поклонившись старику и перекрестившись на иконы вышел из куреня под затянутое холодными, фиолетовыми тучами полтавское небо. Под чоботами хрустела снежная крупка, что сыпалась с утра  из низких  серых облаков, а в волглом воздухе, ощущал запах снега.
-С покровом тебя Ваня!
Сам себя под нос пробурчал Иван. И покрепче нахлобучив на голову черную кудлатую, как старый барбос папаху неспеша, задумчиво побрел за околицу.   


                Глава 26
                Тяжелый разговор

За окном смеркалось. Максим заглянул в топку печи и убедившись, что дрова прогорели полностью закрыл заслонку на трубе чтобы печь   понапрасну не вытягивала из куреня теплый пахнущий сухими полевыми цветами  воздух. 
-Куда ты пойдешь?
Повернувшись к сидящему на лавке Ивану негромко, чтобы не разбудить засыпающих за зановеской  младших детей поинтересовался он.
-Куда угодно…
Так же в полголоса ответил Иван.
-Хочу  настоящую деньгу зашибить, чтобы  мама не надрывались, чтобы ты  через  вечный недород в поле не рвал бы себе жилы…
Максим Иванович присев напротив на лавку молчал, пристально разглядывая, совсем уже повзрослевшего старшего сына. 
-Надоело ломаться на этих кровососов… Пойду в город, а когда вернусь… Все куплю здесь и землю, и мельницы вот тогда заживем.
Поддубный-старший мотнул головой словно пытаясь стряхнуть с себя дурное наваждение. Было слышно, как поскрипывает маятник в ходиках, да сопит на печке детвора. Молчание прервал отец.
-Что ты там в городе энтом делать будешь? Этак бы все ходили… Только не забывай сынок добрая половина ходоков за сытой долей не вертается вовсе до родного куреня.
Иван не сдавался.   
-В порт пойду, до Сашко Кота, а там подивимся як будет…
Отец  с сомнением мотнул головой.
-Да кто тебя в крючники-то возьмет, кому ты там такой нужен?
Иван уязвленный словами отца недовольно повел плечом.
-А Сашко кто взял? А ведь работает и деньгу зашибает, а я-то  попуще буду...
Максим неглдя на Ивана, устало потер ладонью лоб.
-Ты уйдешь… А как же мы? Ты же старший у нас… Тебя через это и в солдаты отказали… Энти-то еще совсем сопливые…
Поддубный-старший кивнул в сторону печки. Иван упрямо опустил голову. Так они молча и сидели друг на против друга прислушиваясь к собственным мыслям и безразличному ходу стареньких настенных часов. Пока внутри часового механизма не запила пружина не за щелкали колесики, что должны были управлять давно потерянной кукушкой. Единственная стрелка на циферблате замерла на цифре десять.
Иван подняв к часам голову, откашлялся.   
 -Я вам обещаю... Хотите  на иконы забожусь? Я кажное Рождество вертаться до хаты буду.   Вот Вам крест.
Иван встав с лавки и довернувшись к божнице трижды перекрестившись поклонился, ни то отцу, не то иконам на которые давал клятву.
И кивнув на занавеску добавил.
-Митька уже большой десять годов ему, он теперь и сам с буйволом управится, да и сестренки уже дылды здоровые…
 Иван с надеждой посмотрел на отца, который не поднимая головы  рассматривал устланный  душистым сушеным с лета сеном и цветами пол хаты. 
-Да и дед  Данила вон то же говорит: «Иди народ посмотри себя покажи… Нечего на печи валятся»… Отпустите меня  батя, схожу погляжу, поломаюсь до весны, а ежели не пондравится ворочусь обратно, как раз на посевную… Сейчас и работы то никакой нет…
Максим встав из-за стола и подойдя к божнице, перекрестившись зажег от лампадки лучину, чтобы засветить масляную лампу, что стояла тут же перед ним на столе. 
-Можа ты к Вершине пойдешь? Звал же он тебя…
Иван отрицательно мотнул головой.
-Хочу как Сашка в Крым сходить, море увидить…
-Море…
Передразнил его отец.
-Я может и сам хочу морем посмотреть… Что с того? Я ж с не бросаю вас…
Они снова замолчали.
-В балаган поди собрался? Прости Господим…
Максим повернулся к иконам подсвеченной зябким светом лампадки. .
И поднявшись с лавки, размашисто перекрестился после чего несколько раз прошелся по залу вдоль стола подбирая для разговора с сыном правильные слова.
И снова в курене повисла тугая напряженная тишина, в которой было слышно, как Митрофан крутится на соломенном тюфяке лепеча, что-то не членораздельное во сне.
Иван донявшись подошел к отцу.
-Клянусь Вам кажное Рождество до хаты ходить буду…  Но уж воля Ваше не отпустите, сопротивляться не буду останусь на печи валяться.
Максим Иванович пристально посмотрев на сына неожиданно махнул рукой.
-Ладно, твоя взяла… Завтра с утра пойдем к волостному пусть тебе отхожий паспорт  даст, а то ведь без него кандалы сынок…
Они обнялись, когда с улицы в курень вернулась Анна.
-Ну чего нарешали?
Максим расстроено махнув рукой присел на лавку.
-Хай идет…  Все одно уже потравленный деньгой…
И пристально посмотрев на Ивана добавил.
-Видать судьба у тебя казак такая, не свернуть мне тебя не своротить.  Ходи сынок смотри мир, но помни честь казачью береги. 
И взяв Ивана за руку  в полумраке попытался вглядеться в зеленые как степь по весне глаза сына.
-Чтобы не было нам…
Он кивнул на супругу державшую в руке корзинку с кусками  почеревка.
-Родителям твоим и близким срамно за тебя. Помни коль осрамишь нашу, казачью честь не сын ты мне боле, а я тебе не батька.

                СЕВАСТОПОЛЬ

                Глава 27
                Знакомство с Никифорычем

Севастополь встретил Ивана низкими серыми тучами и спускающимся на город сумраком. По улице ведущей в порт ветер гнал обрывки газет, а на обочинах дороги на мощенном камнем тротуаре дотаивал с утра выпавший снежок. Спустившись к пустому причалу Иван, оглядел тоскливый пейзаж.
-М-да…
Вслух произнес он.
-Где ж тут Сашко сыщешь? Буерак один.
Из барака, что стоял напротив Ивана вышел дюжий дядька с черной бородой и опростав огромный, артельный  чайник литров на десять вернулся обратно.
-Здорово дневали!
Уже вслед ему крикнул Поддубный.
Но чернобородый уже скрылся за обитыми старой мешковиной  дверями плотно притворив их за собой.  Иван еще минут пять постоял, под колючим ветром на причале, после чего подойдя к двери распахнув ее решительно шагнул в теплую, пахнущую людьми утробу барака.
-Ну чего топчешься? Проходи, не выпущай жар.
Одернул гостя из темноты невидимый человек. 
Иван закрыв за собой дверь и сняв с головы папаху, машинально попытался найти огонек лампады под божницей, но не найдя его
перекрестился в правый, красный угол барака, пробормотав привычное.
-Спаси Христос…
После чего стал пробираться на ощупь едва улавливая глазом свет от стоявшей по середине барака раскаленной железной печи.
Неожиданно дверца топки распахнулась и в неверном, колышущимся пламени жарко горящих дров Иван увидел того самого чернобородого мужика, что только что на причале опрастывал чайник, длинный нетесаный стол, лавки и  нары сколоченные в несколько ярусов. 
-Кого там черти несут?
Подняв голову от огня и щурясь  в  темноту негромко, но твердо, по хозяйски  спросил  бородач.
Иван подошел ближе.
-Здорово живете…
Поздоровался он. Кудлатый с бородой улыбнулся, сверкнув цыганским золотым зубом.
-Слава Богу и Вам не хворать. Ищешь кого али так блукаешь казачок?
Иван замялся.
-Ты сидай, сидай в ногах правды нема.
Предложил бородатый. 
Иван присев на край лавки положил подле себя и папаху.
-Сашко Кота шукаю, он где-то здесь крючкует у порту…
Чернобородый, приоткрыв дверку печной топки, чтобы было светлее пристально посмотрел Ивану в лицо.
-А он как тебе? По что шукаешь?
Иван, ощутив на лице жар печи расстегнув жупан придвинулся чуть ближе к бородатому.
-Други мы… Сговорились что как смогу у батьки отмолится, приду до него у порт постараться тут...
Бородатый взяв в руки кочергу пододвинул  перегоревшие дрова  поглубже в топку.
-Як кличуть  тебя казачек?
Иван откашлялся в кулак.
-Иван я.  Поддубный, с Богодуховки…
Чернобородый дядька, встав с лавки подкрутил фитиль висевшей над столом масляной лампы и в кругу невнятного света появились новые предметы и вещи.
-Слыхал, как не слыхать?
И протянув Ивану руку добавил.
-Зови меня Никифорыч… Башку не ломай, ушел Сашко…
Он снова присел на скамейку подле печи и выдержав паузу добавил:
-Ужо дён десять как утопал с обозом до куреня.
У Ивана от неожиданных известей пересохло в горле, от того он с трудом выдавил из себя.
-А чего… Чего ушел-то? Не любо ему здесь?
Кудлатый посмотрев куда-то в темноту успокоил Ивана.
-Да любо, любо…  Батька прихворал… Гроши понес да и  так чего нажил… Сказывал воротится.
Иван поборов перхоту в горле откашлялся:
-А когда сказывал?
Бородатый пожал плечами.
-А кто его лешего знает… Пока туда, да сюда… Под месячишко и выйдет… Хозяин разрешил ему.
-Какой еще хозяин?
Насторожился Иван.
-Знамо дело какой Грек.
Хозяин нашей компании Ливас  Коста Константинопольский…  Слыхал чи не?
Иван мотнул головой.
-Не …
Потом помолчав добавил.
-Промашка вышла.
Никифорович   снова пошурудив кочергой в утробе печи поинтересовался.
-А чего так?  С ним хотел идти?
Иван цокнув языком покачал головой.
-Да нет…  Я-то нагадал, что он пособит мне притулится здесь…
Казак отстранившись от Ивана и оглядев его с  головы до ног  довольно крякнув.
-Слухай а ты Парамона Шкоду знаешь?
Иван утвердительно кивнул.
-Как не знать крестный мой…
-Да буде брехать Ваня… Так-то не бывает…
-По что?
Удивился Иван.
-По то. Я Парамошку сам крестил…
Было слышно как вода в чайнике заурлила, закудахтала, крышка  приподнявшись на пару чуть было не слетела, а по бараку от печи поплыл необычный, неведомый Ивану чуть горьковатый запах  звару. 
-Ах ты мать твою перемать!
Негромко, но зло выругался Никифорыч.
-Самый жир утек…
И сунув руку поглубже в рукав рубахи и схватив чайник за ручку, чертыхаясь поставил его на скамью подле себя.
-Не дрефь паря… Раз уж мы с тобой поручканые…
Он снял крышку с чайника и у голодного Ивана закружилась голова.
-Я за тебя свое слово перед греком скажу, поручусь  перед Костой, он прислухивается ко мне. Да и с виду ты не хлипкий…  Хоть с працовкой нонча  дрянь дело…
Никифорыч подбросил в пасть печи несколько поленьев.
-А пока… Можешь с нами, в моей  ватаге,  подъедаться грошев  не много, но  артельный харч и лежак гарантия.
Иван просиял.
-Спаси Христос дядька, а то уж думал шабаш мне, приехали.
Никифорыч  разлил по кружкам пахучую черную жидкость из чайника одну из них поставил перед Иваном.
-Кушай,  не журись кофей называется турчанский настояшый с него ох  как поднимает, хлебнул его  брал пуд, а сьем возьмешь и два.
Иван настороженно посмотрел на густое темное поило у себя в кружке и  хоть голова кружилась от голоду и запаха кофе отставив угощение молча посмотрел на чернобородого.
-Ты чего?
Улыбнулся Никифорыч. От чего Иван стушивался.
-Не можно. 
-А чего так? Старообрядец что ли?
Усмехнулся Никифорыч.
-Так я и без озлобления  пудов десять могу вытягнуть, а тут щас
взвару энтого  хлебану да и попрет меня…
Он подозрительно посмотрев на кружку и уже более уверенно мотнул головой.
-Не. Небуду…
-Здря паря…
Никифорович  с удовольствием прищуривая глаза стал прихлебывать поило обжигая губы.
-Уж на что я мерзлявый и то сугревает.
Иван улыбнулся
-Да я дядька, с детства не мерзну. Студеной с колодца обливаюсь, меня еще дед к этому пристрастил.
-У-у-у
Деловито поддакнул  ему  Никифорович отхлебывая  кофе.
-Закалистый значит, энто хорошо… Тут шибко хрупких ветер ломает.
Чернобородый сделав очередной глоток из кружки ткнул пальце в темноту барака.
-Вон там  на нижнем месте, возле Василя Карасика устраивайся, то Сашка твоего топчан, а  завтра на вокзалу  почапаем  ящики для  горнизону  грузить, седня только с нарядчиком сговорились. Так что давай как паря залягай да спи сил набирайся… Ты часом не голоден ли?
Иван замялся.
-Благодароствуйте,  я вечорил уже.
Но битый жизнью бригадир почему-то не поверил ему.
- Эва Иван… Как тебя по отчеству?
Иван, покраснев лицом хрипло ответил.
-Максимыч я…
Чернобородый ватажник, достав из-под стола холщевый сверток протянул его Ивану.    
-Так вот Иван Максимыч, бери кажу краюху с салом и двигай спать, а завтра разберемся сколь пудов ты выворачиваешь.
Он снова отхлебнул из кружки и громко проглотив не остывший еще кофе отвернулся от Ивана давая понять ему, что на сегодня разговор окончен.
Иван добравшись до нар и нащупав подушку, хотел было прилечь отдышаться и перекусить чем Бог послал, но как только его голова коснулась набитой соломой подушки, он тут же без промедления провалился в новый свой день, вроде как и не спав вовсе.
 
                Глава 28
                Иван Большой и Малый.

Иван проснулся, когда во круг огромного ватажного стола уже в полную силу шло движение, а у казана с кашей, с половником в руках,  шустрил хлопчик лет тринадцати, четырнадцати зубоскаливший с каждым кто подходил к нему за утренним кулешом.   Увидев Ивана кашевар  не удивился, а напротив обыденно обрадовался словно только вчера с ним расстался. И Ивану от стола рукой не стесняясь разбудить кого-нибудь еще в бараке крикнул:
- Эй дядька ходи до меня, у мене каша со огня…
И подняв над головой  пустую шлюмку поманил ею Ивану.   
-Давай не журись… За веселочко держись…
Кашевар сунул Ивану в руку тарелку с черпаком наваристого кулеша,  четверть кирпича серого, казенного, хлеба с куском  подваренного  в луковой шелухе сала.
-Взвар на печи, его пей сколько влезет… Кружка ложка есть?
Иван кивнул.
-Ну тогдей не задерживай дядька людей!
Иван, устроившись на дальнем конце стола и достав из кармана ложку принялся за кашу, которая была добро пропитана пахучим подсолнечным маслом отжатым с жареной семечки, закусывая все это вкусное дело салом и хлебом.
Вышедший из-за занавески Никифорович, найдя среди ватажников Ивана   кивком поздоровавшись с ним забрав с чугунной, установленной в самом центре барака печи чайник подошел к нему.
-Ой! А ну хлопцы давай ко мне! Кто ещо не знает, то наш новый ватажник взаместо Сашко Кота.
Никифорович, указав на Ивана присел на лавку подле него, чтобы налить себе взвару.
-Зовут его Иван! Хфамилия его Поддубный!  Я правда не знаю брешут чи нет но слух иде за него по всей Таврической губернии, что в затак Иван Максимыч берет на себя до десяти пудов, а уже коли разворошить его по злому то и в двое больше. Так что ты Ванька…
Никифорович обернувшись к кашевару Ваньке Соломе нарочито строго погрозил ему пальцем
-Так что ты уж не жми Ивана Максимовича  и давай ему двойной порцион провиянта, как  и  егонному дружку Сашко. 
Никифорович еще не успел спросить у Ваньки Малого понял ли он его, как проворный поваренок уже бухнул в шлюмку Ивана второй половник пшеничной сечки с жаренным луком  с приварком  в виде куска вареного сала и полуфунтовым довеском казенного  серого хлебного кирпича. 
-Кушай на здоровье Иван Максимыч… А то мож и меня на холке  покатаешь. 
Затараторил щербатый поваренок.
-Я же малой Иван, не увесестый, а ты вона какой большой то значит и дразнить тебя станут Большим…  Потому как мы с тобой оба Ивана…
Поддубный хотел было что-то спросить, но кашевар опередил его.
-Есть конечно в нашей шайке и другие наши тезки, но у них дразнилки другие…
Он вскочил на лавку и указывая на своих товарищей половником громко тараторил:
-Це Ваня Кривой, энто Ваня Босой, а это Ванька Безштанька. Он как горилки напьется так без порток по порту к девкам рвется!
Ватага, оценив юмор Ваньки Малого разразилась дружным хохотом. 
И поднявшись с лавки прихватив с собой кружку позвал Ивана с собой.
-Айда ко мне в кут, казачек до снедаешь, а за одним и  погутарим.
Закуток   Никифоровича находился в углу ватажного барака и был отгорожен от общего помещения выцветшей ситцевой занавеской. Между двух топчанов стоял грубо сколоченный стол  засланный  выгоревшей на солнце и выбеленной  морской солью куском парусины.
-Сидай…
Указал Никифорович рукой   на голый лежак напротив себя.
-Ты снидай, снидай, а то скоро ходить будем...
Бригадир расстелив пошитое из цветных лоскутов толстое одеяло на  свой топчан и присев напротив  Ивана  плеснув себе в кружку густого кофея. Он хотел было налить и Ивану, но улыбнувшись и  весело мотнув головой, передумал.
-Значит слухай меня Ваня Большой внимательно.
Иван хотел было что-то сказать, но Никифорыч попытку эту пресек на корню, подняв руку.
-Ваня Большой это уже не обсуждается, уйдешь от нас, а тебя все так и будут помнить. Ваня Большой, я вот чего хотел тебе сказать: Работаем мы скопом, доля твоя честная, как и у каждого из ватажников, но еже ли будешь стараться премия тебе от грека полагается, как и каждому в ком такое угляжу. 
Он, взяв кружку с дымящимся пойлом в предвкушение удовольствия от первого глотка блаженно прикрыв глаза, сделав небольшой осторожный глоток растекся в улыбке.
-Добре заварганил Малой кофей! Меня щас то же приподнимет как тебя…
Хохотнул Нтикифорыч, но заметив, что Иван насупился от его шутки добродушно пробурчал. 
-Не серчай это мы так шуткуем друг над другом, чтобы не замечать, как соль на зубах скрипит. 
Он снова отхлебнул из кружки и от удовольствия покачав головой   несколько раз причмокнул калеными, потрескавшимися на соленом  ветру губами.
-Зря не испробуешь хороша, я тебе скажу, штукенция… Ну да ладно…
По працюешеь покуда Сашко не вертанется, а там уж сами разберетесь куда ветер подует. Где-то с конца апреля, шторма подприлягут и начнется навигация, а значит пойдет морем груз считай в полную силу, а в мае и парусный каботаж подвалит там вообще держись токма поворачивайся.   Годится тебе такое?
Иван только что сунувший в рот ложку каши  и закусив его куском сала не в силах проглотить все это согласно кивнув мог только радостно промычать, в знак подтверждения своего интереса.
-Угу…
Никифорыч кивнул ему в ответ.
-Ну вот и добре… Да вот еще чего… Девки тут у нас мешочницы, чинилки щас их мало, лапать можешь их сколь хочешь, а так  упаси тебя Бог трогать их.
-По что?
Удивился Иван.
-Через одну грязные.
Ответил бригадир сделав очередной глоток заморского взвару.
-Не мытые что ли?
Не понял Иван. На что Никифорыч недовольно мотнув головой деловито сообщил: 
-Да какой там, кажная вторая франзуской болеють…
Иван перестал жевать.
-А чего это за французка такая я чего-то не слыхал про такую болезнь.
Никифорыч снисходительно фыркнул.
-Деревня, сифилис энто, от похотливых девок все. Усек?
Иван чуть помедлив кивнул.
-Ну а уж ежеле совсем тебе занеможется…
Он отхлебнул большой глоток подостывшего кофе.
-Скажи мне свожу тебя к мадам Блюмкин, она на Якорной солон держит… Для таких как мы с тобой бобылей… 
Иван, хотел что-то спросить у Никифорыча, но поперхнувшись закашлялся.  Бригадир как человек битый и бывавший в разных ситуациях подсунув Ивану кружку с кофеем ладонью, по размеру больше напоминающую совковую лопату, по-дружески несколько раз приложился к спине Ивана.
-Не торопися паря…  Покуда все не закусят табор не тронется.
Горький чуть теплый напиток из кружки Никифорыча Ивану понравился и по необычному запаху и вкусу пришелся ему по душе. Он хотел еще отхлебнуть из кружки, но бригадир ловко выхватил у него из рук свою кружку.
-Эва хлопче! Смотри Ваня, а то как подцепишь щас весь вагон, так работы ватажникам не останется.
Иван пропустив шутку мимо ушей наклонившись к бригадиру отчего-то шепотом спросил.
-Так это… Никифорыч… Выходит девки энти у мадамы продажные, что ли?
Никифорович хохотнул.
-А ты думал они из-за шторма    на спину опрокидываются?   Зато чистые и фершел за ними приглядывает… Вот у него работа так работа!
Мечтательно сообщил Никифорыч. Иван не очень понимая о чем идет речь неопределенно пожал плечами.
Иван еще что-то хотел сказать, но Никифорыч, снова не дал ему.
-Давай Ваня кусай, день сегодня ломкай будет, подрядчик время выставил, так что как подадут вагон с этого моменту у нас всего четыре часа и таких вагонов будет цельных три штуки…
-Двенадцать часов значит…
Подсчитал в уме Иван. Чем очень удивил бригадира.
-Так ты что же счет знаешь?
Иван  доедая хлеб с салом уверено кивнул.
-Угу…
Никифорыч хитро прищурив левый глаз как-то по новой посмотрел на Поддубного.
-Так мож ты еще и в грамоте кумекаешь?
-Есть такое…
Подтвердил Иван.
-И писать и читать могу, деление, умножение, сложение и вычитание знаю…
Никифорыч присвистнул.
-Вот это ты меня ожог… Просто счетовод какой-то… А по тебе так и не скажешь что грамотей…  Ну да ладно энто хорошо может грек тебя приметит через энто и возьмет с собой в Феодосию.
-А чего там делать?
Простовато поинтересовался Иван.
-Они с братом там такую же контору собираются открывать через год чи через два… Глядишь да и позовет.
-А тебя?
-А мне Ваня не треба. Мне тута дюже добре…
И хлопнув ладонями себя по колену встал, давая понять Ивану, что разговор закончен.
-Ну пора казачок посмотреть каков ты в деле, а то брехать то мы все мастаки.   


                Глава  29
                Турецкая лошадь 

Время бежало незаметно, Иван крючил в бригаде уже недели две, а Сашко все не шел с Богодуховки. Потихоньку работы стало прибавляться, и ватажники все чаще выходили не только на разгрузку и погрузку железнодорожных вагонов, но и на пирсы в большом Севастопольском порту.
На причале под погрузкой стоял турецкий паровой трехмачтовый фрегат «Эртогрул». Погрузка провианта и пресной воды закончилась и ватага Никифорыча, двенадцать крючников вместе с Иваном расположилась под навесом припирсового пакгауза.
-Гарный дубок…
Прошамкал Василь Карась, затягиваясь пахучей цигаркой.
-Эвон пушек одних только сколь…
Разговор его никто не поддержал. Солнце давно оторвалось от кромки моря и теперь застряв в безоблачном севастопольском небе жарило на всю катушку.
-Можа скупнемся?
Предложил жилистый Витька Полевой.
-Нельзя…
Обрубил Карась.
-Чего так?
Недовольно поинтересовался Витька сняв с руки петлю от крюка и стянув драную по краю подола рубаху.
-Ломит как в пекле.
Василь, встав с поддонов застланных старыми мешками осмотрелся и ткнув пальцем на рейд прошамкал.
-Вона дивись… То же до нас.
-Ну и шо? Пока то да се…
Его рассуждения прервал человек в военной турецкой форме подведший каурую, пританцовывающую, холеную  лошадь под уздцы  к грузовой сходне. И отстранив с дороги расчитовавшегося с Никифорычем подрядчика и чиновника от таможенной службы  попытался завести ее  по трапу на борт судна, но так заупрямившись уперлась копытами в сходню, мотая мордой и зло фыркая на отрез отказавшись подниматься на борт военного корабля.
-Шайтан гитьмекь!
Замахнувшись на нее, крикнул военный.
-Илерия яцик!
Еще раз прикрикнул он на лошадь с силой ударив ее ладонью по лоснящемуся на солнце бархатистому крупу. От чего лошадь взбунтовавшись встала на дыбы вырвав из хлипких рук турка отороченную серебром уздечку.
Никифорыч, подрядчик и таможенник, отбежав от борта корабля о чем-то заспорили.
-Не было такого уговору! Хочешь сам бери и заводи ее!
Крикнул зло Никифорыч показывая на гарцующую на пирсе подле корабля лошадь. На верху, вдоль фальшбортов фрегата стали собираться турецкие матросы, драившие в это время палубу. Кто-то из них весело крикнул военному, на своем языке человеку что пытался завести на борт лошадь.
-Ахмед ону ал ветаси!
После чего зеваки устроившиеся вдоль борта разразились таким хохотом, что лошадь прижав уши замерла.
-Чего он ему сказал?
Поинтересовался Иван у Кольки Турки, который на самом деле никакого отношения к турецкому народу не имел, а был обычным крымчаком Ниязом Сайфутдин, который запросто мог говорить на нескольких языках.
-Этот на пароходе сказал, чтобы Ахмед взял ее на руки и принес наверх…
Пояснил Колька повернувшись лицом к пристани, подперев голову в холщевой белой тюбетейке рукой.
Неожиданно веселье на палубе оборвалось, а к сходне подошел невысокого роста офицер в сияющих солнцем сапогах, в зеленом мундире при золотых эполетах, голову которого венчала красная турецкая феска с пышной, как и его усы, черной кисточкой.
- Ахмед не олду?
Иван и без толмача Кольки понял про что интересуется этот с усами.
-О истимешь!
Ответил с берега Ахмед. А тот что с эполетами крутанув ус громко крикнул ему.
-О заман кендим месенши.
Колька ткнул Ивана локтем в бок.
-Главный ихний говорит ему, чтобы брал ее и сам тащил, раз она не хочет.
Ахмед, изловчившись снова ухватился за серебренную уздечку попытался было тянуть лошадь к сходне, но та фыркая и брыкаясь наотрез отказалась всходить на судно. Тот что вышел на палубу в эполетах достав из кармана часы открыл крышку недовольно покачал головой.
-Заманимидз ёк!
По побледневшему лицу Ахмеда было видно, что ему не до шуток.
-Сеена адмирил аффсейт!
Колька хохотнул.
-Извиняется перед адмиралом…
Ахмед, услышав слово адмирал повернулся к Кольке что-то затараторил на своем, вытащив из кармана жменю мятых российских кредиток.
-Все деньги дает тому, кто лошадь затянет на борт. Говорит это очень важный подарок японскому императору от адмирала Адли Осман-паши...
Иван повел плечом.
-Все отдаст?
Колька кивнул.
А турок уже набросился на Ивана.
-Я дать тебе ваши бумаж, ты   лошадь… туда…
Иван отодвинул Кольку и забрав у турка деньги сунул их в руки подоспевшего к нему Никифорыча.
-А ну атаман погодь, я тут с ними пробарахтаюсь…
И отстранив бригадира и ухватив нежно руками лошадь за морду, что-то стал ей нашептывать и так на удивление зевакам  вдруг стала послушная, лишь изредка всхрапывая, прикрывала свои  темно-каштановые глазища, то и дело  щекоча ладони Ивана своими ноздрями. 
Цыган Колька из ватаги зацокнал языком и склонившись к Карасю громко, с завистью зашептал ему в ухо.
-Сразу видно, слово заветное знает… Ах красава.
Выражая крайнюю степень восхищения Колька мотнул кудлатой  головой звякнув золотой серьгой в ухе.
-Хотул… Хотул каклилей…
-Чего?
Не понял Васька румынского языка. Колька Цыган зло отмахнувшись от назойливого Василия зачаровано следил за малейшим движением рук Ивана.  Все это время нежно поглаживавшего несговорчивую лошадь по морде то и дело нашептывая ей не слышные Цыгану слова из-за расстояния разделявшие их.
Колька было двинулся поближе к Ивану чтобы хотя бы краешком уха услышать то, что он говорит совсем успокоившейся лошади, но Васька Карась цепко ухватив его за рукав потянул на себя.
-Не понял, чего он там?
Колька зло стряхнув руку Васьки от своего рукава выругался на румынском.  Но опомнившись извинился.
-Прости Вася… Не хотел, Вор он.
-Кто?
Теперь настало время подвязывать отвалившуюся от удивления нижнюю челюсть Васьки Крася.
-Ваня Большой вор? Да ты Колька совсем спятил? Он за пятерых тут ломается, а ты…
Цыган зажмурившись, замахал руками, чтобы Карась замолчал.
-Погодь! Погодь… Я не правильно тебе скала, у нас говорят: «У мула нет отца – конь его дядя»…
Карась впал в безмолвие, по всей видимости именно этого Колька и добивался.  Цыган подошел к нему вплотную подбирая слова  дабы исправить ошибку.
-По румынски это конокрад… Человек который знает заклинания чтобы лошадь с ним ходила куда ему нужно. Понял?
Васька понимающе промычал.
-А-а-а… А я то думал ты за Ваню того…
Колька давно уже не слышал, что там ему говорил Карась, он во все глаза смотрел на Ивана. Вот он снова берет лошадку за морду и развернув ее к кораблю неспешно ведет ее к сходне, правой рукой придерживая за нижнюю губу.
-Ай хорошая, ай ты маленькая моя… Не трусись, не трусися, сейчас мальца с легонца…
Наговаривал ей Иван околесицу, то и дело свободной рукой оглаживая бархатистый сытый бок лошади.
Они подошли к грузовой сходне что лежала между кораблем и пирсом и лошадь остановилась, фыркнув, недовольно мотнула головой нервно переступая копытами на месте, словно говоря Ивану, что ей страшно.
-Не бойся… Не бойся…
Иван снова погладил ее и притянув к себе морду лошади и спрятал у себя под мышкой,  неожиданно поднырнув под живот животного, ухватив лошадь за трепещущие от напряжения и волнения ноги, так как он это  делал дома, в Богодуховке справляясь со строптивым хозяйским козлом-переростком,  что мешал жить не только Ивану пасшему стадо, но и всей Абелевской экономии.  Лошадь попыталась было взбрыкнуть, но было уже поздно. Иван с силой зажав ее ноги слегка завел их себе за спину и когда по внутреннему напряжению животного понял, что она вот-вот завалится набок, подхватив ее на плечи, не спеша стал подниматься вверх по грузовому трапу. Возглас удивления порвав замершую портовую тишину, в которой было слышно лишь крик назойливых чает, да пыхтение паровых лебедок. Грузовой трап под ногами Ивана жалобно скрипнул и предательски прогнулся. Иван, постояв так с пол минуты и дождавшись когда трап перестанет качаться не спеша, балансируя при каждом шаге пошел снова вверх.  Когда он со своей ношей достиг середины сходни, лошадь словно очнувшись попыталась было взбрыкнуть, но Поддубный был готов к этому и сведя ноги лошади еще сильнее успокоил ее несколько секунд балансируя над водой между судном и причалом.  Было слышно, как турки внимательно следившие за русским портовым грузчиком тащившим на себе по раскачивающемуся трапу лошадь, тревожно забормотали друг с другом на своем тарабарском языке, а Никифорыч на причале так сжал в кулаке, и без того мятые, деньги, что показалось будто из них вот, посыплется серебряная и медная мелочь.
-Матерь Божья…
Перекрестившись, прошептал он, приложив козырьком ладонь свободной руки к глазам, чтобы лучше видеть происходящее. 
Иван же успокоив лошадь и подгадав шаг под качающийся трап с улыбкой поднявшись на палубу корабля, отстранив взбежавшего на палубу Ахмеда бережно поставил перепуганное животное перед онемевшим от изумления турецким адмиралом, то и дело, поглаживая лошадь по вздрагивающему боку негромко приговаривал:
-Вот и все, Сладели, а ты пужалась глупая...
Ахмед тут же ухватившись за серебряную уздечку вспотевшей от жары и волнения рукой кланяясь Ивану запричитал:
-Спиб, спасиб… большой спасиб дуруг…

                Глава 30
                Царский подарок
Вечером, когда артель откушав кулеша  Вани Маленького, не вставая из-за стола, потягивая из кружек ароматный кофе, ждала долевых денег, что заработали за день. Словно подгадав момент из своего кута с пачкой ассигнаций вышел Никифорыч и усевшись во главе стола подле Ивана и аккуратно разложив по кучкам ассигнации  оглядел притомившихся за день артельщиков.
  -Ну как хлопцы, по справедливости, будим деньгу делить али как?
Кто-то на дальнем конце стола хохотнул.
-Может на жребий кинем? Глядишь кому пофартит так сразу в миллионщики выйдет.
Никифорыч не зло, но пристально посмотрел туда откуда донесся
голос разбитной голос.
-Ты бы Колька лучше в карты не играл, а то сколь не ломаешь спину все в дырявых портках задницей отсвечиваешь…
Колька Цыган недовольно засопев заерзал на лавке, но беседа эта продолжения не имела.
-Седня куш  у нас добрый, так как расторопно усе было.
И он отсчитывая купюры  и складывая их подле себя в тощие стопки  привычно буркнул Сашке Коту, недавно вернувшемуся в артель, а теперь сидевшему  по другую его руку, от своего закадычного дружка Вани Поддубного.
-Сашко, передавай… Вышло у нас отменно, аж по синенькой на брата.
Мелкие деньги кончились и он, протянув Сашко бумажный червонец
Пояснил:
-Це вам с Ваней-большим на пополам...
И подняв над собой и показывая всем присутствующим четвертак добавил.
-Как ватажник ваш беру себе, кошт, по совести, о двадцати пяти рублей… Супротивники есть тому?
И обведя всех сидящих за столом и убедившись, что крючники не против его приварку обыденно поинтересовался, так же как он это делал каждый раз при дележе.
-Всем всего хватило? Кто может сказать чего желает?
Никто ничего как всегда говорить не хотел ибо было у всех одно желание после сытного ванькиного харча завалится у себя в кутке на нарах  и вытянув уставшие за день  от колготни ноги вздремнуть или просто побездельничать в теплом, натопленном от души бараке. 
-Никифырыч, чего пытаешь и так все ясно.
Никифорыч молча посмотрел на ватажником и без того негромкий гомон в бараке и вовсе угас.
-Ванек!
Чуть обернувшись за спину, позвал Никифорыч Малого.
-Подь сюды.
В освещенное пространство над столом, подле бригадира всунулась веселым, белобрысым бесенком, лыбящаяяся мордочка Ваньки.
-Тута я тятя!.
Атаман ватажников взяв со стола отдельно лежащую подле него зеленую трехрублевку подняв ее поинтересовался к артеле:
-Так отрядим, али кто возражает?
И снова все артель утвердительно закивала, загудела как пчелинный улей.
-Так, так Никифорыч, все ладом, чего спрашивать? Али Ванька не заработал?
И бригадир протянув трехрублевку Ване назидательно заметил ему:
-Уважай обсчиство, как и оно тебя. Энто тебе Ваньша от артели  по трудам твоим.
Зеленая бумажка выпорхну из рук Никифырыча тут же исчезла в темноте за его спиной. 
-Кофею еще подлить кому?
Тут же, весело и зычно поинтересовался Малой, но Никифорыч оборвал его дурашливость.
-Погодь с пойлом-то нас еще тут есть приварок, порешаем, тогда твой кофей и попьем.
Никифорыч достал из жилетки пухлую пачку мятых ассигнаций, которой словно кто-то гладил утюгом, но так и не смог выгладить. И кивнув на Ивана завел речь издалека. 
-Ваня Большой как известно  нонче цирковал на причале с кобылкой туретчиской,  за то турка  бросил нам в общий котел еще триста шестьдесят пять карбованцев ассигнациями…  Пятнадцать рубликов опять же ушло  на таможенную стражу пожертвований, а остатные, триста пятьдесят и цаца опять же  с общего согласия, решено разделить между нами по совести как Бог на душу положит.
Никифорыч выложив из кармана золотые часы на цепочке пододвинул их поближе к Ивану, после чего неспешно оглядел уставших крючников.
-Так?
Все устало закивали.
-Так, так Никифорыч… Не тяни атаман.
-Ну раз так…
Главный ватажник, огладив аккуратно подстриженную бороду и вставая с места еще ближе пододвинул часы к Ивану.
-Владей Ваня…
Иван машинально, как-то совсем нескладно взяв в руки часы с массивной цепочкой в руки, стал как малое дитя рассматривать блестящую в свете керосиновых семилинейных ламп игрушку.  Никифорыч же больше ни на кого не обращая внимания   продолжил дележ нечаянного приработка. 
-А остатное раскидаем по-братски.
Иван было хотел вернуть часы Никифорычу, но тот присаживаясь к столу остановив его.
-Цацу оставь себе… Тут и так с лихвой на ватагу…
И присев на табурет послюнявив во рту  указательный и большой палец, повел счет.
-Сколь энто выйдет… А ну Иван Максимыч раздели на чеснока 350 рубликов да на двенадцать крючников?
Иван, закатив глаза, беззвучно зашевелил губами.
-Что-то около тридцати на брата выходит. 
Никифорыч недоверчиво покосился на Ивана.
-Как это?
Иван встал из-за стола.
-Мне двадцать, братве всем по тридцати.
-С чего это ты так-то нагадал?
Иван, приподняв в руке золотые часы продемонстрировал их всем присутствующим будто те ненароком позабыли о том, что они ему достались.
-Так и цаца мне и деньга.
Никифорыч рассмеялся.
-Ладно казачек. Тут я старший и стало быть за мной остатьнее слово будет.
И послюнявив снова пальцы ловко распустил пачку ассигнаций в руке на вроде веера.
-Значит так. Всем с Ивана Максиморвича кошту  отходит по червонцу, себе приберу двадцатину, а все остальное будь добр мил человек оставь себе, не я не Колька Цыганок, ни Ефим Верста кобылу ту на себе не корячали, так  что царская  доля  выходит на тебя выпадает… А то ты то же скажешь по тридцати рублей на брата…
Поддубный хотел было что-то возразить, но Никифорыч не дал ему этого сделать.
-И не перечь атаману…
Он снова оглядел сидящих за столом ватажников.
-Правильно я гутарю артельщики! В бок ей вентель, энтой турецкой кобылешке!
Дружный хор голосов одобрительно поддержал старшину.
-Дело говоришь Никифорыч! Любо батька! Так, так.
И из рук в руки от Никифорыча поплыли по рукам червонцы, да четвертаки. Словно бумажные кораблики, что малые дети пускают весной по ручьям.
-Сами разделитесь меж собой… Но чтобы каждому по червонцу вышло.
 А когда дело было сделано и Иван сунув деньги во внутренний карман босяцкой жилетки и неуклюже открыв крышку часов слушал мелодичный звон маленького механического чуда, Ваня Маленький с кофейником в руках уже носился вдоль стола и по бараку то там, то тут подливая ватажникам  сладкий до приторности кофей.
-Большой, а ты будешь?
Поинтересовался он кивая на стоящую кружку на столе, с любопытством поглядывая на  часы.
-Нет…  Я же с него не сплю.  Нравится?
Протянул он часы Ваньку.
-Ага…
Как-то засмущавшись, выдавил из себя поваренок.
-Может…
Ваня-маленький перепугано оглянулся на задернутый полог бригадирского кута.
-Да упаси меня Боженька.
Зашептал он.
-У тебя то кто отымет?
Иван не понимающе посмотрел на поваренка, который шкодисто поблескивая своими бесовскими глазками провел ладонью себе по горлу.
-А мне с такой цацы кранты и концы вводу.
Иван хотел было ему возразить но Ваньки и след простыл,  его голос был слышен уже из-за занавески   Никифорыча.
-Да упаси меня Бог Никифорыч, разве ж я попятил головой? Нет конечно не взял. 
Было слышно, как Никифорыч довольно хмыкнув  и пошелестев бумажками негромко сказал.
-На вот на тебе синенькую, тыж не виноватый, что кобылу таскать не могешь. 
 Иван слушая треньканье часов и не заметил как провалился на своем топчане в бездонный, бестелесный, невесомый сон, а в свесившейся с нар руке его на золотой цепочке покачивались первые в его жизни часы с сытым золотым слоником на богатой чистейшего, двадцати четырех каратного золота, цепочке. И снилось наверное ему, как приедет он на рождественские колядки или крещенские до отцовского куреня в модной жилетке да с этакой наградной золотой цацой на боку и поймет батя без лишних слов, что Иван Максимович Поддубный глупостями, в отхожей, не занимался, а по честному горбатится  на себя и  во благо всей великой Российской империи.   

 
                Глава 31
                Ультиматум

В барак, без стука напористо, как к себе домой,  вошел крючник из ватаги Рыжего, что трудилась на соседнем причале под вывеской «Азовская транспортная компания» являвшейся прямым  конкурентом  греческой  компании братьев Константинопольских «Ливас».
-Наши вашим.
Развязано поприветствовал гость присутствующих ватажников. И пройдя в центр барака остановился подле стола, за которым играл в самодельные шахматы Иван с бывшим приказным Васькой Карасем.
-Твой ход не зевай.
Буркнул Поддубный покосившись на нарушителя покоя. И не поворачиваясь к незваному гостю добавил:
-Картуз сыми…
-Чегось?
Нарочито ломливо, на распев переспросил гость которого в порту дразнили Сипатым.
-Я чей-то недокумекал…
Иван встав из-за стола окинув шахматную доску злым прищуренным глазом повернувшись к Сиплому молча сгреб его левой рукой за рубаху и приподняв над утрамбованным земляным полом поднес его поближе к себе, холодно посмотрев ему в его блудливые глаза
холодно улыбнулся.
-Картуз… Говорю падаль некрещенная сыми, когда  в курень входишь...
Сиплый, оробев, нервно задергался в воздухе, болтая босыми, давно не мытыми ногами и крутя головой в поисках иконы, а когда увидел в углу барака божницу, сорвав с себя картузишка мелко и  истово закрестился через руку Ивана.
-Прости… Прости Иван Максимыч не разглядел я… 
Перешел он на громкий шепот.
-Разве ж мы ироды какие… Спутамши, по зрению плохо вижу.
Иван зло ухмыльнулся.
-Так тебе не сюда мил человек, тебе до фельдшера в госпиталь ходить надо. Очки получать.
Кто-то из барачного полумрака громко и весело крикнул.
-Али очко на веревочке.
По бараку прокатился негромкий смешок.  Иван поставив Сиплого на пол снова сел на лавку, сосредоточив свое внимание на шахматах.  И хоть этот день не был отгульным или церковно-праздничным по причине отсутствия наряда на работы артельщики отсыпались и занимались своими домашними делами, только  у плиты мурлыча себе под нос  какую-то веселую песенку крутился поваренок Ваня Маленький побрякивая деревянным половником о ведерный казан, из-под крышки которого тонкими струйками пара  вырвался ароматный запах кулеша из пшенной каши заправленной  пережаренным на сале луком.  Иван, почесав лоб решительно взявшись за ладью двинул ее на три клетки вперед.
-Вот так.
Васька Карась саркастически ухмыльнулся.
-Точка? Взад ходить не будешь?
Иван привстав с лавки чтобы получше осмотреть поле битвы снова почесал лоб.
-Нет…
-Точно?
Иван поджав под себя по-татарски ногу  сел на лавку.
-Сказал же…
Васька ухмыльнувшись еще наглей перебросил давно потухшую  цигарку  из одного угла в другой.
-Эх-хе-хе…
Нарочито обеспокоенно вздохнул  Карась.
-Сколь раз   партию эту я тебе казал, а ты все на грабли норовишь залезть Ваня…
Он взял свою королеву и срубив только что поставленную Иваном ладью, разведя руки в стороны злорадно ощерелся щербатым ртом.
-Вам мат господин хороший...
Иван потирая лоб еще пристальней уставился на шахматную доску.
-Мат…
Задумчиво пробормотал Иван то и дело прикасаясь к шахматным фигуркам указательным пальцем.
-Мат, мат. Даже не сомневайся. Хоть так…
Васька переставил фигуры.
-Хоть этак.
Карась взяв со стола деревянную ложку и ловко крутанув ее меж пальцев замер в ожидании, глядя на Ивана снизу вверх.  Иван еще раз проверив ходы и возможность избежать злосчастного проигрыша цокнув языком, соглашаясь с довыдами Карася  покачал головой.
-Как есть мат… А?
Карась нетерпеливо качнул головой и сочувственно-поучительным тоном гимназистского смотрителя проворковал.
-Давайте, давайте  Иван Максимыч будем так сказать подводить с Вами итог-с…
Иван, почесав лоб, хотел было наклонится к Карасю, чтобы дать расчет за проигранную партию, но заметив краем глаза, переменяющегося за его спиной Сиплого, недовольно спросил:
-Ты  еще здесь? Чего надо?
Сиплый, виновато улыбнувшись, развел руками застенчиво просипев вечно замотанным байховой портянкой горлом.
-К Никифорычу я Иван Максимыч… По личному…
Иван ткнув себе за спину большим пальцем недовольно наморил лоб
-У себя он…
Сиплый кланяясь Поддубному так спиной и до пятившись до атаманова кута, оказался железных тисках руках Никиворыча.
-Сюды ходи паря…
Негромко сказал Никифорыч затягивая гостя за занавеску.
А Иван, воровски окинув взглядом спящий барак наклонился к Василю.
-Ладно чего уж там… Давай…
И приподняв спадавший на лоб русый чуб зажмурил глаза. Выпуклые глаза   Карася блеснув веселой злобой сузились до щелок и он с размаху, что было сил треснул Поддубного по лбу своей увесистой ложкой, с такой силой, что так хрустнув разломилась повдоль на две равные части.
-Ох ты! А как же теперь то…
Охнул Васька глядя то на лопнувшую ложку, то на Ивана.
-Так тебе и надо брадобрей хренов!
Весело, с издевкой заметил Иван прикасаясь ко лбу.
-Бог то он не Афонька – разберется потихоньку.
И взявшись за шахматы стал расставлять их для новой партии.
-Давай еще одну…
Предложил он Карасю.
На что тот обиженно поджав губы провякал:
-Не буду… На тебя ложек не напасесся. Чем я теперь снидать буду? 
Но обернувшись к Ване Маленькому, который в этот момент пробовал из половника кашу, зло хохотнул.
-Разве что у Малого черпак попросить… Так я думаю тебя им лешак чугунный не прошибить, тока посуду исколечим.
Иван хотел было ответить Карасю, но из-за занавески Никифорыча ошалелой курицей метнулся к выходу Сиплый.
-И чтоб я тебя больше здесь не видел! А коли припалю что ошивался окрест оторву тебе все что из тебя выпирает и в гузу твою все захаваю.
Сиплый, остановившись в распахнутой барачной двери на безопасном от атамана расстояние демонстративно напялив на коротко стриженную башку картуз, нагло ухмыльнулся.   
-И передай, курва, этому христопродавцу, что видел я его в белых капцах на той колокольне!
Для верности запустив в сиплого поленом, переговорщик схватившись за голову, ойкнув, как-то по бабье исчез в темноте за дверью и больше уже не появлялся в потревоженный матом и криками атамана барак.
Никифорыч молча   поманил Ивана рукой к себе.
-Айда сюда паря… Дело есть.
Когда Иван зашел в кут Никифорыч спросил:
-Сколь там на твоих царских?
Иван полез в карман широких полотняных штанов и достав оттуда турецкий подарок щелкнув крышкой показал циферблат Никифорычу.
-Два без четверти…
Никифорыч укоризненно покачав головой сунулся в рундук стоявший у стены под небольшим окошком достал оттуда красную шелком вытканный зеленой ниткой жилет.
-Эх ты безлошадник, а ну примерь…
Протянул он его Ивану.
-Примерь, примерь, мой…Коль в пору будет так забирай… А то такую цацу да в босяцких штанах таскаешь…
Иван, надев жилетку поверх рубахи повел плечами.
-Как влитая…
Одобрил Никифорыч забрав у Ивана   хронограф и прицепив одним концом к обметанной зеленой ниткой пуговичной прорехе сунул часы в маленький кармашек с левой нижней стороны жилетки, так что часть золотой цепочки по богатому повисло дугой.
-Так носи… Так уважительно будет.
И не делая паузы присев добавил.
-Рыжий с городскими блотарями стык забил на пять, хочет у нас подряды забрать, а с тех, что нам останутся треть отстегивать будет в свою.  Ты со мной?
Иван, молча посмотрев Нкифорычу весело улыбнулся.
-Чего лыбишся?
Иван спрятав улыбку не выдержав хохотнул.
-А то. Куда мне еще?
Бригадир встав с лавки в плотную подойдя к Ивану серьезно спросил его.
-А не забздюмишь казачок?
Иван, задрав подбородок так как он это делал всегда, когда в воздухе пахло дракой, нагловато с вызовом поинтересовался:
-Я?  Да не в жисть.  Дело-то привычное в зуботычины играться. Чай не шахматы не продуем. Скажи мне лучше старшой…
Иван отвернулся, подбирая слова.
-Зло наказывать будем али так пожурим шкуродеров?
Никифорыч облегченно мотнул кудлатой башкой.
-Не-е, Ваня, зло не станем, так для порядку ради. Зубья проредим та  сладкой юшкой попотчуем.
Иван довольно улыбнулся.
-Только вот чего казачок…
Никифорыч снова на шаг приступил к Ивану и понизив голос, чтобы его никто не слышал произнес шопотом:
- Гнида энта со штыком мотается, не равен час подрежет кого… Так что смотри в оба.
Иван, сломав губы в злой нехорошей улыбке протянул бригадиру руку.
-Бог не выдаст свинья не съест.
Никифорыч пожал Ивану руку.
-Ну тода быть добру казачок.
Иван разочарованной вздохнул
-Жаль Сашка нет, ох он кулачки любит, хлебом его не корми сусальник кому разукрасить.  Ну да чего там сами уж управимся.
И деловито достав из кармашка жилетки часы и щелкнув крышкой без дела посмотрел на циферблат.
-Царские…
Никифорыч хохотнул.
-Скажешь то же, у амператора ого какие, а это так себе… Сто рублев ведро в красны день.
Иван уже собрался выйти из кута, когда бригадир его остановил.
-Буди  ватагу. Пущай Малой кликает усех на обед, а я пока до подрядчика в контору зайду, может чего с працовкой срастется.
                Глава 32
                Волки баранов не разумеет.

Жаждавший стыка и чужих подрядов Рыжий с компанией  опаздывали к им же назначенному времени, оттого  Иван то и дело  доставал из жилетного кармашка часы, щелкая верхней крышкой посматривал на  циферблат качая головой. Когда стрелки часов показали половина шестого за барак ввалилась конкурирующая ватага во главе с Рыжим, Фомой и Шалым.
-Опаздываем гражданин хороший…
Миролюбиво укорил Иван Поддубный Рыжего.
-А ты че торопися куда?
Нагло ухмыляясь нараспев прогундосил Рыжий, а вышедший из-за его спины Фома, поигрывая в руке гвоздодером подражая заводиле прогнусавил:
-Ты не торопись дружок калган мы тебе проломить завсегда успеем. Ты вот…
Договорить ему было не суждено, Иван коротко, без замаха сунул говоруну в раззявленный рот, отчего Фома  поперхнулся недосказанной фразой и осколками выбитых зубов, после чего   закатив глаза  бревном рухнул  на мощенный  каменным торцом пирс.  А Иван, как-то тепло по родственному улыбнувшись Рыжему и Кольке Шалому разыгрывая из себя деревенского простака поинтересовался:
-Не люблю гундявых. Есть промеж вас еще такие? Если что сразу предупреждаю, мы…
Он кивнул себе за спину туда, где стоял атаман, при этом ни на секунду не выпуская из поля зрения своих умных, волчих глаз доброхотов, а по совместительству стыкорей и беспредельщиков.   
-С Никифорычем не жалуем гундосых блотварей.
Рыжий, отступив на шаг непроизвольно потянулся за штыком, который таскал в открытую за голенищем сапога, а Шалый выхватив отточенный с двух сторон финский нож подобравшись, как краб выброшенный на берег как-то боком, мелкими шажками стал подбираться к Ивану, то и дело помахивая перед собой блескучей, как блесна финкой.   Чем не на шутку развеселил Ивана.
-Батя...
С укоризной в голосе обратился Иван к опешившему от стремительности развития событий Никифорычу.
- Ты же казал, шо за працовку гутарить  будем, а энти…
Он кивнул на замершего в напряженной позе   перед прыжком Шалого.
-С ножичками… Тут гопака пляшут…
Рыжий не оценив телодвижений своего подельника выхватив из голенища трехгранный, вороненый трехленейной винтовки хотел было кинуться на Ивану, но Колька со своей финкой неосмотрительно его опередил.
-А-а-а-а!
Заблажил он дурным голосом размахивая перед собой  ножом.
-Порешу падЫла! Ты у меня щас…
Но договорить, как и Фоме ему не пришлось сраженный молниеносным боковым ударом пудового кулака в челюсть, Коляй громко хрустнув лопнувшей как стеклянный лафитник под ногой жениха челюстью сперва завис, смешно корча злобную морду, как-то ловко нырнув в сапоги валявшегося тут же Фомы затих подле его начищенных до зеркала сапог, словно принюхиваясь к ним, пытаясь определить чем же это его однобригадник так надраил свои хромачи.
-Ох ты! Глянь Никифорыч! Они уже снюхались.
Весело удивился Ивана.
-Вот це дружбаны так дружбаны, аж  завидки берут…
Иван хотел было обернуться к Никифорычу, но ополоумевший от дерзости Ивана Рыжий дернулся к нему.   
-Ну тварюга! …
Крикнул Рыжий рыпнувшись на Ивану, картинно перебрасывая штык из одной руки в другую. Иван хотел было уже угостить негодяя зуботычиной, но из-за спины его осатанлвил атаман.
-Не трогай его Ваня… Пусть хоть энтот  кровопивец мой будет.
Поддубный на долю секунды потеряв из виду Рыжего ощутил сильный  удар в нижнюю левую  часть живота, отчего у него сперло дыхание и левая рука его непроизвольно потянулась к тому месте куда ему саданул штыком Рыжий.
-Получай сука! Это тебе не турецких кобыл на загривке таскать!
Иван скорее уловил, чем увидел, как Никифорыч бросился к нему, чтобы прикрыть от второго удара, но опоздал…
Иван очнулся от того, что Никифорыч тормошил его за плечи испугано, шепча на ухо:
-Охолони… Охолони Ваня… Будя уже… Будя… А ну обопрись на меня казачок… Вот так. А теперя почапали по малой…
Так они и вышли из-за барака на встречу бегущим по причалу старшему городовому и трем его помощникам. Только теперь, когда волна гнева отступила, к Ивану вернулась возможность не только   видеть, но и слышать и здраво рассуждать.  Отчего ему показалось, что тревожная трель полицейских свистков не просто ворвалась в его мозг, а завертелась в нем самоходным буравом, так что проникла в самые отдаленные уголки его сознания. Иван хотел было заткнуть ладонями уши, но трель свистков неожиданно оборвалась, а вместо нее по пирсу покатился сипловатый бас старшего квартального городового Абрамова.
-Что тут у тебя… Василий Никифорыч за… кутерьма растуды ее в коромысло!?
Басил тучный городовой в белой льняной рубахе перепоясанный черными портупейными ремнями, придерживая  затянутой в белую, форменную перчатку рукой увесистую  шашку на левом  боку.
 -Так жа и помереть не долга…
Он вытер испарену со лба.
-Где энти лихоимцы?
Никифорыч молча кивнул за барак. И трое помощников Абрамова  не сговариваясь кинулись туда.
Городовой отдышавшись и промокнув носовым платком лицо и внутреннюю часть тульи белой фуражки заметил что Иван прижимает руку к животу.
-Ах ты!
Взбеленился Абрамов
-Подрезали-таки! Вот христопродавцы!  Я им такого сейчас нарисую…
Сибирь раем покажутся.
Атаман достав из кармана трехрублевую бумажку быстро сунул ее в руку городовому.
-Уж ты будь  добры Александр Николаевич не посрами честь мундира, пропиши энтих упырей куда подальше, а то ведь житья от них нет.
Городовой моментально оценив обстановку одновременно оглядев безлюдный причал и зажатый в кулаке зеленую трешку, успел даже не довольно поджать губы, но решив  что лучше три рубля бумагой  чем совсем ничего медяками,  усердно закивал Никифорычу в ответ.
-Закатаю! Будь уверен!  Куда Макар телят не гонял закатаю.
И сунув полученные от атамана ватаги ассигнацию в карман без лишних слов, деловито зашагал к углу барака на ходу надевая на белую форменную фуражку.   Когда городовой скрылся за углом Никифорыч, подставив Ивану плече недовольно пробурчал:
-Надо было им Ваня хоть дать сказать чего он  хочуть? А как то как щас?
Иван превозмогая боль улыбнулся, но увидев что из-за угла разведя руки в стороны вышел озабоченный старший городовой  Абрамов наклонившись  к уху Никифорыча прошептал:
-Тятя мне всегда говорил так: «Волки баранов не разумеют», а значит и гутарить, Никифорыч, с энтими овцами нам с тобой было не об чем. Пойдем ужо, а то Абрашка сейчас затискает своими расспросами.
И опираясь на плече старшего товарища заковылял в ватажный барак прижимая руку к левому боку, ощущая как с каждым шагом об нее стукаются раскуроченные турецкие часы на золотой массивной цепочке. Иван, углядев потерю, иронично заметил
-Вот и те и царский подарок...
На что Никифорыч деловито заметил.
-А то нет, Жизнь она Ваня дорожее всего.
 

                Глава 33
                Возвращение блудного Кота.
Барак был пуст только Ваня Маленький старался у плиты кашеваря харч к обеду ватажникам, которые всем шалманом отправились на Севастопольский вокзал разгружать ящики с бомбами и патронами для береговых дивизионов.
Никфифорыч уложив Ивана в своем куте на топчан вышел за занавеску.
-Ванусь, а ну чистых тряпок сообрази да поставь кипятку покруче…
Он вернулся в кут, но вспомнив что-то снова выглянул из-за занавески.
-И это…  Пока не уходи из барака… Ежели чего за фершелом помчишь…
Ваня маленький виновато развел руками.
-Так я это… Никифорыч уже собрал…
Он неопределенно махнул рукой в сторону  стоящего на печке котла с крышкой.
-На пакгаузы снести, ватагу кулешом накормить…
Шмыгнув носом сообщил Ваня. На что Никифорыч отмахнувшись от него заметил:
-Чай не перемрут от голоду… Жди Малой, как скажу.
И вернувшись в кут в нерешительности замер перед лежащем на топчане Иваном, разглядывая пробитую штыком дыру в подаренной им Ивану жилетке.
-Вот же сучий потрох… И угодил-то прямо в кармашек…
Никифорыч перекрестившись притронулся к  дыре в жилетке откуда шипом  из-под искореженной часовой крышки торчала минутная стрелка.  Не больно уколов загрубевший от нелегкой жизни указательный палец отдернул руку.
-А крови то и все нет… можа во внутрь вся затекаеть?
Озадаченно сам у себя поинтересовался Никифорыч почесав кудлатую уже местами взявшуюся седеть бороду.
-Тады, не дай Бог, беда будет…
Он повернулся к зановеске и негромко, так чтобы не беспокоить Ивна-большого позвал:
-Ванёк!
И в следующую секунду мордочка бесенка высунулась меж занавесок, так словно он все это время только этого и ждал, когда его покличет атаман.
-Чевось тятя? Ужо за лепилой бегить?
Никифорыч неуверенно кивнул.
-Давай…
И придержав Ваньку наказал:
-Посули ему зелененькую, да скажи от меня… Пусть токма не тянет, сразу лихача возьмет.
Ванька Малой рванув с места уже было схватил со стола свой кудлатый картузишка, когда Поддубный открыв глаза громко, так чтобы было слышно гонцу прохрипел.
-Не надо фельдшера…  Слышь Ваньк? Не бегай никуда!
Малой замер на месте волпросительно глядя на атамана, а Никифорыч ловя каждый звук наклонившись к Ивану переспросил его:
-По што фершела не звать? Нешто ты так преставиться решил? Смотри эвон какая дырища…
И он указательным пальцем указал на торчащую из прорехи в жилетном кармашке погнутую часовую крыш.
-Не надо никого…
Иван снова прикрыл глаза
-А ну Никифорыч подивись чего там у меня?
И он распустив широкий кожаный поясок  задрал подол суконной  рубахи.
-Эх мать твою…
Вырвалось из уст атамана. Никифорыч  к стоявшей в углу кута иконе под которой теплилась лампадка с красным стеклышком, что-то пробормотав  перекрестился.
- Чего там у меня?
Насторожился Иван.
Никифорыч прикоснувшись холодной рукой к огромному в половину бока синяку, присвистнул.
-Мала блоха да кусает до греха!
Он сел на лавку против Ивана и уже не торопливо свернув цигарку, закурил ее.
-Так мне-то чего делать батя?
Нервно пискнул  Ванька Малой тиская в руке свою и без того мятую перемятую кепку.
-Бигить али как?
Никифорыч махнул рукой.
-Отбой паря… Дуй потчуй, банду, а то они тебя как Тузика размотают с голодухи.
Ванька скрывшись за занавеской  уже через минуту громыхал железной тележкой груженной армейским  термосом с горячем обедом, посудой и прочим провиантом. Когда за ним захлопнулась входная дверь, в бараке повисла успокаивающая слух тишина.
Было слышно, как где-то, дав короткий сигнал   отваливал от пирса пароход, скрипели пыхтя паром погрузочные лебедки, да как Никифорыч молча затягиваясь,  выпускал из себя душистый сизый дым контрабандного табака.
Никифорыч наклонившись к Ивану, прикоснулся холодными пальцами к горячему, набрякающему кровью синяку, размером с хорошую обеденную тарелку. Иван сморщился от боли, но ничего не сказав прикрыл наливающийся черной кровью место удара, подолом рубахи.
Отчего из жилетного кармашка позвякивая, словно жалуясь посыпались маленькие шестеренки и железки от некогда царского подарка турецкого адмирала.
-Сука Рыжая…
Процедил через зубы Иван.
-Выгадал же место…
-Как есть шельма!
Поддержал его Никифорыч.
-Это ж надо, тля поскудная, сунул тебе прямо в цацу…
Иван, закряхтев неторопливо перекрестился.
-Спасибо Господи, что взял безделушкой…
Он попытался было за цепочку вытащить разбитые острием штыка  часы, но у него это плохо получалось.
-Помоги Никифорыч…
Попросил Поддубный боясь дорвать окончательно кармашек, так полюбившейся ему шелковой жилетки.
-Надеюсь падла эта жива… Уж я ему… За жилетку продыху не дам…
Никифорыч прищурившись от едкого табачного дыма молча улыбнувшись наконец-то вытащил искореженный хронометр, и отцепив массивную цепочку от жилета аккуратно положил на стол. Потм молча курил пуская табачный дым в потолок, а докурив цигарку  и поглядев на Ивана с видом знатока заметил:
-А ты Ваня волк… Ох волчара…
Он скорее восхищался восхищенно своим лучшим крючником, чем укорял его.  Иван через силу улыбнулся.
-С чего это ты меня атаман в волки записал?
-Да так… Ты же их всех…
Он чиркнул себе по горлу ладонью.
-Как овец в кошаре изувечил… Как бог черепаху.
Иван хотел ответить, но Никифорыч не дал ему этого сделать встав над ним во весь рост.
-Твоя мать безжалостность, а батька расчет.  Напугал ты меня и всю эту братву… Не хотел бы я в стыке супротив тебя выйти, ой не хотел бы Ваня… Я всякое видал…
Он не договорил потому как из-за занавески отделявшей кут от барака  высунулась голова Сашко Кота.
-Ага, чего такого ты батька  видал чего я не бачив?
Но увидев лежащего на топчане Ивана откинув занавеску порывисто вошел в кут.
-Иван друже,ты хворый? Чи шо?
Иван прикрыв глаза хотел было ответить  Сашку, но за него это сдела Никифорыч.
-Рыжий паскудник с шалманом  седня был…
Сашка вскочив на ноги, бешено вращая глазами как полумный   стал оглядывать Ивана, то и дело прикасаясь к нему.
-Что с тобой брат?
Но узрев рваную прореху в жилетке, даже не поднял, а сдернул полу рубахи вверх, закрутившись волчком по куту так что и стол и лавка все разом опрокинулись.
-Ах сучий потрох!
Схватился он за голову мечась по куту то к Ивану то приграждавшему ему  к выходу из биндейцки Никифорычу.
-Я же его не вареным сожру! Зубы его поганые в песок изотру! Тварь!
Он кинулся было через Никифорыча на выход, чтобы ловить Иванова обидчика, но Никифорыч ухватив Сашка за плечи с силой встряхнул его.
-Охолони Сашко!  Будя! Присядь…
И с силой усадив Кота на топчан поле Ивана  погрозил ему искореженным тяжким трудом  крючника указательным  пальцем.
-Даже не рыпайся паря…
Страшным шепотом зашипел на него Никифорыч,  так что Сашко вдруг сразу все поняв  затих обратившись в слух.
-И кумекать за того цыгана забудь… Дай Бог, чтобы падаль эта в холодной сейчас не валялась, а то Ваню за тварь за эту еще в колодники, не дай Бог определят. А не то что  зубы ему в песок…
Иван придерживая левый бок рукой, морщась присел возле притихшего Сашко.
-Да чего я такого, Никифорыч, сделал? Ну дал ему разок…
Атаман ватаги криво улыбнулся.
-Разок?
И взяв в руку кулак Ивана взвесил ее.
-У тебя же не руки, Ваня, а пудовые кувалды, махнул  туда трое с копыт, махнул сюда еще  четверо… А Рыжего и вовсе сломал когда он тебе из-под руки саданул…
Никифорыч подняв с пола, опрокинутый Сашко табурет присел на него напротив друзей.
-А мож сабантуй замутим?
И уловив во взглядах парней вопрос пояснил.
-По причине одержания полной виктории над ворогом… Да и за
Сашково возвращение.
Иван отрицательно качнул головой.
-Не пью я Никифорыч… Ты же знаешь…
Атаман отмахнулся от Ивана.
-Да ладно ты вон кофий, то же не пил, а теперя хлещешь як заправская турка.
-Так я за него не божился за кофей, а за горилку  мамо попросили…
Никифорыч перекрестился.
-Не сумлеваюсь и слово твое железное як и кулаки… Ну будь здоров казачок. 
И он налив себе и Сашке по лафитнику не чокаясь выпил ни то за искалеченных и увезенных на подводах в уездную больницу  Рыжего и его компанию, ни то за волю и силу  Ивана, ни то за возвращение в ватагу Сашку Кота.
Когда вся артель вместе с Ваней Маленьким вернулась в барак Никифорыч проставился из своих запасов двумя четвертями бутылями крепкой сливовой горилки. После чего уставшие, вымотанные за день ватажники ожили. Распелись и расплясались только один  среди них человек, Сашко Кот был хмур и не приветлив, а упившись в лоскуты плакал, стуча кулаком по большому надраенному ракушечником столу  грозя кому-то невидимому кулаком.
-Ну ни чего сучье племя я тебя еще в лохмотья…
Пьяно бормотал он, пока не уснул там же за столом.

                Глава 34
                Привет из детства.

Иван проснулся поздно, вчера вся артель праздновала победу над Рыжим и его бандой: выпивали, плясали, пели песни, а сегодня все, еще утром, по темну, ушли на причал «Азовской пароходной компании», где с вечера два буксира поставили под погрузку жита  вместительную турецкую баржу.
-Друже дай воды напиться… А то щас копыто отвалятся…
Позвал Поддубного Сашко Кот. Иван встав, с топчана подошел к  стоявшей у входа в барак жбану зачерпнув  холодной с ночи воды и подойдя к Коту протянул кружку.
-Держи.
Сашко, приняв трясущимися руками ендову пил жадно, большими, громкими глотками, мелко клацая зубами о края жестяной посудины смастеренной Васькой Карасем из большой консервной банки.
Иван наглядевшись на мучения товарища и укоризненно покачав головой сел на   скамью подле него.
-Вот скажи мне Сашко, на кой ляд тебе все это?
И на немой вопрос друга картинно задрав подбородок, щелкнул себя по горлу указательным пальцем, как это  делали матросы с иностранных кораблей заходя в севастопольские кабаки.
-Чего?
Допив воду переспросил Кот.
-Чего ты Иван говоришь?
Иван, хлопнув себя по коленям ладонями встал.
-Я дивлюсь на тебя друже и в толк не могу взять… Ты себя убить хочешь? Али так, по изгаляться.
Сашко, придерживая голову одной рукой второй дурашливо потряс поднятым вверх указательным пальцем.
-Э-э-э…. Братуха не мы придумали: В воскресенье веселье, а в понедельник похмелье. Положено так.
Иван грустно улыбнулся.
-Кем друже положено? И что это значит?
Сашко встав с топчана пошатываясь из стороны в сторону доковылял до жбана с водой, что бы поставить жестяной черпак на место.
-А то.
Он вернулся к Ивану и усевшись   на широкую лавку стоящую вдоль общего стола начал рассуждать.
-Видно такая наша казачья доля - Нет счастья без боли… А настоящего разгула без похмельного квасу… Это брат ты мой такая штука…
Он покрутил над головой в воздухе растопыренными пальцами изображая нечто очень важное и значимое не только для него, но и для всего человечества.
Иван, придвинув к себе заботливо накрытую Ваней Маленьким тарелку с утренней кашей, без аппетита стал ковырять ее ложкой.
-Айда поснидай, а то ты от горилки зеленый стал, як стручок гороховый. От такой веселухи ты не то, что куль рожи, но и ноги свои навряд ли сволочешь.
Сашко ничего не ответив Ивану только еще силнее наморщив лоб и без того изборожденный продольными морщинами, поплелся в угол барака, туда где к стене был прикручен жестяной, ведерный умывальник.
-Не хочу! 
Уже оттуда, брякая соском рукомойника, ершисто крикнул Сашко.  Иван подцепив ложкой холодный комок пшенной каши  размял его в миске.
-Дурилка ты!  На кой тебе вся энта свистопляска, что бы вот так как ты на карачках утром до мойдодыру  полз?
Сашко сунув голову под струю прохладной воды, бренча соском умывальника  с удовольствием  пофыркивая не слышал или делал вид что не слышит нравоучения своего приятеля. А наплескавшись и обтерев лицо подолом рубахи выдохнул:
-Эх друже гулять так гулять! Никифорыч вчерась казал, шо  у нас с тобой  седня отгульный день, так что…
Он перекрестился.
-Сам Бог велел отдохнуть на полную… До пупка!
Иван усмехнулся.
-Да я еще шибко-то не притомился покаместь… Щас вон наши на барже ломаются, а мы тут с тобой рассуждения рассуждаем.
Иван доев кашу отодвинул от себя опустевшую миску.
-Давай сидай да пойдем на причал… Подможим нашим…
Иван зло крутнув головой закончил свою мысль.
- Придумал то же «Отгульный день». Вчера вагоны  под баржу на Азовском поставили  десять тысяч пудов до вечеру отгрузить…  Это тебе не гомыру польскую хлебать.
Сашко что-то вспомнив перепугано заозирался.
-Ты чего?
Поинтересовался Иван.
-Не видал мою торбу?
Иван ухмыльнулся.
-Так ты вчера без нее пришкандыбал.
Лицо Сашки залилось пунцовым румянцем.
-Ох! Как быть-то теперь?
Иван хмыкнув и зайдя к атаману артели в кут, вышел от туда держа в руке дорожный мешок, за который теперь так убивался и клял себя Сашко.
-Там же гостинцы тебе с дому… Как быть-то теперя?
Не обращая на Ивана внимания бормотал, раскачиваясь из стороны в сторону Сашко.
-На…  держи свой сидор… Пить нужно меньше. 
Иван сунул было указательный палец в жилетный карман для того, чтобы посмотреть сколько времени, на его императорских часиках, но ощутив пустоту и искусно заштопанную Ваней Маленьким прореху от штыка недовольно крякнул.
-Мать его этого брадобрея…
-Ты чего? 
Поинтересовался Сашко. Иван отмахнулся.
-Так… Ешь давай и поперли процювати.   
Сашка обрадованный счастливому возвращению торбы облегченно вздохнув оживился.
-Ф-у-у-у... А я то уж  думал все… Кобздец. Профурсил твои  подарунки…
И он поднявшись с топчана и устроив торбу  на скамейке в одно движение, ловко развязал ей широкое горло.
-Вот…  Анна Семеновна велела тебе…
Выложил он перед Иваном на стол, завернутый льняную скатерку шмат вываренного в луковой шелухе сала с чесноком.
Иван, наклонившись к свертку, закрыв глаза втянул ноздрями родной запах отцовского куреня.
-Это тебе от дедуна медок, прошлогодний, но  с  Ирклеевской нижней пасеки.
Не обращая на Ивана бубнил Сашко доставая из торбы все новые гостинцы.
 -А редьку? Редьку принес?
Сашка укоризненно посмотрев на Ивана покачал головой.
-Вот скажи мне Ваня: на кой лях она теби эта бисова редька сдалась?  Ее же без слез съисти неможно. Нешто здесь у Крыме ее нет?
Но увидев, что глаза Ивана вдруг потухли, крепко  хлопнул его ладонью по плечу успокоил.
-Да не тушуйся ты! Принес, принес я тебе твой горлодер…  На… тримай ее…
Протянул он вязанный в мелкую ячейку мешочек Ивану с черной как головешки из костра крепкой, до слез богодуховской редькой.
-Всю спину лярва мне набила покуда я через степ шандарахался до тебя, хотел уже в буерак ее, но перегадал… Кумекаю, как же ты без нее, без редьки без своей?
Балагуря, он достал из торбы большую крынку поставил ее на стол перед Иваном.
-Энто теби от бати… Смалец… Самолично  цебулю припускал…
Он снова сунул руку в куль и хитро улыбнувшись потянул оттуда половину темнокоричневого ржаного каравая. 
-Звиняй меня друже, но супротив хлибу тетки Ганы я не встояв.
Иван отодвинув от себя другие подарки, прибывшие из Богодуховки, расправив вышиванный материнской рукой рушник на котором лежал общипанный Сашко в дороги до половины каравай, закрыв глаза и прижав к лицу хлеб, втянул в себя полной грудью отцовского куреня, запах утра когда мамо пекли свой пахнущий степью и тмином, чуть кисловатый от закваски хлеб, запахом которого он сейчас дышал и надышаться не мог. Глаза защипало и он по-детски оттопырив губы теперь нежно прикоснулся ими к твердой чуть маслянистой корочке хлеба словно целуя руку матери, как делал это в детстве когда мама собирались вместе с детьми в церковь.
-Мама…
Прошептал Иван и чистая, одинокая слезинка скатилась по его щеке на бурую корочку хлеба.
-Мама…
Сашко было встрепенувшийся, смутившись успокоительно забубнил:
- Ты не тужи Иванко… У них все ладом, все добре… Тетка Анна казала, шо  буде ждать тебе на Коляды… Ну и все тако…
Иван, не открывая глаз, отвернулся от дружка прижавшись к хлебу щекой, уже поросшей пушком русой, по-юношески жидковатой бороденки. Откусив от хлебной горбушки небольшой кусочек он замер в ожидание чуда, которое не заставило себя ждать увлекая его куда-то в бездонную даль, птицей летя над Таврической степью на берег речушки Ирклеи. И все что теперь окружало его здесь в Севастополе:
барак, Сашко с торбой, его голос, звуки порта, все провалилось в небытие, туда где ранним утром мама пели ему его любимую колыбельную песню, а в воздухе витал горячий, чуть кисловатый запах, только что испеченного и выставленного на стол, под рушник хлеба. Он дышал этим воздухом и плакал, не обращая внимания ни на своего приятеля, ни на повисшую в бараке неудобную тишину.
Тишину нарушил сконфуженный   Сашка Кот.
-Ну так это… Вань, коли в кабак не соберемся, я тоды пойду скупнусь, перед тем как ломаться… Ты как?
Иван, не открывая промолчал, давая тому понять, что ему сейчас не до глупостей.
 Сашко, сбросив забрызганную под умывальником рубаху на лавку с голым торсом пошел на выход из барака, чтобы на пирсе тут же возле артельного барака принять освежающую помогающую с похмелья процедуру, в виде купания в море.
-Никуда он не денется кабак твой… Лучше яйца береги… Чай не месяц май.
Буркнул ему в след Иван и втянув ноздрями пряный запах материнского хлеба и отеческого куреня снова нырнул в свое светлое, полное любви детство еле слышно прошептав самое заветное слово его жизни.
-Мамо…
                Глава 35
                Не легкая баржа
На шестом, хлебном причале, где должна была   работать артель крючников греческой компании «Ливас» ничего не происходило. Совсем недавно пришвартованная к пирсу самоходная баржа раззявив черную, бездонную глотку трюма мирно покачивалась, на мелкой зыбе, то и дело обтираясь об плетенные из пеньковой веревки кранцы защищавшие судно от нежелательных соприкосновением с  каменным причалом. Иван от удивления и неожиданности снял с головы широкополую соломенную шляпу, которая защищала его от еще жаркого октябрьского солнца во время работы.
-Не понял… Никифорыч же вчера сказал, что на шестом жито  ворочать будем?
Иван приложив ко лбу ладонь козырьком осмотрел совершенно пустой, залитый солнцем пирс. Вахтенный на пришвартованном к соседнему, пятому причалу итальянском парусном каботаже отбил семь склянок к ряду.
-Вот это в рот компот! Уже половина восьмого, а еще никого…
Разозлился сам на себя Сашко Кот.
Иван ничего не ответив широко зашагал в сторону хлебного амбара за которым на железнодорожной ветке стояли красные, точнее кирпичного цвета казенные вагоны украшенные зелеными двуглавыми имперскими орломи.
-Вань… Ты куда?
Иван не зло буркнул ему в ответ: 
-Куда, куда… Где играет дуда...
Уже подходя к амбару Иван услышал голос Никифорыча который о чем-то спорил с портовым подрядчиком.
-Нет мил человек, так не срастется у нас, с вагона в амбар одна ходка с амбара в трюм другая…
Подрядчик, поблескивая отполированными сапожками   в жилетке и рубахой на выпуск то и дело поправлял картуз.
-Не могу я Никифорыч тебе ставить двойную. Сам посуди вы ведь с вагона сразу в трюм загружаете, а я что хозяину должен сказать? «Ливас» на особом положение?
И разведя руки в стороны он словно извиняясь перед Никифорочем снова поправил съезжающий на лоб картуз.
-Так что мое последнее слово такое: четвертая часть от общего сверху и к полуночи все закончить.
Подрядчик, увидев из-за плеча озадаченного Никифорыча стремительно приближавшегося к ним Ивана виновато заулыбался.
-Здравствуйте Иван Максимович, а мы вас и не ждали… Вот…
Он не успел договорить, повиснув тряпочной куклой в руке Поддубного.
-Опять ты Гришка обираешь нас?
Иван сделал вид, что собирается ударить болтающегося у него в вытянутой руке подрядчика кулаком в хитрую, покрытую веснушками рожу.
-Значит с Рыжим за одно: Так?
Подрядчик, сжавшись в комок защищая себя руками жалобно заблеял.
-Упаси меня Бог Иван Максимыч с этими бандитами дружиться… Я только…
Иван, поставив на причал перепуганного Гришку  миролюбиво улыбнувшись, похлопал его по груди своей железной ладонью так что тот закашлялся.
-Тьфу ты!  А я вже нагадал что ты переметнулся к этим прохиндеям…
Подрядчик, оправившись от испуга поправив, свалившийся на глаза картуз и одернув рубаху недовольно крутнул головой проверяя целостность шеи.
-Вы это… Иван Максимович… Не озорничайте…
Он несмело погрозил пальцем непонятно кому.
-Я все ж при исполнении… Так сказать государю батюшке…
Он снова не успел договорить от того что Иван зацепив его рукой за ворот рубахи притянул вплотную к себе.
-Чего?
С тихой угрозой пробасил Иван.
-Пой птаха дальше.  С Рыжего сколь имел?
Приказчик молчал, закрыв глаза.
-Ну?
Тряхнул его Иван так что с подрядчика слетел не по размеру сшитый картуз, который прокатившись колесом по причалу прилег, словно верный пес, подле начищенных до зеркального сияния сапог таможенного стражника, который делал вид что на вверенном ему участке порта ничего не происходит.
-Молчишь щучий потрох? Так вот я тебе скажу: брал ты с Рыжего двадцать процентов и жил себе припеваючи, а с нас сколь ты брать нагадал себе?
Портовый чиновник услышав о марже с погрузки, тут же очнувшись и оглянувшись сперва на Никифорыча, а потом на Ивана робко ответил вопросом на вопрос.
-Десять?
Иван хохотнув сунул ему поднос гигантскую дулю.
-Вот тебе мироед, а не десятину. 
Он снова приподнял совсем раскисшего подрядчика и не сильно встряхнув его повернулся к атаману ватажников.
-Никифорыч есть у тебя на этого мироеда деньга?
Главный ватажник неопределенно пожав плечами не уверено кивнул
-Рубликов пять десять с подряда найдем…
-Золотом…
Тут же проблеял безвольно висевший в руке Ивана Гришка. Снижая градус требовательности в голосе.
-Или в край серебром… А то я вас всех в околоток… И из порта…
Иван разжал пальцы и подрядчик пустым кулем рухнул на брусчатку причала перед Иваном.
-Ладно…
Согласился Поддубный отряхивая руки.
-Ежели обмана за тобой не будет, будешь получать свою пятерку, но бумагой…
Иван наклонился к подрядчику совсем вплотную, так чтобы его никто не мог слышать кроме Гришки и Никифорыча.
-А в околоток сунешься…
Иван, улыбнувшись подмигнул Никифорычу.
-Ляксандр Николаич тебя быстро окоротит…  Так же старшой?
Поднял голову он к атаману, который вдруг посуровев лицом скупо кивнул ему в ответ. 
-Так, так. Укоротит, да ешо как укоротит. А еже ли ты тля корабельная балакать за то будешь, то и в колодники тебя определит, в самую, что ни наесть мать ее Сибирь.
Подрядчик комично икнув хотел было  что-то сказать в свое оправдание, но подошедший к ним Сашко Кот сунув чиновнику под нос пудовый кулак лихо улыбнувшись добавил:
-А я тебе зубы все повышибаю чтобы до Сахалину шел пехом та только тюрю шамкал.
Иван отвел кулак Сашко от красного как свекла носа чиновника.
-Не лезь Сашко…
Оборвал его Иван.
-Мы не банда какая, мы честные крючники.
И наклонившись к подрядчику протянул ему руку.
-Ну что Григорий Понтелеич будем дружить? Али вы с Котом дела будите делать без нас?
Подрядчик, ловко вскочив на ноги и отряхнув выбившиеся из сапог сатиновые штаны, обиженно шмыгнул носом.
-Ладно Царь Иван твоя взяла…
 Он придержал в своей холеной руке пальцы Ивана.
-Но получать маржу я буду от вас…
Он перевел взгляд на Никифорыча.
-Червонец серебром…
И ткнув большим пальцем свободной от рукопожатия руки куда-то в сторону портового управления многозначительно добавил:
-Сами понимаете по другому, меня  вышестоящее начальство не поймет…
Никифорыч посмотрев на Ивана кивнул.
-Ладно Гришка хай буде так… Но сейчас ставишь нам двойную норму.
Гришка нагло улыбнувшись кивнул подсовывая Никифорычу свою с полированными ногтями ручку.
-Хорошо пусть будет две, но за то мне двойной кошт. Как говорится две нормы – две деньги.  По рукам?
Никифорыч хохотнув поднес к носу нагловатого подрядчика   фигу.
На что Гришка упрямо мотнул головой.
-Полторы… И я всецело с Вами Василий Никифорыч…
Достав из кармана жилетки дешевенькие часы саратовской часовой артели «Момзе», деловито добавил.
- И то иду на это исключительно из-за стесненности во времени отгрузки…
Но кинув взгляд на Поддубного добавил.
-И, разумеется, из моего личного уважения к компании «Ливас».
Никифорыч, не выпускавший из своей руки руку подрядчика чувствительно пожал ее.
- Годится. Отворяй ворота… А то мы тут и так…
Никифорыч посмотрел в не по-осеннему высокое небо.
-Из-за твоего мздоимства воду в ступе толчем. 
Подрядчик, достав из внутреннего  кармана накладные документы подошел к стоявшему у вагона таможенному стражнику, который почтительно, пряча глаза подал ему поднятый с железнодорожной насыпи картуз.
-Пригласите старшего стражника и начнем разгрузку.
Начальственным тоном обратился к нему взъерошенный как воробей после драки Гришка, непроизвольно вздрогнув от громоподобного рыка главного артельщика огласившего причал своим рыком.
-А ну убогие! Хорошь пузы греть! Подваливай с седелками.
И из всех щелей амбара из-под старых мешков, сваленных тут же для ремонта и перешива, словно прусаки из-под печки начали вылезать заспавшиеся с утра артельщики, одевая на плечи лямки своих седелок предназначенных для переноски кулей с рожью.
Пока подрядчик у вагона решал вопросы с документами на отгрузку, Никифорыч обернулся к Ивану с Сашко и ткнув пальцем в сторону баржи скомандовал.
-Вы Ваня с Сашко мостите сходни и айда на приемку первыми…
И отвернувшись от приятелей уже распределял роли среди остальных артельщиков.
-Карась и  Отец Протопоп, вы на выставке в вагоне все остальные в горбачах.
И оглядев помятые, заспанные лица ватажников лихо свистнув  добавил по матери так что даже приспавший у казенного амбара сторожишка  с седенькой бородкой и колотушкой в руках  подпрыгнув на месте ходко припустил ошпаренной блохой  вдоль пакгауза.
-А ну мать вашу перемать! Шевели подгузками крючкотворы хреновы!  Ванька! Малой! Давай с Гришкой пломбы сымать.
Прибывший к вагону старший смены таможенных стражей укромно получив, от подрядчика, сложенную в фантик трехрублевку зашевелил усами торжественно объяви:
-Разрешаю приступить к работам.
И кивнув постовому стражнику, величественно удалился вдоль оживавшего на глазах причала, на ходу, о чем-то, разговаривая с возвращающимися с моря рыбаками и налетевшими из города перекупщиками зерна. Под небольшим ломиком в руках Вани Маленького с треском лопнула пломбовая проволока, а постовой стражник, забрав в карман свинцовую плюху с имперскими орлами махнув рукой затянутой в белую перчатку зычно крикнул на весь подгауз:
-Можешь!
И вагонная дверь под нажимом лома на железных колесах, с грохотом, откатилась и солнечные лучи осветили плотные, уложенные в аккуратные штабеля трехпудовые мешки с полтавской рожью.  Васька Карась словно коршун вспорхнув на вагонный приступок стягивая первый мешок из-под самого потолка  задорно крикнул
-А ну горбачи кому на харчи.
Сдернув куль отточенным годами движение точно уложил его в седелко Андрюхи Цыгана.
-Первый пошел!
Зычно крикнул он в сторону баржи где Поддубный с Котом и вахтенными матросами  корячились укладывая сходни.
-Давай поднавались Сашко!
Ревел Иван, ворочая многопудовую сходню которую в обычное время из-за неподъемности перемещали судовой лебедкой.
Когда сходня легла на место по ней стрелой в трюм пробежал Цыган,  за ним неспешно переваливаясь с одной ноги на другою заковылял  Степан Вайтенко односельчанин Ивана и Кота, который вот так неспешно мог таскать кули без устали, круглыми сутками без перерывов и отлучек. Поддубный хотел было крикнуть какое-нибудь веселое ругательство, чтобы подбодрить земляка, но тут кто-то робко закашлявшись за его спиной почти невесомо прикоснулся к его плечу. Иван обернулся и от удивления забыл о чем и кому и что именно хотел крикнуть еще секунду назад. Перед ним хлопая длинными, как у барышни, ресницами и поправляя байковую портянку у себя на шее стоял не кто-нибудь, а сам сиплый из ватаги прогнанного из порта Рыжего.
-Тебе чего?
Удивленно поинтересовался Иван.
-Так это…
Сиплый махнул скомканным в руке картузом за  плечо.
-Ты ж всех наших…  Поломал…
Иван, придя в себя от удивления хохотнул от такой наглости.
-И чего?
Шагнул Поддубный к  Сиплому.
-Ты то же что ли хочешь?
Сиплый, не струсив, но на всякий случай отступив на шаг к таким же как он оборванцам, выпятил тощую грудь.
-Упаси. Господи…
Перекрестился он размашисто.
-Я с полным к Вам, Иван Максимович уважением… Подохнем мы без работы, так то Рыжий… Извиняюсь работу давал а нынче  уж…
К Ивану подошел Никифорыч.
-Чего здесь Ваня?
Иван кивнул на Сиплого и сгрудившихся за ним оборванцев.
-Процевать  просются…
Никифорыч похлопал Ивана по плечу.
-Дуй к Сашко, а то его в трюме совсем уже завалили…
И перехватив взгляд Ивана добавил:
-Не морочься я разберусь. 
Иван хотел было рвануть в трюм по сходне, но Никифорыч остановил его.
-Постой, а ты то сам не против ежели мужиков на приварок возьмем?
Иван дурашливо пожав плечами весело брякнул
-Ты же сам всегда говоришь: «Была бы шея, а хомут всегда найдется. Я только за, тем более аврал.
Никифорыч кивнул.
-Лады пусть так все и будет.
Иван, подмигнув Сиплому сорвавшись с места кинулся в трюм баржи, помогать Сашко растаскивать и высыпать кули с налитым солнцем полтавским житом.
-Эх ма!
Весело рявкнул Иван, подхватывая за угол одной рукой словно пуховые подушки два лежавших у сходни куля с пшеницей.
-А ну навались ходули горбатые!
Подрядчик, следивший за Иваном от вагонов, вздрогнул и на немой вопрос таможенного стражника забормотал, что-то подсчитывая в уме, машинально перебирая в руках казенные бумаги.
-Это же сколь будет-то? Ежели по три в каждом…
Он испуганно покачал головой.
-Ой-ё-ёй!  Шесть пудиков да двумя пальцами как кутят за шкирку… Слыхано ли такое?
И он боязливо  перекрестившись, блестя на солнце своими полированными  под бархотку сапожками  припустил в сторону главного портового здания сжимая  в потной ладошке две  монетки на аверсах  которых был отчеканен  имперский двуглавый орел, точно такой же как  и на железнодорожных вагонах стоявших сейчас под разгрузкой и надписью по реверсу – 5 рублей 1857 год  ЧИСТОГО ЗОЛОТА 1 ЗОЛОТНИК  39 долей.
Сиплый скинув в трюме на поддон очередной мешок с седелок  поклонился подхватывающему с поддона  куль Ивану.
-Спасибо тебя Царь Иван что не дал издохнуть от голоду!
Иван с Сашкой заржали так громко, что не дали Сиплому больше нести благодарную околесицу, а отвесив пару не злых пинков под тощий зад отправили наверх, на палубу.
-Давай работай Ваше величество!
И дурачась  с Сашкой на разные голоса называя друг друга то Ваше высокородие, до светлейший Царь, то Ваша милость.
У них сегодня был не простой день, который затянется на четырнадцать, а то и на все шестнадцать часов, ведь один распахнутый Ваней Маленьким вагон сменялся другим и не было им конца и края. Лишь спины портовых крючников, горбачей с трехпудовыми кулями на седелках горбатились живым потоком от чугунки к барже напоминая муравейник, в котором муравьи не только таскали тяжести, но и пели бурлацкие, занесенные ветром странствия песни с Волги на Черное море. Совсем скоро подуют злые северные ветра и непрекращающийся шторм дотянет до апреля, а то и до конца месяца мая.
А пока шла работа, грузили иностранную баржу нашим российским хлебом, то и дело для бодрости, не зло подкрикивая друг на друга, подбадривая едреным словцом:   
-Не зевай! Времени и без того в обрез! Помрете тогда и отдохнете!

                Глава 36
                Отсыпной день               
Утро   задалось отменным. В тишине спящего барака было слышно, как в порту на разные голоса на пришвартованных кораблях вахтенные отбивают склянки, кричат вечно голодные чайки, встречая рыбаков, вернувшихся в порт с уловом. Крик их перемешивался с неясным шлепаньем волны о пирс смешиваясь с такими же неясными голосами людей.  Солнечный луч, проникший в барак к ватажникам через мутное стекло небольшого окошка, крался по утрамбованному земляному полу от общего стола к выходу. В печи потрескивая разгорались дрова, да мышь, стуча лапками и жалостно попискивая   скреблась где-то за стенкой. Никифорыч, сидя у себя в куту за столом      мусоля пальцы пересчитывал пачку мятых ассигнаций разного достоинства, то и дело отхлебывая из кружки парящего, только что заваренного турецкого зелья и вписывая в осьмушку бумаги лежащую перед ним, одному ему ведомую формулу жизни.
-Давай ка все с починку…
Пробормотал он, взъерошив свои вьющиеся цвета вороньего крыла с серебряной паутиной седины волосы. 
И основательно послюнявив указательный и большой палец заново пересчитал бумажные ассигнации.
-Сто двадцать пять целковых…
Он снова запустил свою медвежью пятерню в волосы.
-Это…
Он снова сделал пометку в лежащем перед ним листке после чего картинно уставился в потолок барака, но не найдя там ответа на свой вопрос «по сколько же выходит на брата» с общего приварка стал снова грызть кончик карандаша, то и дело потирая ладонью, взопревший ни то от кофе, ни то от умственных усилий  широкий, изборожденный глубокими морщинами лоб.
-Двадцать пять рублев забираю я… 
Он отложил четвертак одной бумажкой подле себя, по всей видимости для верности похлопав по нему ладонью.
-Энто сколь теперь получается?
Задумчиво пробормотал, пересчитывая по новой ассигнации при этом не забывая делать небольшие глотки парящего в кружки поила. 
-Сто…  Сто карбованцев… На дюжину артельщиков… Да плюсом я…
В это солнечное, октябрьское утро счет ему явно не давался, от того Никифорыч нервно елозил на лавке и даже не шепотом, а молча, словно немой на ярмарке, кривя рот матерился.
Входная дверь скрипнула и в барак вытираясь рушником мокрые волосы зашел Иван на ходу подхватив с лавки рубаху завалился в кут к артельному атаману.
-Ты чего Никифорыч?
Натягивая через голову рубаху, поинтересовался Поддубный.
-Да вот поделить никак не могу…  Два червонца  отдал Нарядчику… Так?
Иван налив себе в кружку кофе и отхлебнув из нее и блаженно прикрыв глаза, утвердительно кивнул.
-Было дело…
Никифорыч отложил четыре синих пятирублевки на дальний край стола.
-Значит… В читсую  остатком сто пять… Мой кошт со всего приварку 10 процентов…  Так?
Иван, снова отхлебнув из кружки кивнул. А Никифорыч отложил к четырем пятеркам еще две.
-Значит остается девяносто карбованцев… Нас…
Никифорыч окинул взглядом спящий барак.
-Нас всего девятнадцать, наших двенадцать да с Сиплым вчера причепали пятеро… Сколь получается?
И не дожидаясь ответа от Ивана сам ответил на свой вопрос.
-Восемнадцать…
Он посмотрел мутными глазами на Ивана.
-Энто сколь же будет девяносто делить на восемнадцать?
И нервно мотнув головой, снова уставился в потолок, словно именно там к нему должно было прийти решение и верный ответ на задачу.
Пока Никифорыч думал думу Иван блаженствуя после купания в уже остывшей воде Севастопольского залива прикрыв глаза и ни о чем не думая  потягивал из кружки так полюбившийся ему турецкий кофеек.
-Тьфу ты! Мать твою перемать!
Вслух выругался счетовод с душой припечатав огрызок карандаша на исписанную цифрами  четвертушку серой казенной бумаги.
-Что за утро такое? Энто же и голову можно сломать!
Иван улыбнулся.
-Чего лыбисьси?
Огрызнулся Никифорыч.
-Такую масленую мордуляку скроил, як будто знаеш видповидь.
Иван не зло хохотнул.
-Эко тебя Никифорыч.
Заводила крючников окаменев лицом потянулся к Поддубному.
-Ну и як?
Иван встал из-за стола, а за ним поднялся и побагровевший лицом бригадир.
-По пять рублей на душу.
И одним глотком допив кофе уже было собрался уйти к себе на топчан, но тут с Никифорычем приключилось неладное.
-А дулю с маслом не хотите? По пять целковых на брата… Вот! Вот вам! 
Брызжа слюной, зашипел Никифорыч, потрясая перед Иваном пудовой дулей. Иван, обняв за плечи бригадира, постарался, как мог, успокоить его.
-Ты чего Никифорыч? Будя… Будя, присядь.
Никифорыч, будто очнувшись устало опустился на лавку.
-Ничего… Шарики уже за ролики заходять…  Значит тебе и сиплому одинаково считать?
Иван пожал плечами.
-Ну а чего тут такого? Мы же артелью…
Никифорыч укоризненно покачал головой.
-Как-то все не правильно Ваня, ты значит по два куля за прихват носишь, а Сиплый со своей доходней и один не успевают унести и  ты хочешь чтобы я им максал як теби с Сашко?
Иван ничего не ответил, а Никифорыч кровожадно улыбнувшись снова показал фигу.
-Не бывать этому… Значит так…
Никифорыч взял со стола пачку денег и отсчитав пятнадцать рублей пододвинул их к Ивану.
-Энто вам с Котом по семи с полтиной…
Иван хотел было отказаться, но Никифорыч поднявшись с лавки не дал ему этого сделать.
-И чтобы я вас с Ляксандром тута до вечера не бачив… Отсыпной седня, так сходите у город покочевряжтесь там.
Он поднял вверх указательный палец.
-И энто мое крайнее слово.
Иван, с обреченной миной взяв со стола деньги не считая их сунул в карман, чем еще больше возмутил атамана.
-Сколь раз буду тебе Иван талдычить: «Деньги счет любят».
Иван развел руки, но упершись в непреклонный взгляд старшего товарища покорно достав из кармана деньги демонстративно пересчитав их снова сунул в карман.
-Верно?
Иван кивнул.
-Так. Пятнадцать… Ну мы же друзья Никифорыч, чего считать то нам?
Атаман, уже степенно присев за стол и придвинув пачку разноцветных ассигнаций не глядя на Ивана закончил разговор.
-Тем более… Между друзей счет должен быть пуще чем между ворогами… Чтобы ни у кого ничего на душе не шкрябало… Понял?
В проеме занавесок бригадирского кута появился заспанный Сашко.
Никифорыч увидев его помятую рожу встав из-за стола вытеснил его с Иваном за зановеску, задернув ее перед их носом.
-Я усе казал... Цапай Сашка и дуйте отсель, чтобы я вас не бачев, до вечеру...   
Иван, повернувшись к задернутой у него перед носом   ситцевой занавеске в мелкий синий цветок передразнивая Никифорыча  поинтересовался.
-И куда нам прикажешь идти?
Было слышно, как атаман отхлебнув кофе зло крякнул.
-Куды, куды, Ляксандр здесь кажный кут знает… В кабак ходите, али в цирку, мне без дела…

                Сцена 37
                Непраздничный праздник
В кабаке было не то что пусто, нет народ был, только сидели они как-то негромко, гулко переговариваясь непривычно для Ивана в пол голоса, а кто и вовсе шептался.  Сашко выглядев свободный стол у большого аркой окна с ходу рухнув на широкую лавку, толстой отполированной каждодневным сидением плахи, вскинул руку  и махнув кому-то в полумрак кабака, громко крикнул.
-Малой!  Степка! Подь до нас!
Иван заметил, что закусывавшая публика обратила на них внимание, а половой Степка в белой вышитой косоворотке хотел было кинуться к старому знакомцу, но тучный дядька в черном фартуке на белую рубаху остановил его, приветственно подняв руку сам степенным шагом пошел к Ивану и Сашко. Кот улыбаясь встал поприветствовать тучного, улыбчивого человека.
-Сам Захар Аристархович к нам...
Они поручкались и Сашко  взял было басовитую ноту, но хозяин "Пивного двора"   Захар Арестархович Салогуб  приложив   указательный палец к полным, пунцовым губам, оглянувшись на зал кабака, негромко заговорил с ним смешным писклявым голосом.
-Ну чего ты Александр?  Не чуешь? Покойно у нас…
 Сашко, не выпуская пухлой руки хозяина опустился на лавку, за стол.
-А что так?
Салогуб аккуратно освободив свою руку из Сашкиной достал из переднего кармана фартука  сложенную в несколько раз газету  аккуратно положив ее на стол перед ним.
-Вот… Траур нынче, нешто не знаете?
Улыбка на лице у Кота растаяла словно выброшенная на раскаленные камни медуза.
-Ели у тебя кто прибрался Захар Аристархович, прими от меня… От нас…
Сашка начал было вставать с лавки, чтобы высказать свое соболезнование, но пухлая маленькая рука хозяина кабака легла Сашко на плечо, не дав ему ни подняться, ни договорить.
-Не у меня Александр…  У нас… У всех...
И перекрестившись ткнул отполированным ноготком указательного пальца в лежащую перед Котом газету.
-Александр Миротворец…
Он снова размашисто перекрестился.
-Царствия ему Небесная надысь в Ливадии, как преставился, так что не до веселья нынче.
Сашко не понимая о чем талдычит хозяин бестолково захлопал смоляными ресницами глядя на него.
-Как преставился?
Салогуб наклонившись к самому уху Сашки доверительно запищал.
-Брешуть на охоте, что-то случилось, но кто его знает...
Иван безучастно смотрел за окно, где по Морской улице то и дело пробегали запряженные рысаками конки. Только теперь он заметил, что у многих господ, да и люда попроще на рукавах повязаны черные креповые повязки в знак все имперского траура.
-Так это...
Сашко обвел взглядом пустой стол.
-Нам-то теперь как быть?
Поинтересовался он у Захара Аристарховича.
-Мы, с Иваном поснидать трошке собрались... А потим в цирку… Да и вообще… Никифорыч отгульный дал всей артели… Вот знакомься Захар Аристархович

лександрович  лепший друг мой Иван Пподдубный…
Правая тонкая бровь Салогуба жившая и без того своей собственной жизнью на его масленом, лоснящемся  лице сломавшись в удивленную дугу взлетела вверх, а сам он по халдейской привычки чуть согнув спину ни то поклонился Поддубному, ни то кивнул, протягивая для рукопожатия пухлую ручку.
-Наслышаны, наслышан Иван Царь…
Запищал он.
-Чрезвычайно рад и тронут…
Зашаркал он ножкой по каменному отполированному временем полу и подхватив со стола руку Ивана за указательный палец несколько раз некрепко потряс его.    
-Вы просто не представляете господин Поддубный, как я рады, что Вы зашли до нас…
Чем окончательно смутил и без того за-пунцовевшего лицом Ивана.
-Дай Бог Вам здоровья, чтобы Вы вот так же… Усих их, колодников клятых посломали… 
Салогуб отпустив палец Ивана оглянувшись на и вовсе притихший зал кабака, растекшись в гостеприимной улыбке не громко пропищал:
-Кушайте   гости дорогие, кто запретит помянуть царя нашего батюшку.
И еще раз оглянувшись на зал добавил писклявым шепотом:
-Строжайше указано полицеймейстером, дозволительно только поминальные панихиды по усопшим…
Он снова перекрестился и еще больше наклонившись к Ивану добавил:
-И по Императору нашему Александру Александровичу… 
Сашко, улыбнувшись в ответ кивнул Салогубу   не глядя сгреб ручищей со стола газету.
-Всенепременно господин Захар Аристархович, а пока нам бы пивка потемнее, Да пораську  пожирней.
-Горилку не будите?
Как-то успокоено с облегчением переспросил кобатчик, пряча в передний карман  блокнотик с карандашом.
-Сейчас Степку к вам отправлю, все что закажите все вам будет.
Он повернулся к Ивану.
-А все что сегодня отведаете в моем заведение Иван Максимович та выпьете…
Он дружелюбно посмотрел на Сашко.
-В помин упокоенного царя императора усе примите от чистого моего сердцу…
Сашко привстав с лавки пожал толстяку в черном переднике руку.
-Храни тебя Бог Захар Аристархович и Вам пусть вернется…
Салогуб не сводя глаз с Поддубного улыбаясь кивнул и махнув рукой кому-то ушел к себе в контору, а Сашко Кот развернув газету
 "Севастопольский вестник" бестолково закрутил ее в руках и наклонившись к Ивану почему-то зашептал:
-А я ведь Иванусь и читать-то не умею... Это ты у нас в дьяки собирался...
Наткнулся он на иголки похолодевшего взгляда прищуренных глаза Ивана.
-Что это было?  Что еще за Царь Иван?
Сашка дурашливо улыбнулся.
-А я тут причем?  Энто все дурень Сиплый…  Балакает: «Царь Иван мене спас я теперь за него и в огонь и в воду»…
Иван примирительно мотнул головой.
-Ладно Сиплый малохольный, а этот-то с чего? Да еще угощает як батька родный.
Сашко, посмурнев лицом как-то неохотно сказал.
-Два года назад брата его Варлама, Рыжий со своими варнаками порешили… Полиция знать знает, а доказать не может. 
 Иван побледнев лицом кивнул.
-Понятно…
И помолчав добавил.
-Скажи всем в порту чтобы царем меня больше  не звали… Грех это, он ведь помазанник Божий, а я кто?
Сашко разглаживая руками на столе газету неопределенно пожал плечами.
-Я что, я скажу, а там уж они сами… Пу, пе…
Попытался он читать «Севастопольский вестник». Но Иван, взяв газету за край потянул ее к себе. 
-Пупе…
Передразнил он Сашко.
-Читать бы лучше научился.   
Иван, встряхнув газету так чтобы морщинки и складки на ней расправились сосредоточился на объявление на первой странице набранное крупным шрифтом в жирной траурной рамке рядом с которой был оттиснут прижизненный портрет императора Александра третьего. Иван склонившись над газетой начал негромко читать вслух.
-"Ливадия, 21 октября 1894 года от рождества Христова.
Диагноз болезни Его Величества Государя Императора Александра Александровича, поведший к Его кончине: Хронический инте...
Иван несколько раз пытался прочесть незнакомое слово, но так и не справившись с этим продолжил свое негромкое чтение вслух:
-...с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком, с последовательным воспалением. Подписано: Лейден, Захарьин, лейб-хирург Гиршев, профессор Н. Попов, почётный лейб-хирург Вельяминов, министр Двора граф Воронцов-Дашков».
Когда Иван закончил читать Сашко почесал пятерней у себя  в кудлатом затылке растопыренной пятерней.
-Вот тебе бабушка и юрьев день...
Кот не сильно треснул по столу  кулаком, отчего от стойки кабака, тут же к ним  метнулся половой в белой, застегнутой на все пуговицы  куртке, и замерев  по стойке смирно перед Котом  услужливо улыбнулся.
- Чего изволите дядька?
Сашко посмотрел на Ивана, но не получив от него поддержки  безнадежно  махнул рукой.
-Траур так траур… Ты вот чего Степа… Принеси мне водки пол четверти, пива жбан и парася печеного… А потим подумаем.
Паренек хотел было сорваться с места, но его остановил Иван.
-Редька есть?
Степка заморгав, непонимающе посмотрел на Ивана, но не получив разъяснения уставился на  Кота.
-Какая еще редька?
Иван виновато откашлялся.
-Прости Малой… Черная редька есть?
Парнишка непонятно чему заулыбался.
-Как не быть… А еже ли нет так я, за ради вас, и до базар слетаю…
Иван расстегнул верхнюю пуговицу косоворотки.
-Тогда пущай кашевар настругает ее долями и маслом припустит…
Степан комично поклонился.
-С моим удовольствием… А с каким маслом желаете?
Иван, неопределенно мотнув головой, расстегнул еще одну пуговицу на вороте рубахи.
-Пущай рыжиковым зальют…
Сенька хотел уже было взять с места в галоп, но Сашко Кот придержал его за рукав.
-Погодь, и скажи кухарям, хай редьки поболее сделали… Скажи для Вани Большого…
Сенька, ощерившись щербатой улыбкой деловито подмигнул Коту в ответ.
-А то мы дядька не бачим, хто у нас у гостях.
И сорвавшись с места растворился в воздухе. Только из глубины кухни было слышно, как он молодцевато отдавал распоряжение кухорям.
-Водки, пол жбана пива…И черной редьки с рыжиковым дай поболее!
Было слышно, как Степка, понизив голос, так чтобы его не услышали в зале деловито добавил:
-Не журись самому Царю Ивану с братом его подавать буду.
Иван сделал вид что не слышал Сеньку, но Сашка ткнул его в плечо кулаком.
-Ну вот что тут Ваня поделаешь? Я ведь всему Севастополю запретить не могу называть тебя царем….
Иван спрятал лицо в ладони.
-Так что терпи уже друже... Бог терпел и нам велел.
                Глава 38
                Год спустя – Киргизский кулеш               

Год пролетел незаметно, а после того, как Рыжего с его блатной компанией отправили в вечную каторгу и спокойно. Сиплый с легкой руки Никифорыча сам стал верховодой в своей собственной дружественной Никифорычу  ватаге, зачастую трудилившейся на причалах   Севостопольского порта бок о бок с  артелью, где все так же горбатился и Иван Поддубный и Сашко Кот. И каждый раз встречая Поддубного Сиплый, несмотря на угрозы Ивана намять ему как следует бока, громко приветствовал его возгласом «Здравствуй Царь Иван» отбивая при этом земной поклон.  Лишь когда Поддубный понял, что угрозы не помогут, а увещевания его бесполезны, махнул на Сиплого рукой.
-Че с дурня возьмешь!
И дурачась сам кланялся Сиплому в пояс бася, как пароход на рейде:
-И Вам не хворать Царевич Елисей!
Белоподкладочники кто не знал Поддубного шарахались от них в испуге, а те кто знал укромно улыбались крамольным шуткам портовых крючников. Народ же поплоше: девки-мешочницы, таможенные жандармы, подрядчики и люд с чугунки смеялись в голос, вроде как на представление.
-Вон, вон гляди щас ручкаться будут!
С предвкушением тыкали они пальцем в идущих навстречу друг другу артельных.
Жизнь порта замиравшая, по причине начала сезона штормов и завершения навигации в ноябре возвращалась в свое русло только к концу мая, отчего артели крючников и горбачей все это время пили вповалку в бараках, либо шли на приработок на грузовой вокзал «Севастополь товарный»   грузить военные грузы для местного, севастопольского гарнизона. Но все чаще в порт стали заходить отечественные и иностранные каботажные суда на паровом ходу, которым черноморский шторм не страшен, отчего и работы в порту прибавилось, а через это и порядка.
  Уже в конце 1894 года, кажется на святителя Спиридона Тримифунтского, в конце декабре, в   необъятной российской империи был снят траур по усопшему в Ливадийском дворце: императору Всероссийскому, царю Польскому и великому князю Финляндскому  Александру Третьему Миротворцу.  Отчего в Севастополе и по всей империи широко распахнули свои двери увеселительные заведения и в кабаках, харчевнях и дорогих ресторанах запели, заплясали цыгане с цыганскими хорами   и заезжие музыканты со своими оркестриками и певичками. В театрах снова давали представления, а в большой Севастопольский балаган вернулись лихие итальянские наездники братья  Труцци  вместе со своей труппой. Вот туда-то и повадился ходить по отгулочным, да отсыпным дням портовый люд. В цирке было весело, можно было выпить в буфетной пива или чего покрепче и конечно же вдоволь от всей души покуражиться, подрать горло, посвистеть, да поулюлюкать до хрипоты. Сашка Кот и сам иной раз принимал участие в цирковых кулачных боях то и дело подзуживая Ивана.
-Айда Ваня почихвостим  ихних  чемпиёнов…
И хоть Ивану сильно хотелось выйти на арену да побарахтаться, посабачится с чужими на кулаках, не из-за денег шальных, а так для удовольствия, но Иван помнил данное отцу слово и оттого всеми силами удерживал себя от этого.
Вот и сегодня, в бараке за поглядатая остался Ваня Маленький варивший в казане на всю ватагу знатный киргизский кулеш, с зажаренными  в шкварки  кусками почерёвка, сдобренного  диким по силе уйгурским чесноком, выменянным  им у  китайского матроса на кукан, мягко говоря, не свежего уже, буркана – черноморской селедки. Ваня Малой сейчас плакал горючими слезами, не от обиды на товарищей что не взяли его на выходную прогулку в городской парк и цирк, а от сока черной кромсаемой на кубики полтавской редьки, что так любил его  старший брат близнец, так звали их в порту, Ваня Большой.
-Маслица добавим…
Сам с  собой разговаривал зареванный Ваня, промачивая рукавом куртки мокрые от слез глаза и на ощупь нашарив бутыль с маслом почти наугад подлил пахучего, давленого с жареной подсолнечной семечки масло. 
Дверь в бараке скрипнула и Ваня Маленький, лоставшийся в бараке один поставив на  стол масло по привычке взяв со стола большой острый как бритва кухонный  нож обернулся к входной двери.
-Кто здесь?
По всей видимости лицо у Вани Маленького  было так перекошено, что человек зашедший в барак попятился.
-А ну гады отвечай!
Крикнул Ваня, сделав несколько шагов наугад отчего больно ударился ногой об лавку.
- Ну! Мать вашу перемать!
Выругался Иван подняв над собой нож.
-Отзовись!
У входа в барак в дальнем от Ивана углу, с перекошенным от испуга лицом стоял парнишка лет четырнадцати держа в вытянутой руке кукан с плотно нанизанной на него рыбой.
Ваня Маленький словно слепец, выставив перед собой руку с ножом, практически вслепую, на ощупь пробирался вперед туда, где у входной двери висел спасительный рукомойник. И только когда он наконец-то ополоснув лицо и смыв слезы, наконец-то увидел стоявшего перед ним перепуганного рыбачка.
-Ты кто?
Отложив в сторону нож, уже миролюбиво поинтересовался кашевар, бренча соском умывальника обильно вымывая едучкю горечь из глаз.
-Я?
Блеющим голосом, почти не раскрывая рта переспросил паренек.
-Ну не я же…
Ваня Маленький уже придя в себя задрав подол рубахи, деловито  вытер им лицо.
-Я знаю за себя все, а ты кто такой?
Ваня только тут увидел, что парнишка прячет за спину большую связку свежей рыбы.
-Че это у тебя?
Паренек с трудом разлепив спекшиеся губы едва слышно пробормотал.
-Василий Никандрович просили вам рыбу занесть…
Поваренок от значимости выпятил хлипкую грудь и расправил плечи.
-Кому это нам?
Парнишка откашлявшись и наконец сообразив, что резать его никто не собирается, а перед ним не ужасный кровосос и вурдалак из страшных побасенок Коли Хромого, что трудится по ночам на главном пирсе помощником портового сторожа, а обычный человек, даже не мужик, а такой же как он подросток осмелев протянул Ване кукан бойко затараторил.
-Василий Никандрович сказали ходить в энтот барак и тут сыскать  Ивана Большого, чтобы передать от него рыбки.
Ваня маленький оглянувшись и комично разведя руки в стороны иронично заметил.
-Ну и где ты его видишь?
-Кого?
Снова заробев переспросил парнишка.
-Ну Ваню Большого?
-А вы? Разве не он?
С надеждой поинтересовался рыбачек.
Ваня Маленький уперев руки в бока уже не на шутку взъелся на  простофилю.
-Ты че глумится надо мной вздумало?
-Ни как нет… Я с полным уважением…
Отчаянно замотал кудлатой головой посыльный.
-Василий Никандрович просили… А Вы тут один вот я и решил…
Ваня Маленький сжалившись над пареньком забрал у него кукан с рыбой.
-Ладно… на первый раз прощаю. Дяде Васе передай нижайший поклон и благодарность. Понял?
Паренек кивнул и собрался было уже выйти из барака, когда неожиданно обернувшись поинтересовался.
-А от кого?
-Чего от кого?
Не понял вопроса Ваня.
-От кого передать нижайший?
Ваня выдохнул так словно паровоз спускающий пар для снижения давления в котле.
-От Вани передай поклон! Только не от Большого, а от Маленького! Усек?
Уже вслед, в спину крикнул он рыбачку, которого уже и след простыл.
Ваня Маленький довольно разглядывая кукан с крупной кефалью  укоризненно мотнул головой.
-Ну что за люди пошли? Дверь за собой и то прикрыть не могут… Не май месяц поди.
Он шагнул было на улицу, но неожиданно врезался в  плечо Ивана Поддубного.
-Ой!
Вырвалось у него и нож снова взвился над его головой.
-Ты че это Ваньша совсем опупел от своего чеснока? На своих кидаешься.
Занося Ваню Маленького в баран на вытянутых перед собой руках хохотнул Иван.
-Так глядишь и зарежешь кого…
И поставив названного брата на землю матушку подошел к умывальнику ополоснуть руки.
-Ты, что ж это, уже на рыбалку никак смотался?
Весело поинтересовался Иван, ополаскивая лицо и руки.
-Да нет… Энто тебе Ваня Чуб прислал… Они видать только с ночной вернулись…
Иван обернулся, и поглядев на трех добрых лобанов, фунтов по пятнадцати каждый, присвистнул. 
-Дядька Василь трухи не подсунет.
И сняв с гвоздя рушник и вы промокнув лицо приблизившись к к кашевару  издевательски поинтересовался.
-А с глазами та чего? Известку гасил?
-Да нет…
Засуетился Ваня Маленький
-Тебе редьки с маслом настрогал… Вона в крынке большой… Кушайте на-здоровьечко…
И не дав Поддубному ничего ответить, продолжил тараторить, впопыхах бросив рыбу  в чистое ведро у печи.
- Я и кулеш замандулил киргизский, ох и знатный скажу тебе кулешь вышел…
Но вдруг оглянувшись на входную дверь растеряно спросил:
-А наши хде?
Поддубный присев на лавку и разломив хлеб, придвинул к себе крынку с редькой сунув нос потянул колючий, с холодноватой горечью запах черной полтавской редьки, перемешенный с запахом жаренных подсолнечной семечки.
-Ох и мицна редька… Як у мами в городи…
С закрытыми от удовольствия глазами втягивая всей грудью редечный дух пробормотал Иван. И только когда Ваня Младший кашлянув в кулак напомнил о своем существовании добавил.
-Наши в цирк учепали…
М как-то огорченно добавил:
- А я не схотел.
-А чего так?
Поинтересовался Ваня Маленький, подставляя ближе к названому брату его полуторную глиняную миску с горкой насыпанным в нее  кулешом.
-Боюсь не сдюжу… Поперек батькиного слова полпру…
-Это да…
Загадочно заключил кашевар глубоко и трогательно вздохнув, словно и сам он испытал искушение выйти в цирке на арену да побиться в честном кулачном бою с матросней или с каким другим пришлым народцем.
-Ну ежели хоца так и держать себя вредно, оно знаешь, как бывает, человек постится, не ист, а потеем, как разговеется, да как начнет все подряд молотить, только хуже от этого бывает…
Иван хрустя редькой посмотрел куга-то за голову  Вани Маленького туда где в красном углу стояла божница с иконой Божьей Матери и перекрестившись как-то обреченно сказал.
-Энто точно… Потом как попрет всех молотить навряд кто остановит…
И   запустив в кулеш ложку и отведав его от удовольствия и удивления широко развел руки в сторону.
-Ай да колдун ты я тебе скажу Ваньша… Я чутка  язык вместе с кулешом твоим татарским не проглотил. И чеснок честнаковый, аж в нос шибает и шкварки  смачные. Как в богатеи выбьюсь я тебе брат ты мой кабак куплю или ресторацию. 
Ваня Маленький отстранился на всякий случай, чтобы не попасть в стальные объятия названного братца, наморщив лоб силился вспомнить заковыристое название, а вспомнив просеял взглядом и разулыбался. напряг память.
-О! Вспомнил! ПлЁв по ихнему…  По киргизки называется.
Иван Большой взяв с пригорка кулеша цельную головку чеснока, впившись в него губами  и вытягивая из него заварившийся в острую до припека чесночную кашицу недовольно пробурчал:
-Погано назва  «Плёв»…  Треба назвать  цей кулеш «Клёв». Тогда добре буде и смачно, як у ридного  дидуна исы.

                Глава 39
                Новости из цирка
Артель вернулась не поздно, на завтра должна была встать под разгрузку итальянская самоходная баржа и потому никто особо не усердствовал ни в городе, ни в буфете развлекательного заведения. 
-А как он ее подкинул!?
Причмокнув водянистыми губами закатив глаза под лоб в десятый раз, спросил Васька Карась сам себя.
-Как он ее подкинул…
В барак зашел Никифорыч с газеткой в руках и окинув всю ватагу трезвым глазом поманил к себе Поддубного.
-Айда со мной, побалакаем.
Иван, валявшийся на топчане и уже дремавший после сытного ужина, нехотя поднявшись сунув ноги в летние плетенки пошел в кут к Никифорычу.
-Кофей будешь?
С порога поинтересовался атаман, Иван присаживаясь к столику, неопределенно мотнул головой.
-Можно…
Никифорыч подняв руку   крикнул за занавеску.
-Малой замути-ка нам кофей, да покрепче…
И словно вспомнив что-то, задернув занавеску, отделяющую общую спальную барака от его кута, бросил на стол перед Иваном сложенную в несколько раз газету, что держал в руках.
-На вот Ваня почитай.
 Из-за занавески показалась голова Сашки Кота.
-Не помешаю православные?
Никифорыч пасмурно зыркнув на Сашку из-под густых бровей буркнул.
-Чего пытаешь, коли вже приперся… Давай ходи сюды не пущай сквозняк…
 Иван, развернув газету начал было читать заголовки, но поняв, что даже для его глаз в куту у атамана темновато подкрутил фитиль керосиновой лампы, что висела прямо над его головой и в коморке стало светло. 
-Чего читать-то?
Никифорыч сняв зипунок остался в красной шелковой рубахе, поверх которой была одета теплая габардиновая жилетка.
-Да нечто не видишь?  Вона же написано в новостях «Транспортная компания «Ливас».
Иван и сам уже увидел объявление на первой странице, обведенное дорогой рекламной рамкой.
«Всем заинтересованным лицам. Греческая транспортная компания братьев Константинопольских «Ливас», сообщает: В связи с открытием, в новом, 1895 году, грузового порта в городе Феодосии, компания «Ливас» открывает там свой филиал и приглашает к сотрудничеству всех честных партнеров.  За справками и пояснениями можно обращаться в контору компании «Ливас» расположенную у пятого причала Севастопольского грузового порта. При необходимости можно спросить господина Констанинопольского». 
Дочитав, Иван вопросительно посмотрел на Никифорыча усевшегося напротив него и теперь с видимым удовольствием словно сытый кот, расчесывавшего мелким гребнем себе усы и бороду.
-Батя, а мы то же с ними?
Не вытерпел Сашко Кот.
Никифорыч прищурив хитрый глаз ничего не ответил, только когда в кут с кофейником в руках ввалился Ваня Маленький отложив в сторону расческу, улыбнувшись и разлил по кружкам ароматный кофе, сообщил.
-Мне газетку энту хозяин наш, Коста Аристофанович, в цирке дал…
Втянув носом горячий запах кофе Никифорыч закрыв глаза сделал небольшой глоток и улыбнувшись замер, словно прислушивался к тому, как он на вкус и убедившись, что очень даже ничего снова отрыл глаза сделав теперь уже глоток побольше.
-Газетку велел тебе передать…
Ткнул он в Ивана корявым указательным пальцем.
-А на словах велел передать тебе, что мол ждет тебя перед Рождеством у Феодосии… У новой конторы управляющим.
-Как конторе? Каким еще управляющим?
Не радостно удивился Иван.
-А в порт значит другого возьмет?
Никифорыч щурясь от удовольствия попивал кофе и ему казалось было далеко и фиолетово куда и зачем хозяева компании «Ливас» ждет Ивана.
-Сказано тебе в контору… Хозяин хочет, чтобы ты был поближей к ему… Потому как и ставит тебя приказным туда. Балакають люди, что у Кафе посля стройки порта люду всякого осталось не провернуть.
Иван недовольно повел плечом.
 -Ну а я тут причем атаман?
Никифорыч отхлебнув кофейку, нарочито неспешно отер усы.
-Экий ты… Говорю же тебе, что после стройки в городе такие дела деяться, что Рыжий наш со своими кишкомотами просто барышнями   гимназическими покажутся.
-А я?
Влез в разговор Сашко.
-Про меня чего Коста Арестофанович казал?
Никифорыч неодобрительно посмотрел на Кота.
-А ты кто, для, для хозяина будешь? Можа ты на Ванином месте был, кода налетчики Штепа в контору к Константинопольским ворвались? Нет? Али мож ты тот самый, что отвадил Рыжего от чужого караваю? То же нет, а раз так…
Никифорыч снова блаженно закрыв глаза сделал небольшой глоток из кружки и чуть помедлив добавил.
-То с какого перепугу тебе хозяин чего передавать будет?
И одним большим глотком допив кофе  поздравил Ивана.
-Так что с повышений тебя Иван… Иван Максимович.
Поддубный, поглядев сначала на Сашко, а потосле на Никифорыча поинтересовался.
-А ты как же?
Никифорыч встав подошел к цветной занавеске, что отделяла барак от его закутка и откинув полог   вернулся на место.
-А что я? Мне и здесь лепо… Рыжего теперь нет так совсем дышать слободно стало.  Иди Иван не пытай злодейку. Шанс такой бывает один раз в жизни, больше навряд случится.
Сашко вскочил из-за стола.
-Я Ваня с тобой пойду, все одно новую крючников набирать будут, так глядишь по старой памяти меня хозяин в атаманы пропишет… Да и ежели чего я завсегда за тебя башку могу открутить.
Кот для убедительности потряс битым перебитым в шрамах кулаком.   
Никифорыч хохотнул.
-Та на кой хрен ему такой заводила сдался? Тыж не в счете, не в писанине не тямаешь.
Слова Никифорыча будто ошпарили Сашко, отчего он смешно подпрыгнув на месте хлобыстнул  открытой ладонью по столешнице.
-Не правда твоя Никифорыч! Иван меня и по письму и по счету выучил.
Никифорыч рассмеялся.
-Ну раз Царь сподобился, тоды да…  Иди, но помни Сашок, что без тебя мене кранты, Ваня уйдет да ты  и с кем я останусь? С Сиплым, али с Ваней Маленьким?
Сашко хотел было что-то сказать, но Никифорыч махнул на него рукой.
-Хотя конечно правда твоя ходи пока молодой, а то посля запутаешься бородой.
И посерьезнев лицом повернулся к Поддубному.
-Дня через три Артак с христопродавцами своими тютюн потянут на  Феодосии, я побалакаю с ним и летите с Богом. Ну как?
Иван, встав из-за стола протянул Никифорычу руку.
-Спасибо тебе батя… Век не забуду.
Никифорыч притянул Ивана к себе и дыша в ухо Ивану табачным духом трижды расцеловав его в заросшие русой, еще совсем мягкой, как мох юношеской бороденкой щеки по отечески напутствовал его.
-Энто я тебя Иван за усе благодарствую и низкий земной поклон тебе за все что ты сделал для всех для нас.
И Никифорыч поклонился Ивану в ноги, отчего лицо Поддубного вспыхнуло, вмиг окрасившись в пунцовый цвет. Он хотел было что-то возразить, но не расположенный сегодня к  шуткам Никифорыч не дал ему этого сделать.
-Ничего мне не говори, я тут старший, хоть ты и Царь, да на моем дворе и в моей ватаге. Все топайте отсель…
И отвернувшись от Ивана в красный угол, где светилась огоньком немеркнущим под иконкой Николая Чудотворца лампадка перекрестившись пробормотал:
-Спасибо Господи, что когда-то направил стопы раба твоего Ивана в мой курень…
И повернувшись застрявшим в проходе Коту и Ивану вытеснив их за ситцевую занавеску задернул ее   негромко, так чтобы его слышали только Иван и  Кот.
-Все, амба…  Аминь. Поднимайте паруса… 
И уже громко на весь барак крикнул.
-Туши свет бродяги, а то керосин копейку заедает!
И улей гудевший и обсуждавший сегодняшний отсыпной день вместе с его прогулкой по городу и посещением всей артелью цирка в момент заглох словно рот гомонившим одномоментно кто-то невидимый прикрыл старой ватной шапкой. 
Артель засыпала, а вместе с ней засыпал и Иван   еще пока не случившийся управляющий в конторе «Ливас» в неписанной, вте времена столице Крыма городе Феодосии.
Иван все глубже и глубже проваливался в сон и из далека ему слышалась музыка духового оркестра и  карусель на которой он, а  вместе с ним и барышня в белом кружевном платье, белых перчатках и  небольшой соломенной шляпке с  алой шелковой лентой на тулье, кружилась и смеясь прижимаясь к плечу Ивана. И только когда Иван отстранив ее вгляделся в заплаканные от счастья и смеха глаза барышни понял что это и не барышня никакая, а Марийка Колот портовая чинилка, что вместе с другими прожженными бабами латает и перелицовывает тарные мешки, что идут под муку да на жито, тут же рядом с их бараком под навесом на середине пирса.
Иван совсем запутался и когда мысли его совсем устали ворочаться омут сознания принял их без всплеска, погрузив в глубокий безмятежный сон без сновидений и прочих коллизий.
                Сцена 40
                «Прощание с Севастополем»
Вечером следующего дня солнце уже догорало, последними лучами касаясь плывущих в высоте над Севастопольским портом облаков.
-Ну все…
Никифорыч дойдя с Иваном и Котом до фелюги контрабандистов остановившись обнялись.
-Цалаваться не будем.
Он еще раз прижал к себе Поддубного и придержав в объятиях отпустил, протянув руку для рукопожатия.
-Даст Бог ещо свидимся славяне.
Иван аккуратно, чтоб не навредить атаману пожал протянутую ему руку.
-Ты как прощаешься с нами Никифорыч... Артак сказывал, что коли все ровно пойдет ночью уже на месте будем…
Никифорыч отпустил руку Ивана и притянув к себе Сашко крепко обнял его, после чего поручкался и с ним.
-Энто ежели ровно… Сам знаешь щас гладко, а пойдете хлебнете в Чернильнице чернилов, так зараз кисло станет. Море такая штука не угадаешь.
Никифорыч оглянулся.
-А где сам?
Иван кивнул на парусиновую палатку натянутую под мачтой фелюги.
-Спит поди или кофей пьёт, без него  говорит фарту нет.
Никифорыч мотнул головой.
-Вот жа, прости Господь,  пропащая душа, а то же деготь любит.
Он хотел было позвать Артака, но тот сам выйдя из парусиновой палатки, распалив фонарь висевший  у сходни  заводным чертиком выпрыгнул на каменный пирс.
-Нэ хипишуй Никифорыч, все будеть щито-крито.  Ветер путный к утру, а то и ранше будем в КАфе.
Никифорыч недовольно мотнул головой.
-Путный…
Никифорыч зло плюнул себе под ноги.
-Говорить ладом научись колодник…
Он еще что-то хотел сказать, но неожиданно махнув рукой развернулся и зашагал в сторону ватажного барака по уже сливающемуся с ночью причалу.
-Ходи…
Без лишних сантиментов подтолкнул контрабандист парней к фелюге.
-Щас на веслах, а там под парус побежим…
Он ловко смотав с кнехта причальный конец, бросил его на фелюгу, и махнув кому-то в темноту причала, как раз туда где находилась будка   таможенных стражников оттолкнув от стены пирса суденышко перепрыгнув на борт задул огонек в кормовом сигнальном фонаре, отчего Иван устроившейся рядом с Сашко на лавке оказался в полной темноте. Кто-то невидимый сунул ему в руки весло, прошептав над самым ухом:
-А тэпэрь грэби Ванья…
В темноте справа от Ивана скрипнула другая уключина и Иван ощутив  плече друга не напирая, так чтобы не сломать весло, как это было прошлым летом когда он один обогнал  ялик с четырьмя матросами и вахтенным офицером на корме со   «Святой Императрици» проиграв им спор только из-за того, что в какой-то момент налег на весла так что они просто не выдержали и переломились словно щепки. Вот и теперь, ощущая веслом упругость воды Иван не зарывался и  старался грести в такт с сидящим рядом приятелем.
-Карашо, карашо идем.
Негромко подбодрил парней шныряющий по фелюге Артак.
-Ещо двоых таких и парус не нужно.
Примерно через час весла были убраны, а над головой Ивана наполнившись свежим ветром надулся косой треугольный парус, видимый даже в кромешной темноте южной ночи на фоне чистого звездного неба. Луны не было, но он увидел, как главный севастопольский контрабандист, правнук одного из христианских миссионеров Кавказа    Артак Тер-Товмасян, перекрестившись махнул рукой своей невидимой команде. 
-Паэхалы… С Богом…
Услышал уже закрывая глаза Иван устраиваясь поудобнее между кожаных тюков с душистым турецким табаком.
К его плечу привалился Сашко, над головой у них несколько раз недовольно хлопнув плеткой парус, снова ухватив ветер надулся все сильнее и сильнее разгоняя крепкую, пронырливую контрабандистскую фелюгу несущую на себе Ивана Поддубного с его дружком Сашко Котом и десятка два тюков запрещенного к беспошлинному ввозу табака.  В борт колотилась мелкая почти невесомая волна, а на черном южном небе откуда не возьмись вылезла огромная как «сущ сарык» круг татарского овечьего сыра Луна. 
Забаюкал Ивана голос матери, запевший   ему колыбельную, бросая его в уютную лишенную посторонних звуков темноту, где тело становилось невесомым, а мысли легкими и прозрачными.
-Фе-о-до-сия!  Фе-о-до-сия!
Радостно крикнула над засыпающим Иваном полоумная чайка, улетая в сторону скрывшегося в темноте Севастопольского порта.
Иван что-то хотел ей ответить, но не смог, губы его онемели и уже не слушались его. 
 Книга вторая романа   
ИВАН ПОДДУБНЫЙ
  «ФЕОДОСИЯ»

      
                Глава 41
                Контрабандой в Феодосию 

На следующий день уже смеркалось, когда Сашка  Кот растолкал спавшего на тюках Ивана.
-Ты чего?
Недовольно пробурчал Иван, протирая кулаком глаза.
-Ничего… На.
Сашка протянул Ивану на куске вощеной бумаги, еще горячую жареную рыбу и ломоть белого хлеба.
-Ну ты спать… Часов двадцать отмахал… Хотел тебя разбудить еще утром, когда мимо Алушты выгребали, да Артак не велел: «Говорит не царское это дело на веслах спину гнуть».
Иван огляделся. Солнце катилось за торчащий в вечернем небе   клык незнакомой горы.
-Где мы?
Сашка, неторопливо сделав глоток из солдаткой металлической   кружки крепчайшего кофе протянул ее Ивану.
-На… Почти пришли уже…
Из парусиновой палатки с трубкой в зубах, потягиваясь вышел на палубу главный контрабандист Черного моря и капитан фелюги.
-Артак.
Позвал его Иван.
-Когда не месте будем?
Артак посмотрел на маячивший вдалеке Кара-Даг, потом на золоченое закатом небо, потом зачем-то послюнявив указательный палец и подняв его над головой выдержав солидную паузу деловито сообщил.
-Ветэрок хорош и волны почти нэт, так что через час – другой на мэсте будем.
-В Феодосии?
Уточнил Иван?
Артак присев возле него на тюк и   затянувшись длинной, с тонким мундштуком из черного караима, трубочкой и выпустив ароматный дымок с привкусом чернослива в сторону берега.
-Нэт встанэм за Святым ИльОй, в Дуякорной батарэи, там потише, да и со стражниками замазка есть.
Парус хлопнув пару тройку раз своим острым, как у чайки, белым крылом снова подхватив ветер надулся устремляя узкий нос фелюги вперед, к новым делам и свершениям, в борт колотилась мелкая волна словно на дно лодки разом вывалили ведро только что пойманной черноморской ставриды. Иван, отхлебнув кофе и прикрыв глаза от удовольствия, улыбнулся.  Было слышно, как поскрипывали снасти, а Артак попыхивая запашистой трубочкой деловито отдает приказы кормчему на руле Завену.
-Правэй дэржи, а за Иван-бабэ в бухту ходи.
Завен недовольно поведя плечами зло сплюнул за борт.
-Ты чего тут раскомандовался?
Артак было встрепенулся, но неожиданно обретя покой надменно сообщил зарвавшемуся кормчему.
-Не забывай ара, что я на этот каравелла главный капэтан.
Для большей достоверности Артак подняв руку с выставленным указательным пальцем покрутил им над головой. На что Завен еще больше разозлившись бросив румпель заматерившись на армянском последними словами, встал во весь, свой рост демонстративно уперев волосатые руки в бока, что совсем не понравилось Артаку, который тут же сбавив обороты стал увещевать своего родственника и владельца фелюги по совместительству.
-Ты что ахпер джан?  Зачем бросил штурвал? Садысь пожалуэста дорогой...  А то совсэм неудобно получаэтся…
Он обеими руками показал на отдыхающего Ивана.
-Как можэшь? У нас гости, а ты!?
Завен еще потоптавшись на месте и снова зло плюнув за борт нервно передернув плечами усевшись на корме и взяв в руки рукоять румпеля, забормотал глядя исподлобья на своего младшего брата. 
-Подожди я тебе ешо покажу капэтан! Я тебе покажу Двуякорный бухт... 
Но заметив, что на него пристально смотрит Иван, как ни в чем не бывало улыбнулся.
-Иван джан, не обращай вниманээ. Это мы с Артаком шутники делэм…
Крикнул он махнув в сторону скрывшегося под белой парусиной рубки Артака…
-Дойдем уже скоро...
 
                Глава 42
         Большая Феодосия - Двуякорная бухта

Солнце еще не встало, но лучи его уже проникали из-за затянутой предрассветной дымкой кромки моря, несмело прикасаясь к сизым, плывущим над морской гладью облакам.  Туман словно каша из кастрюли нерачительной хозяйки перевалив через горный хребет Тепе-Оба  с мысом  Святого Ильи,  отделявшего   Феодосийскую  бухту от Двуякорной, расползался густой и белой пеленой заполняя все свободное пространство,  проникая в глубь суши через распадок по дну которого извивалось  русло  древней давно высохшей реки, вдоль которой пролегала  выбитая в камнях и  глине ногами и копытами вьючных животных старая  Римская дорога на город Кафу, ныне  носящий имя  первой  мученице иконоборчества  святой страстотерпице Феодосии Константинопольской, что с греческого переводится как  Дарованная Богом.   
-Ну и туман, как молоко…
Недовольно буркнул Сашка.
-Это карошо… Меньше видят дальше ходить будешь…
Потянув дым из трубки, сказал зорко смотрящий на берег бухты Артак.
-Вон…
Ткнул он мундштуком в сторону приближающегося берега.
- Вон смотри за рыбачий дом высокий гора?
Иван, приглядевшись кивнул.
-Ну…
-Это наш святой мэсто… Здесь наш самый древний  армянский святынь…
Он помолчал, ни то вспоминая что-то, ни то так для большей убедительности.
-Монастырь тут наш был армянский, церков стоял… Крепость короче…
Он снова закрыл глаза и попыхивая трубочкой зачем-то поднял голову к небу.
-Кайгадор назывался…  Правда дед мой говорил, что так неправильно назвать… Нужно говорить Хачатур - Креститель. Турки называли это место Текие, то же по-ихнему монастырь.
Контрабандист перекрестившись слева на право на католический лад, снова посмотрел на Ивана.
-Место святое для каждый из армян не только здесь Крым, но и вся земля, весь Мир…   
Он, как-то разочарованно махнул рукой.
-Но я все равно на берег  не  хожу.
-Почему?
Поинтересовался Сашка. Артак посмотрел на него так словно перед что-то пролепетало малое дитя.
-Потому, что на берегу есть тюрьма, а в море нэт. На берегу я хромой и менэ даже самый дряхлый старэк обгонит, а  в морэ  быстрэй моей  наваг…
Он похлопал рукой по борту лодки.
-Только дэльфин и никто больше… В морэ я царь…
Он обернулся к Ивану и кивнув на него закончил мысль.
-Как Иван в порту… Мое слово здесь главный.
Артак приосанился несколько раз пыхнув трубкой ткнул ее мундштуком себе под ноги. 
-Этот место… Батарейный бухта гиблый место…  Тут ошень много корабль тонул… может сто, а может и тышу…  Потому туман в глаза… но все равно так корош.  Меньше видят больше дэла дэлать.
Артак отвернулся от моря к берегу.
-Вон  он…
Ткнул пальцем увенчанным золотым увесистым перстнем с крестом главный контрабандист Крымского полуострова.
Иван посмотрел в ту сторону, куда указывал грязный палец шкипера, но кроме дороги идущей вдоль кромки моря ничего не увидел.
-Кто?
-Караим…
Иван попытался было что-нибудь рассмотреть впереди себя, но так ничего не увидев снова повернулся к Артаку.
-А Феодосия где?
-Там…
Он махнул рукой за мыс Святого Ильи, что угадывался в тумане за правым бортом. Артак деловито показал ладонью направление  в глубь  долины.   
-Но  пойдешь сюдэ…
Он показал прямо.
-С Мурзой нужно ходэть, так за Тепе-Оба, через мост, стражник, туда на самый вэрх.
Парус фелюги совсем обмяк и безвольно повис на мачте, как раз в тот момент когда лодка идя по зеркальной гладе бухты по инерции проскрипев дном о мелкий  галечник уткнулась в  берег Двуякорной  или как еще ее называют местные жители Батарейной или Карантинной бухты. 
-Все приэхали…
Сообщил Артак. Засунув погасшую трубку за кушак которым был обмотан вокруг талии на несколько раз.
-Давай Иван помогай табак бросать…
Он сунул в рот два грязных пальца и свистнул так что у Ивана зазвенело в левом ухе.
-Ты чего?
Удивился Иван.
-Стражники же сам говорил…
Артак криво усмехнулся.
-Стражник свой кусок всегда получит, а мне быстро ходэть надо пока солнце на морэ не поднялся. 
Иван с Сашкой выбросив на берег с десяток кожаных тюков с табаком подхватив свои торбы спрыгнули на хрустящий под сапогами береговой галечник.  Артак деловито махнул рукой.
-Толкайтэ  менэ… Пора уже…
Иван, оправив выбившуюся из-под пояса рубаху огляделся.
-Придет кто или как? Куда энто хозяйство…
Артак осклабился, обнажив пропитанные кофе и табаком корявые зубы.
-Толкай Царь Иван, врэмя нэт балакать…
Иван навалившись обеими руками зло толкнул фелюгу так что Артак чуть не вылетели с лодки на берег но зацепившись рукой за леер натянутый вдоль борта между   мачтой  и носом фелюги весело рассмеялся.
-Злой это хорошо, лучше, чем отчаянный. Значит бакшишь будет...
По зеркалу воды ударили весла, разворачивая фелюгу кормой к берегу заскрипел такелажный блок и косой белоснежный парус словно крыло чайки в одно мгновение взлетев до самого верха единственной на суденышке мачты, и хлопнув словно в ладоши в следующее мгновение зачерпнул полную горсть утреннего бриза легким парусом понес фелюгу контрабандистов в обратный путь на Севастополь.
Иван еще, некоторое время, стоял у кромки воды, глядя в пелену тумана, совсем затянувшего все пространство бухты, куда словно большая рыбина в море нырнула воровская посудин. 
 Так он и стоял о чем-то думая о своем, оставленном им в обжитом порту ли Севастополе или в родной Богодуховке пока, чья-то невесомая рука не прикоснулась к его плечу.
От неожиданности Иван вздрогнул.  Ведь он не слышал за спиной ни скрипа прибрежной гальки, ни дыхания живого существа. Но справившись с навалившей на него оторопью, резко, на каблуках повернулся к неслышно подошедшему к нему человеку с накинутым на голову черным капюшоном.   
-Курыкма мэне…
Иван окончательно поборов испуг и справившись с собой холодно  улыбнулся.
-А я Вас и не боюсь… С чего ты дедушка решил?
Старик задумчиво пожевал губам.
-Исенме зур Иван…
К руке Поддубного словно прикоснулся и снова улетел по ветру осенний, совсем невесомый, желтый с красными прожилками листок сумаха.  Руку Ивана словно укололи тонкой серебряной иглой, не больно, но пронзительно и тревожно. 
-Хэн сна авермаска…
Ответил Иван старику по-татарски. Караим улыбнулся, обнажив желтые пропитанные кофейной жижей зубы и уважительно качнул головой.
-Лучше говорить – «И Вам не хворать» … Так правильнее будет…
Задумчиво заметил старик, уже на русском неспешно перебирая в руке черного, полированного дерева, четки.
-Ну да Бог пусть всегда будет с тобой…
Он   повернулся к морю спиной и словно не касаясь земли прошел до рыбачьей лачуги, что стояла чуть в глубине берега, как раз у того самого места, где идущая вдоль моря   дорога поднималась вверх и шла над старым, высохшим руслом реки к каменному мосту.  На встречу Караиму, держа за веревку запряженных в арбу волов вышел другой человек в точно такой же, как и у старика одежде, остановив арбу подле сложенных на берегу кожанных тюков с табаком. Старик пересчитал мешки, что-то покумекал в уме свое только одному ему  известное и  улыбнувшись  обратился к Ивану.
-Если вам не трудно помогите сложить товар...
Он указал рукой на арбу. Иван оглянулся в поисках Сашко, но того и след простыл.
-Не ищи… Он по делу…
Скупо обронил погонщик волов, и ухватив куль с табаком ловко забросил его на арбу.   Сашко появился когда работа была сделана и  тюки плотно уложенные пирамидой и увязанные тонкой кожаной оборой возвышались над арбой. 
-Ты где был?
Недовольно поинтересовался Иван. Сашко замялся.
-Выкрутило меня всего на изнанку…  Говорил же на поезде надо было…
Иван махнул рукой.
-Можно было и на ероплане… Никифорыч сказал морем, значит морем.
В воздухе просвистел кончик   плети и   волы ударив копытами    потащили проваливающуюся колесами галечник арбу.
-Пособите…
Попросил Караим и Иван с Сашко подперев плечами арбу с двух сторон приподняли ее неся на плечах пока не вынесли ее с прибрежной полосы на твердую, утрамбованный за столетия Римский  тракт. Колеса застучали на укатанной дороге, а Караим приотстав от арбы и поравнявшись с Иваном негромко заговорил.
-Паспорт имеете?
Иван кивнул.
-Есть, и у меня, и у Сашко.
Он невольно прикоснулся к груди, где в застегнутом на тугую пуговицу кармашке покоились их подорожные документы, дающие им право беспрепятственно путешествовать по всей Полтавской губернии. 
-Это хорошо… Меньше возни будет со стражниками. 

Караим покосился на беззаботно идущего за Иваном Котта и кивнув в его сторону негромко сказал Ивану:
-Скажи ему… Пусть без дела не болтает.
Иван едва заметно кивнул ему в ответ.
-Хорошо.
                Глава 43
                Береговая стража   

Шли молча. Волы, подойдя к выкрашенный в черно-белую полосу шлагбаум уткнувшись в него остановились. Караим подойдя к завешенному тряпицей оконцу берегового стражного поста постучал костяшками кулака по распахнутым ставням.
-Эй,  саклау! Хватит спать белый хлеб к тебе пришел.
В следующую секунду из-за тряпки высунулась мятая морда стражника.
-А-а-а… Энто ты Караим…  Я ужо думал наш конный разъезд… Щас выйду.
Стражник сорвал тряпку с оконного проема и выйдя на улицу поднял шлагбаум пропуская Караима на городскую землю Феодосии.
-Сколь там у те…бя?
Было полюбопытствовал он, но увидев незнакомцев - свидетелей осекся и окончательно проснувшись зло ощерился на Ивана с Сашко.
-А вы ешо кто такие?
Караим шагнув навстречу стражнику отгородив от него парней.
-Со мной это хэретле.
-С тобой?
Хитро прищурившись переспросил он выглядывая из-за плеча контрабандиста.
-А ну господа хорошие, айда до меня побалакаем.
Иван посмотрел на старика, но тот, не проявляя беспокойства равнодушно кивнул: «иди мол». Иван и Сашко зашли в тесную будку стражи, где за столом сидел еще один служивый.
-А ну ка Тихон Захарыч ступай до татарина, а я тут поразъясняю кто такие.
Стражник поднявшись из-за стола и допив одним глотком чай, уже на выходе снял с торчащего из доски ржавого гвоздя черную с лакированным козырьком фуражку и  надев ее  вышел на улицу.
-Так…
Протянул оставшийся на едине с Сашко и Иваном стражник.
-В порт приперлись? Его вже сладели, ежели на стройку, то поздно, своих бездельников девать некуда. Так что ходите стороной, а то я вас в трюмиловку быстро отправлю.
Иван упрямо мотнул головой.
-Мы не на стройку господин хороший.
-А куда же тогда?
Вскинулся было стражник.
-По зазыву мы от компании «Ливайс», на работу…
Стражник недовольно скосил взгляд на Ивана.
-Гумагу имеете?
Иван утвердительно кивнул.
-Ну а как же? Как не быть?
Иван расстегнув тугую пуговку на потайном кармане достав документ передал его стражнику.
-Вот…
Старший стражник принимая  казенные серые бумаги с синими кое где расплывшимися  штемпелями   хитро прищурил глаз.
-А гроши у вас есть?
Сашко хрипанув от  напряжения выпалил, переборов спазм в горле.
-Та откуда им быть-то господин начальник.  Мы ж на поденку идем, нечто если бы были гроши мы бы пешкодралом с самого Севастополя чопали?
Стражник задумавшись запустил пятерню в волосы  словно расчесываясь ею. 
-И то верно…  Так вы не с энтим?...
Кивнул он неопределенно за окно, где своей очереди ожидал Караим.
Иван хотел было ответить, но старший стражник недовольно буркнув сам себе под нос «Понятно»  углубляясь в изучение бумаг.
 -А по што не в солдатах?
Поинтересовался он у Поддубного.
-Так я по призыву отстранен, как старший сын в семье… Вот и не взяли… Там прописано…
Кивнул Иван на разложенные перед стражником бумаги.
-А ты?
Пристально глянул он на Сашко Кота.
-У меня такая же бумага… 
Затараторил Сашко протягивая стражнику казенный формуляр, но тот, как-то обреченно отмахнувшись от него и подперев скулу ладонью, тоскливо поглядев в окно о чем-то задумался. Из этого состояния стражника вывел его подчиненный до того, шептавшийся о чем-то Караимом.
-Михей Афонасич, никак хотишь конный разъезд  дождать?
Старший стражник, очнувшись, встрепенулся.
-Да, да… Что-то я…Это…
Вставая из-за зашарпанного стола, закивал головой стражник.
-Твоя правда Захар Андроныч ныне-то в старшинах на конном   сам Крутилин…
И сунув в руку Ивана переданные ему для проверки подорожные бумаги и виды на жительства стал выдавливать парней на улицу.
-Говорят на всем флоте лютей него кондуктора не было! Дерет шкуру по чем зря… Так что давай топай паря…
И окончательно выдавив Поддубного с Сашко из будки напутствовал их.
-Шагайте веселей. Коли  конский цокот учуете хвайтесь, ни то  ночь в каталажке  на Карантине как отче наш от кукарекаете.
Иван посмотрел на Караим, а тот изобразив безразличие на  лице отвернувшись от него негромко, так чтобы было слышно  только Ивану пробормотал.
-Мин васс куэм барам…
Иван без лишних слов сунув за пазуху бумаги и закинув торбу за спину, не оборачиваясь и ничего больше никому не говоря зашагал по дороге ведущей в гору.  За ним еле поспевая увязался Сашко, а когда догнал его переспросил:
-Чего он сказал-то?
-Кто?
Разыгрывая непонимание, переспросил Иван.
-Кто, кто, татарин твой.
Иван хохотнул.
-Эва, с какого ляду он мой-то стал?
Сашко, поправив лямки торбы зло ответил.
-С такого, ты же с ним на егонном балакаешь.
Иван, улыбнувшись, не сбавляя шаг пробормотал:
-Казал рыжему люляков отвесить чтобы не трепався.   


                Глава 44
                Источник Богатырь силы.

Когда Иван с Сашко поднялись на самый верх кряжа Тепе-Оба первые лучи солнца прорвав пелену тумана ударили в лицо путешественникам высвечивая самые высокие постройки города.
-Ох мама дорогая!
Восхитился открывшимся зрелищем Иван.
-Сашко, друже подивись красотища-то какая!
Но Кот равнодушно глянув под гору махнул рукой.
-Да чего там дивиться? Можа, лучше, отдохнем? А то я припрел  пока за тобой в гору чопал.
Иван ничего не ответив, загляделся на неожиданно распахнувшийся под его ногами город со своими старинными квадратными боевыми башнями, городскими стенами вдоль которых зиял   когда-то служивший для обороны города ров. От самой нижней башни, что располагалась у кромки  воды Феодосийской бухты по правую руку стоял новенький, словно только что вылупившийся из пасхального яйца   морской порт,  вытянувшийся почти до самого конца  мыса Святого Ильи. Выдающийся далеко в море волнорезом, отгораживал бухту от стоящих на рейде в ожидание погрузки или разгрузки больших и малых кораблей с забранными на реях парусами. При этом почти всегда несколько пассажирских шхун томились в зоне Карантина  ожидая возможности  отправить своих пассажиров, прибывших как правило с хаджа шлюпками на берег в располагавшийся тут же за забором старой крепости карантинный лагерь.
Паровые лебедки для поднятия тяжестей и погрузки их в трюмы кораблей еще  не чадили трубами, не гудели своими паровозными сигналами, но уже заметно оживали, так как обслуживающие  их кочегары уже разводили пары в их бездонных котлах. Новенькие, обитые цинковым железом покатые крыши   зерновых амбаров сияли словно начищенные зеркала, а выставленные в ожидании разгрузки железнодорожные вагоны, крашенные в казенный красный сурик, напоминали полосатую морскую гадину, затаившуюся в феодосийском порту.
Солнце зримо поднимаясь из-за горизонта с каждой секундой прибавляя жару и яркости в этом мире, напрочь поглощая цветовую гамму.
В воздухе не было особого оживления, но уже меняющийся с ночи бриз, нет, нет да доносил до Поддубного звуки просыпавшегося порта: невнятные ропот, звон рынд на кораблях, где вахтенные матросы отбивали склянки и другие, утренние портовые звуки ожидания полного пробуждения.
И снова как на берегу Двуякорной бухты  кто-то беззвучно подошедший к Ивану прикоснулся  к его плечу и снова словно тонкой серебряной иглой кольнуло его в руку не больно, но настороженно и беспокойно.
-Смотришь… Это хорошо, смотри, смотри…
Старик караим, вздохнув присел рядом с Иваном на камень у дороги.
-А чего вздыхаешь?
Поинтересовался Иван, справившись с секундным замешательством.
-Шкура эта, старший стражник по два рубля за оч взял.
-Это много?
Старик усмехнулся.
-Да нет, не дороже денег...
И помолчав грустно добавил.
-На двадцать копеек дороже чем всегда…
Иван недовольно мотнул головой.
-Поди из-за нас с Сашко?
Караим посмотрев ему в глаза, небрежно махнул рукой.
-Да нет, не думай так. В следующем месяце домой уходит, вот и рвет из-под себя землю шайтан…   
Они помолчали каждый думая о чем-то своем. Иван закрыв глаза и подставив лицо уже горячим лучам, вырвавшегося из-за тумана зимнего солнца, а старик глядя куда-то вниз в заковыристые  улочки  старого портового  городка Кафа, славящегося в свое время работорговлей и невольничьим рынком, а  ныне императорским  торговым портом Феодосии, что сюда был переведен из Севастополя высочайшим повелением  три года тому назад.
-Ладно…
Неожиданно обронил старик, нарушая тишину и поднимаясь на ноги.
-Аллах ему судья, что я буду в это вмешиваться?
Махнул старик рукой.
-Сколько думаешь здесь пробыть?
Поинтересовался он у Ивана, который приоткрыв глаза, неопределенно пожал плечами.
-Не знаю пока… Нас же хозяин вызвал… Грек из «Ливаса»…
Караим довольно поджав нижнюю губу одобрительно  закивал головой.
-Знаю, знаю такого, Коста Грек они с братом здесь, как не знать. Вон смотри… 
Старик указал тонким словно бамбуковая палочка пальцем в сторону стоявшего под парами паровоза.
-Там видишь?   
Иван, поднявшись на ноги и приложив к глазам ладонь, от солнца внимательно всмотрелся в совсем уже очищенное от тумана пространство.
-В начале мола?
Старик довольно кивнул.
-Правильно смотришь… А  йорт… Возле паравоза?
Но сначала Иван устремил свой взгляд на горящий в утреннем солнце покрытый сусальным золотом купол большой белой часовни, что стояла на самом конце широкого мола, а уж потому внимание его привлекла покрытая медным не окислившимся листом крыша небольшой конторы что стояла в самом начале Широкого мола подле переходного железнодорожного моста, нависшего над путями казенной чугунки.
-Вижу…
Подтвердил Иван. После чего караим запахнув халат на груди утвердительно кивнул. 
-Это и есть контора Косты…  Если тебе нужно чего будет спроси старика Караима у любого в городе, всяк тебе подскажет…   Или садись в кофейню к Яшке Филоненко, я мимо не пройду.
Старик затянув на поясе кушак протянул Ивану руку.
-Тебе туда…
Он кивнул головой в сторону поросшей желтой, чахлой травой тропе ведущей к морю.
-А мне пора...
И на немой вопрос Ивана ответил.
-Волов погнали по Загородному тракту, нужно будет   встретить товар... 
И не сказав больше не слова бодро зашагал вниз к возвышающемуся над городом холму, на вершине которого возвышалось белоснежное здание с колоннами и каменными львами. И как только старик скрылся из вида,  сначала откуда-то из центра  города  выплеснулось призывное пение муэдзина сзывающего правоверных мусульман  к утренней  молитве, а чуть позже, с небольшим запозданием  поддержал его другой голос доносившийся от берега моря, как раз оттуда где располагался феодосийский карантинный пункт. 
Дело привычное, в Севастополе где они с Сашко трудились в порту
на отгороженной медиками территории богомольный люд, прибывший из Мекки с хаджа или от гроба Господня из Иерусалима, ждали, как и здесь позволения врачей сойти на берег, чтобы случайно или по злому умыслу не занести какую-нибудь смертельную для людей заразу.
Иван потянулся и оглянувшись на прикорнувшего  у придорожного  валуна Сашко громко крикнул:
-Артель подъем!
И убедившись, что дружок его проснулся, поправив торбу за спиной, зашагал вниз туда, где: шум волн Черного моря смешивался,  со звоном колоколов,  криком муэдзинов с минарета и паровозными гудками, на казавшейся, сверху, Ивану игрушечной чугунке, что пролегла между морем и городом, где такой же игрушечный  паровозик на станции расталкивал, такие же игрушечные, красные казенные и зеленые коммерческих  обществ вагоны.

                Глава 45
                Контора такелажных работ Ливас

 Пахло сосновой смолой, свежей масляной краской, керосином и морем. Порт давно проснулся и уже во всю жил своей собственной жизнью издавая не только запахи, но и звуки.  Черный как дегтярный сапог паровоз российской конструкции с выведенной белой краской литерой «Ов» на боку, прозванный в народе «Овечкой» или «Петушком», толкал к сияющим под утренним солнцем амбарам вагоны с полтавским пшеницей. Цокали копыта кованных ломовых лошадей и запряженных в телеги и тягуши волов, что-то кричали друг другу люди. Плавучий паровой кран на колесном ходу  неуклюже поворачиваясь, и бестолково молотя лопастями колес  по воде,    возле пирса  «Российского пароходного общества»  пытался поудобнее пристать к причалу, чтобы было сподручней загрузить, на борт пришвартованного «итальянца»: ящики  с уложенными в них  полутора пудовыми  чугунными бомбами  и  дюжину  шестидюймовых, отлитых из чугуна мортир «Обуховского  пушечного завода»   каждая из которых весила ни как не меньше  30 пудов.  Всё издавало свои звуки, лишь хмурые портовые стражники   сурово молчали, поглядывая на все это хозяйство из-под лакированных козырьков форменных фуражек. Вот один из них узрев вошедших на территорию порта Ивана и Сашко Кота было хотел сунуться к ним, но старший по портовому наряду стражник окликнул его.
-Поликарп Степанович, примите увольнительную команду с фрегата…
И таможенный чин посветлев лицом отправился к спущенному на причал траппу, возле которого уже стоял итальянский вахтенный офицер с помощником из младших чинов, напрочь забыв о двух просто, но опрятно одетых детинах с торбами за плечами. «Пусть себе ходят, в порту всякому можно» добродушно подумалось ему и он, козырнув итальянцу и приняв список сходящих на берег матросов стал зычно выкрикивать их фамилии.
-Джованни! Гатело! Бруно! Коломбо! Марино! Феррари! Эспозито…
Иван огляделся еще раз и убедившись, что крыша у дома, как и говорил караим и вправду крыта новеньким, не успевшим зазеленеть  медным  листом направился к  постройке, над крыльцом которой красовалась   свежее выкрашенная в красный колер  вывеска на которой  золотыми буквами было выведено название артели:
«Такелажная компания братьев Константинопольских»
          Феодосийский торговый порт.
                «ЛИВАСЪ»
Восседавший на перилах крыльца парень при приближении Поддубного и Кота встрепенувшись как петух на насесте спрыгнув на землю двинулся на встречу нежданным гостям, поправляя на ходу выбившуюся из-под тонкого ремешка рубаху. 
-Здорово ночевали.
Поздоровался Иван с парнем, преградившим им путь.
-Слава Богу и Вам не хворать.
Ответил тот и как можно сильнее пожал протянутую ему Иваном пятерню. По всей видимости для того, чтобы сразу показать гостям кто тут главный.
Иван, сдерживая натиск, улыбнулся.
-Нам бы до хозяина.
Иван кивнул на дверь конторы. Но парень, насупившись спустился на ступень ниже, так чтобы еще дальше отодвинуть Ивана от крыльца конторы.
-Не велено… Коста Аристофанович   собираются уезжать и принимать никого не будут.
Иван хотел было шагнуть на встречу парню, чтобы потеснить того обратно на крыльцо, но толстая тесаная дверь беззвучно распахнулась и под вывеску с золотой надписью вышел худощавый, не большого роста  человек в черном шерстяном пальто и таком же черном  английском котелке из-под полей  которого  выпячивался непропорционально  большой, с  горбинкой  острый как клюв ворона нос.
-Что здесь такое?
Поинтересовался носатый. Парень, что преградил путь Ивану и Сашко смутившись неожиданным появлением хозяина, что-то забормотал себе под нос пытаясь оправдаться за появление чужих. 
-Здравия желаем Вам, Коста Аристофанович…
Перекрывая бормотание дневального, поздоровался с греком Поддубный. И тот узнав его, тут же просеял.
-Здравствуй Иван... Наконец-то…
Иван протянув греку два пальца вместо всей пятерни, добродушно ответил. 
-И Вам не хворать Коста Аристофанович…
Грек, крепко взяв Поддубного за пальцы с чувством потряс их. После чего, даже не взглянув на Кота вышел на вытоптанный перед конторой пятачок земли, так чтобы ему было видно море посмотрел на только, только поднявшееся из-за горизонта солнце.
Зачем-то почмокал тонкими бескровными губами словно пробуя утренний прохладный воздух на вкус.
-Однако, хороший сегодня день будет...
Сашко, посмотрев в небо в след за греком пожал плечами.
-Утро как утро.
Коста повернувшись к Коту укоризненно покачал головой.
-Эх, Александр, Александр... Я говорю, что день будет хороший, а это значит шторма не случится и на разгрузку сможет зайти с рейда не одно, а целых два судна. Опять же дождя не будет значит вашему брату будет сподручнее работать, да и груз лишней влаги не возьмет.
И поправив на голове котелок, неожиданно сменил тему разговора.
-Ты же уходил домой…  Как отец?
Сашко кивнул.
-Спаси Христос все наладилось Коста Аристофанович
Перекрестился Сашко.
-Это хорошо…
Кивнул грек и снова бросив взгляд на Феодосийское небо, снова пожевав тонкими губами воздух, остановив свой взгляд на Иване.
-Раз ты здесь Иван, значит знаешь, для чего…
Поддубный утвердительно кинул, но мелькнувшая в его глазах тревогой догадка омрачила лицо.
-А что опять гости жить мешают?
Губы грека сломались в горькой усмешке, и он непроизвольно коснулся рукой правого кармана пальто, где, по всей видимости, лежал купленный им еще в Севастополе в магазине Ружейникова пистолет системы «Браунинг» карманного ношения.
-Нет… Нет. Слава Богу, после того как ты проучил в Севастополе вымогателей, больше никто к нам с братом не суется со своими прожектами и коммерциями.  Спасибо тебе… С  этим  пока  все в порядке.
Иван криво улыбнулся.
-Ну а чего тогда мне в конторе парится, штаны просиживать? Я на людях люблю... С ватагой.
Грек нахмурившись ничего не ответил ему лишь достал из жилетного кармашка часы и щелкнув крышкой сверил их показания с солнцем   деловито сунув обратно в кармашек.
-Ты меня знаешь Иван, я уговаривать не люблю. Но хочу, чтобы ты был рядом со мной. Здесь в Феодосии после завершения строительства порта осталось огромное количество всяких негодяев и проходимцев, которые спят и видят, как бы что-нибудь умыкнуть у честных купцов…
Он посмотрел на Ивана в упор и Поддубный понял, что грек не шутит и не все так гладко у него как он об этом говорит в присутствии посторонних. Иван хотел было что-то сказать, но к крыльцу лихо подкатила бордового лака двуколка с черными разводами и возница, что управлял ею, ловко спрыгнув возле грека отрапортовал.
-Извиняйте Коста Аристофанович… Конюшенного еле добудился.
Грек принял из рук возницы вожжи и без видимых усилий запрыгнув в коляску и устроившись на мягкой седушке обитой коричневой кожей, придержал разгоряченного скачкой каурого коня. Отчего тот мелко засучил копытами по каменной кладке Широкого мола.
-Тррр!
Властно прикрикнул грек на ретивого конька. 
И пристально посмотрев на Ивана переспросил его.
-Так какое твое будет слово?
Иван махнул рукой.
-Да чего там Коста Арестофанович, раз надо значит надо. Я с Вами. 
Грек улыбнулся, просияв лицом.
-Тогда ставлю тебя в известность Иван Поддубный, что ты принят в нашу компанию. И хочу, чтобы ты знал, что я рад тому, что ты снова с нами.
Грек уже хотел было нахлестнуть коника поводьями по бокам, но в разговор встрял Сашко.
-Коста Аристофаныч! А меня? Меня берешь к себе?   
Сашко задиристо шагнул вперед, ухватив за удила пофыркивающего, стригущего ушами от нетерпения пустится вскачь коня.  Грек довольный бесстрашной выходкой Сашко громко, в голос рассмеялся.
-И тебя Александр берем! Куда нам без тебя?
И нахлестнув вожжами коника, лихо умчался в сторону блестящих на солнце портовых амбаров, примостившихся вдоль железнодорожных путей. 
Друзья, проводив взглядом грека обнялись.
-Ну вот, а ты талдычил…  "Была бы шея, а хомут завсегда найдется".
Тиская дружка за плечи, пробасил Иван и повернувшись к топтавшемуся за его спиной на ступенях конторы хлопцу поинтересовался.   
-Зовут как?
-Степан… Степан Перепелкин…
Срывающимся от волнения голосом сообщил дневальный. 
Иван, кинув хитрый взгляд на Сашко посуровел лицом.
-Слыхал, что Коста Аристофанович сказывал?
Парень неуверенно пожал плечами.
-Так… Это…
Иван пресек его.
-Зима и лето. Теперь, слухай, что я тебе кажу Степан Перепелкин. Когда стоишь в дозоре на посту не вихляйся и семечки не лузгай, увижу, что нарушаешь штрафом хозяйским не отделаешься, пойдешь в артель горбатится, али пакгаузы мести. Чуешь?
Парень, упрямо мотнув головой, неожиданно сменил тон разговора.
-А ты кто такой, чтобы мне указывать?! Если тебя приняли…
Поддубный улыбнулся и шагнув к Перепелкину прижал его грудью к конторской двери, да так, что дневальный, захрипев под ним замолчал.
После чего Поддубный чуть склонившись к нему и заглянув в «душу» своими холодным, смеющимися, чуть раскосым, как у волка глазами, доброжелательно сообщил.
-Я теперь главный здесь паря, после Косты Аристофановича и его брата… Чуешь?
Степан начавший задыхаться, отчаянно заморгав длинными белесыми ресницами обижено пробормотал пытаясь освободится из объятий Поддубного:
-Да понял я… Понял… Чего сразу давить-то?
Иван, отступив от парня   протянул ему два пальца для рукопожатия представившись.
-Зовут меня Иван Максимович…
Степан удивленно посмотрев на протянутые ему Иваном пальцы с нагловатой ухмылкой прихватив их своей пятерней, попытался было  раздавить их, но Поддубный  лучезарно улыбнувшись  захлопнул стальной капкан, предназначенный для невоспитанных дурней, так что в пятерне у дневального застонала каждая косточка, а сам он побледнев лицом просел в коленях и неожиданно по бабьи вскрикнув, запричитал.   
-А-а-а… Ох! Сломаете же! Иван Максимович!
Иван, не выпуская его руки из своей снова пристально посмотрев ему в глаза. 
-Я хочу, чтобы ты Степа знал и всем передал, что я Иван Поддубный живу по принципу: «С людьми по-людски, а с ****ьми по-****ски».  Ущучил, о чем это я?
И отпустив руку Степана поинтересовался.
-Барак артельный далеко?
-Нет…
Поспешно выдавил из себя, держась за уже припухшую кисть Перепелкин.
-За шестым амбаром, ближе к Карантину. Спроси... те Ероху Вам всяк в порту укажет…
Иван миролюбиво улыбнулся.
-Ну сразу бы так Степа… А то пальцы загибать, чай не гвозди.
И усмотрев торчащий из стены конторы четырехгранный английской ковки гвоздь вырвав его голыми пальцами завязал в бантик, после чего протянул не успевшему удивиться Степану.
-На… Дарю, на память!
Сочувственно поинтересовался.
-Рука-то болит?
Степан, побледнев лицом отрицательно замотал головой.
-Нет, нет уже не болит… Иван Максимыч… Видит Бог не болит…
Он попытался взять протянутый ему бантик из гвоздя правой покорёженной рукой, но пальцы не слушались его.
-Будя бодаться-то… Не серчай на меня Степа… Просто дюже не люблю я когда мне не по делу перечат и  вылупаются…
И Иван, забросив за плечо лямку торбы, молча пошел в глубь порта, в сторону мыса Святого Ильи, где за третьей парой блестящих оцинкованным, новеньких хлебных амбаром прилепился артельный кильдым такелажной компании братьев Константинопольских «ЛивасЪ», чтобы лично познакомится с каждым артельщиком и поставить Сашко Кота атаманом над всей ватагой.   

                Глава 46
                Кофейня Якова Филоненко

Иван, уже освоившись на новом месте выйдя из конторы братьев Константинопольских и пройдя по неогороженной от города портовой территории поднялся по чугунным, художественного литья ступеням переходного железнодорожного моста.   И остановившись там словно шкипер на мостике каботажного судна, прищурившись от ветерка с ледяной крупкой посмотрел в дальний угол бухты туда, где у волнореза сейчас ватага крючников под командованием нового атамана Сашко Кота споро разгружала ржавое итальянское «корыто». Иван, ухмыльнувшись бросил взгляд на сбитые казанки левого кулака.
-Ничего дуракам наука будет…. 
И еще раз кинув в дальний угол порта цепкий взгляд, приподнял   воротник флотского бушлата и пройдя по чугунному звонкому под матросским ботинком мосту, спустился к старинной, полуразрушенной фортификационной генуэзской башне, где по теплу говорят устраивалась ресторация с девичьим струнным оркестром для танцев.
Ивана не интересовала башня, где теперь по бесхозности, горожане устроили общедоступный клозет, в котором некоторые несознательные граждане и гости города справляли и более серьезную нужду тем самым обращая клозет в нужник. И если ветер дул не с моря как сейчас, а с берега, то и зловонья этого самого общественного нужника никто не ощущал.
А потому Иван, не задерживаясь, у исторической башни бодро прошагав метров сто по диагонали остановился подле входа в ладное, одноэтажное каменное здания с яркой вывеской на фасаде:
                «Кофейня Якова Филоненко».
Где задумавшись лишь на мгновение решительно вошел туда.
Зайдя во внутрь с простуженной холодным ветром улицы, Иван вдруг оглох от навалившегося на него тепла, густого аромата эфиопской арабки и мягкого сдобренного цветочной эссенцией табачного дыма.  К удивлению, Поддубного в кофейне было многолюдно не смотря на ранний час.  Посетители: курили кальяны, попивали кофе из небольших чашек, нет-нет подливая его себе из стоящих на столах, потемневших от копоти и каленого песка турок. Запивая каждый глоток   
черного как деготь кофе небольшим глотком холодной воды. При этом каждый раз прикрывая глаза от удовольствия, как это делают огромные жабы весной на болоте, громко причмокивая пухлыми, раскрасневшимися губами сластолюбцев.
Иван, стряхнув с рукавов уже начавший таять снежок направился к буфетной стойке заведения, подле которой от нетерпения сучил ножками обутыми в тонкие, хромовые, зализанные, как и его волосы до зеркального блеска сапожки. Молодой человек, которого Иван про себя, тут же, окрестил «Кузнечиком» был невысок ростом, слегка сутуловат, но одет с иголочки со вкусом и даже шиком. Черная как у жука с зеленым отливом жилетка, одетая поверх кофейного дорогого атласа рубахи, еще пуще оттенялась белоснежными, словно выточенные из натурального жемчуга мелкими пуговками, шедшими на косую от самого горла. Юноша не улыбался, он светился своей улыбкой, словно пытаясь восполнить ограниченное количество света, попадавшего в кофейню через окна с приморского бульвара.
-Доброе Утро-с. Господин хороший.
Сдержано, поприветствовал буфетный Поддубного.
Иван, одобрительно качнув головой улыбнулся. Ему явно понравилось кофейня и люд заполнявший ее. Только теперь, отогревшись он уловил чутким ухом в невнятном бормотании общего зала знакомые ему звуки котящихся по игровым доскам зариков для игры в нарды и негромкие восторженные восклицания:
-Шеш-беш.
Ивану снова показалось, что все звуки разом провалились словно в трюм корабля, забитого уже очищенным и оттого невесомо-пушистым хлопком, и он, как и пять минут назад, когда только зашел в кофейню снова оглох. Даже буфетный приказчик – кузнечик из-за плеча Поддубного замерев загляделся на игровых людей.
-Шеш-гоша.
И привставшие почти за всеми столиками люди, разных возрастов и национальностей, одетых в разные одежды после броска старика, ни то со стоном, ни то с радостным выдохом отшатнулись от стола, за которым шла настоящая игра.
-Вот это фарт…
Побежали, словно ручейки, голоса наблюдавших за игрой. После чего напряжение спало и уже через минуту вовсе улетучилось, растворившись в сладком кальянном дыму кофейни.
Иван, повернувшись к буфетному с изумлением заметил, что тот промачивает белым шелковым платком взопревший крупными каплями пота лоб.
-Ты чего это дружище? Не испанка ли у тебя?
Чуть отстраняясь от буфетчика, настороженно поинтересовался Иван. На что Кузнечик, откровенно высморкавшись в  платок, заторопившись с ответом, истово перекрестился.
-Простите-с Христа ради… Как говорится: «Не дай Бог-с! Просто-с»…
Он смущенно посмотрел себе под ноги подбирая слова.
-Азартен-с я… Вот и переживание о того-с.
Иван ничего не понял о чем говорит буфетчик и от тогго нахмурился.
-Ну и что с того?
-Как же что-с? Какже-с…
Закипятился буфетный приказчик непослушными пальцами пытаясь расстегнуть верхнюю пуговку на рубахе.
-Такие деньжищи играют-с! По цельной тыще рублей-с…
Иван присвистнул, сдвигая на затылок: немецкую, черного фетра, морскую фуражку с лакированным козырьком, что подарил ему еще в Севастополе капитан австрийского сухогруза, удивленный силой Ивана. Поддубный обернулся было отыскать взглядом знакомого ему игрока в шеш-беш, но старый Караим уже исчез, оставив за столом своего соперника бородатого купчину с пунцовой рожей, подле которого так и остался лежать опустошённый азартной игрой лопатник.
За спиной Ивана ненавязчиво в кулачок закашлялся буфетчик.
-Я извиняюсь… Господин хороший. Чего изволите-с?
Иван снова оглянулся, мимолетно осмотрев, огромную залу с ее посетителями, в надежде все таки увидеть старика Караима, но поняв что дело это не благодарное повернулся обратно к буфетчику.
-Халва говорят у вас знатная.
Кузнечик снова воссиял.
-Точно так-с. Караимская-с. Лучшая-с в Крыму.
-Так уж?
Хитро прищурив глаз скептично переспросил Иван присоединяясь к  игре торгового человечка.
-Точно так-с! У кого хотите спросите.  Сколько Вам-с?
- Фунта… Два… На пробу.
Буфетный за прилавком застучал кожаными каблучками по жирно выкрашенным, в светлую охру  половым плахам кофейни.
-Сею минуту сделаем-с. Всенепременно сделаем-с. Кофейку-с турецкого не желаете? Вчера только из Стамбула-с доставили.
Буфетчик, по совместительству приказчик кофейного магазинчика навалившись на прилавок придвинувшись к Поддубному горячо зашептал.
-Контрабандный товар-с. Видит-с Бог все лучшее-с для Вас.
Иван засмеялся.
-Ладно, давай свой контрабандный кофей…
Приказчик присел словно у него в коленях подогнулись ноги от услышанного.  За озиравшись он приложил палец к пухлым губам.
-Т-с-с-с… Не погубите-с! Господин хороший.
Поддубный удивленный таким артистизмом буфетчика хохотнул.
-Тебе бы брат ты мой на театр, а не здесь околачиваться.
Лицо Кузнечика словно угольная лампа вспыхнуло счастьем, так словно кто-т невидимый включил ее на полную мощность.
-Какой Вы прозорливый-с. Так и есть грешен-с… Подвержен тайному пороку-с.
-Чего?
Не на шутку стушевался Иван, перекрестившись.
-Не подумайте чего-с непристойного. Играю-с по вечерам в нашем театре-с…  Здесь за углом-с, в здание городской управы-с, так сказать Концертный зал-с…
Пока приказчик плел про театр, про славный город Феодосию, про порт, дам, которые не того, и мужиков оставшихся безобразить в городе после строительства железной дороги и порта руки его жили своей собственной, отдельной от его мозга и души жизнью.  Доставая из огромной стекленной с толстым венецианским стеклом резной горки поднос с белой как снег караимской халвой с зелеными вкраплениями фисташкового ореха. Ловко орудуя укороченным палашом, сворачивая замысловатый куль из вощеной, приятно хрустящей бумаги, взвешивая халву на весах, улыбаясь и стрекача о всем том, о чем Иван еще не слишком понимал, а быть может просто не хотел понимать.
Когда буфетчик закончил болтать перед Поддубным лежал пакет с халвой.
-Еще что-нибудь желаете-с?
Иван, прищурившись взял куль левой рукой и не мигая смотря в голубые бездонные глаза Кузнечика взвесил покупку на руке.
-Надул? От сердца говори.
Приказчик улыбнулся, так словно каждый кто заходит к нему за покупками или испить кофею каждый раз задавал один и тот же, каверзный,  вопрос.
-Ни как нет-с…
Не смутившись, ответил буфетный, и подхватив из рук Ивана куль и аккуратно уложив его на чашу весов приветливо улыбнулся, 
-Вот-с сами извольте-с…
Он словно фокусник в балагане показал обеими руками на весовой циферблат.
-Как Вы и просили-с два фунта… С приварочком-с в осьмушку. Так сказать, для презентабельности товара-с.
Иван растеряно посмотрел на стрелку весов замершую на отметке в два фунта с осьмушкой и виновато откашлявшись извинился.
-Звеняй мил человек… Погорячился я.
Буфетчик примирительно улыбнулся Поддубному.
-Ничего-с страшного Вадим Яковлевич нас даже бронят-с коли мы клиенту привесок не даем.
-Это кто это такой Вадим Яковлевич?
Поинтересовался Иван. Кузнечик за прилавком улыбнулся и снова лицо его засветилось словно электрическая лампочка.
-Как же-с… Нечто-с вы не видели на входе вензельную-с вывеску, с золотой окантовкой? «Кофейня Якова Филоненко» так это он и есть, наш так сказать-с, благодетель-с, владелец, сиих райских кущей-с…
Ивану стало жарко отчего он  расстегнув верхние пуговицы бушлата и вовсе сняв с головы шкиперскую кепку выдохнул.
-Фу ты… Ну ты и балабонить горазд.
И оглядевшись устало присев на ладный дубового дерева стул с витыми ножками и убедившись в ладности и его крепости   уселся в нем пошире и поглубже вовсе распахнув бушлат.
-Эко ты меня запарил дружок…
Буфетчик же озабочено поинтересовался.
-Может-с еще чего желаете? Кроме кофею-с?
Иван, оценив расторопность буфетного приказчика   добродушно шмякнул ладонью по крепкому дубовому столу   застланному белоснежной, хрустящей от крахмала скатертью.
-Гулять так гулять! Чего там у тебя еще есть?
И кашлянув в кулак нарочито добавил, чуть понизив голос:
-Акромя контрабасу конечно…
Кузнечик, наигранно  построжав лицом вскинул тонкую ручку  и подле  Ивана не ведомо откуда тут же появился   веснушчатый парнишка лет двенадцати  в такой же точно   атласной,  коричневого колера  рубашке с косым воротом поверх которой был надет на него белый, еще не мятый,  крахмальный фартук, какие носят в русских кабаках половые. Иван хотел было пошутить по этому поводу, но паренек   взмахнул рукой и из-за спины, словно балаганный клоун достал пухлую кожаную папку протянув ее Ивану.
-Это чего еще?
Удивился Иван.
-Меню-с…
Деловито пояснил буфетчик, замерев за стойкой с непроницаемым лицом. Иван не торопился открыть кожаного переплетения книгу и потому половой или, вернее сказать, кафеджи поинтересовался у него:
-Сразу закажите али погодите?
Из-за прилавка на дерзкого паренька в белом фартуке  возмущенно шикну буфетчик.
-А ну брысь! Когда нужно будет я тебя покличу.
И кафеджи тут же, словно по мановению волшебства исчез. Лишь толстая дубовая полудверь ведущая из общей залы кофейни в кухню
Предательски скрипнув за ним затворилась сама собой.
-Вы выбирайте-с  что Вам по душе-с… Не торопитесь. У нас имеется все, а чего нет так от соседей донесут на Ваше желание.
Он вдруг замялся.
-Единственное… Чего-с не подаем-с, так это горячительное. Вадим Яковлевич воспрещает-с… Подавать до полудня, а так-с есть все-с.
Иван недоверчиво мотнув головой, раскрыл папку  углубившись  в изучение красочного  «Утреннего меню»  от держателя главной феодосийской кофейни Вадима Филоненко, что стояла на сшибке трех улиц: Генуэзской, Итальянской и Приморской, как раз перед большим пустырем, где еще с темноты, по случаю субботних базаров на Нижнебазарной площади расположились  торговцы на своих: двуколых арбах, телегах и дрогах  доставив в Феодосию, из сельской местности  на продажу всевозможную снедь: фрукты и овощи, мясо и вино, сыр, творог, кумыс, и даже живность, тут же на углях жаря шашлыки, бараньи сальники с булочками и люля-кебабами. Чуть выше по Кладбищенской улице в сторону Всесвятской церкви, на площади подле пересыльной тюрьмы на Дровяной площади пришлые крестьяне торговали: сеном и дровами, хворостом и углем. 


                Глава 47
                Карусель.

После недавнего знакомства Сашко Кота и Ивана с артелью у самых гонористых из крючников под левым или правым, а то и сразу под обоими глазами засветились пока еще бордовые, не вызревшие бланши.  Главные же зачинщики бунта и революций в артели Митька Колпак и Аркашка Гора после своего не грубого общения с Поддубным навовсе слегли и теперь отходят в бараке под чутким присмотром поваренкая ватаги Вани Малого, но не к Богу, а идя семимильными шагами к выздоровлению и на поправку.  За спиной Сашко, вахтенный матрос итальянского грузового клипера отбил склянки. После чего портовый стражник, торжественно перекусив железную проволоку кусачками пломбы с запора трюма торжественно объявил.
-Удостоверяю сим…
Он поднял над головой, так чтобы было видно каждому заинтересованному лицу, в порту или на палубе итальянского клиппера, срезанную с замка им же, самолично тяжелую свинцовую пломбу с казенной печаткой на потемневшем от соли во время долгого морского путешествия из порта города Сорренто, что в Италии, до только что отстроенного торгового порта в Феодосии.
-Что плобировка трюма цела и снята мной в присутствии шкипера корабля и представителя владельца груза в полном соответствии с уложением 2-13. В связи с чем, вверенной мне властью разрешаю начать выгрузку содержимого корабельного трюма.
Сашко поежился от холодного ветерка, пробиравшегося к нему под куртку, ненароком приметив как представитель владельца груза при пожатии руки таможенного стражника всучил ему несколько сломанных в гармошку купюр вроде как из благодарности за расторопность.
-Все премилостиво благодарен.
Не глядя на зажатые в кулаке ассигнации, бормотал стражник, слегка кивая головой приказчику в черном дорогом пальто и купеческих, яловых сапогах с высоким голенищем в кои были заправлены вульгарные в канареечную клетку широкие брюки.
Таможенный стражник дунув несколько раз в блестящий серебряный свисток, висевший у него на шее, тем самым вызвав к корабельной сходне жандарма кордонной службы дабы тот, бдительно осуществлял охрану  границы Российской империи.
-Слухаюсь Ваше благородие!
Заступая на пост, отрапортовал жандарм, вытягиваясь перед офицером по стойке смирно.
Степан из ватаги Кота привычным движением ломика откатил люковую дверь трюма и оттуда в лицо Сашко ударило теплым запахом хлеба так словно он склонился над караваем что мать его  только что вынула из печи.
-У-х-х-х
Втянув и выдохнув полной грудью благостный хлебный дух Сашко. И громко задиристо, так словно собирался кинуться лавиной на врага крикнул в холодное январское небо феодосийского порта. 
-А ну навались братва!
И отодвинув оставленного жандармского солдатика первым сиганул в трюм встав на высадку. Успев крикнуть томящемуся с ночи на причале дрогалю:
-Василь! Довай подводы!
И сбрасывая на с себя на палубу теплую матросскую куртку добавил.
-Гоним груз через весовую в Восемнадцатый пакгауз на перегруз.
Семен косоглазый детина из далекой Сибири, что прибыл сюда на заработки вместе с младшим братом кряжистым в плечах Ванькой зло переспросил его.
-А ты то чего сам не командуешь?  Ты ж теперя у нас атаман!
Сашко остановившись хотел было ему ответить по  матери но о чем-то вспомнив перекрестившись крикнул примирительно.
-Сперва разогреюсь, а уж потим попру атоманить, а покуда мерзну буду здесь греться. Вопросы еще есть?
Двое горбачей на выставке укладывали на телеги что заходили с кормовой сходни и заполнившись съезжали по носовой на причал отправляясь в амбары через весовую, где каждую телегу, каждую дрогу весовщик взвешивали, отнимая вес кобылы и самой упряжи.  Потом телеги заезжали в амбар, где крючники словно муравьи сгружали с них кули с пшеницей укладывая мешки в пирамиды, что поднимались под самый потолок.  Сашко называл  эту кутерьму каруселью.  И действительно закрутило Карусель завертело, да так что взмокли артельщики, стонали под многопудовым грузом подводы, храпели впряженные в них лошади, на которых то и дело во все горло, без стеснения по портовому обычаю по матушке ругались портовые коногоны. Вахтенный матрос, носатый чернявый итальянец отбил на рынде положенное число склянок и Сашко Кот выпрыгнув из трюма на палубу и накинув на плечи матросскую куртку зло крикнул в холодное январское небо:
-Меняйся братва!
 И все как один без ропота и стона подменили друг друга, те что грузили и выставляли из трюма кули, а те что штабеливали в амбараз зерно в пирамиды исчезли в полумраке трюма старого итальянского клипера.
Карусель крутилась. Кипела работа, забылись  обиды и недовольства, забылась безжалостная драка в артельном бараке за место атамана, теперь было главное чтобы карусель крутилась без остановок, а значит  деньга, честная, соленая от пота грузчиков деньга шла в карман в карман артельщиков, да не те крохи что давали подрядчики своим крючникам, а настоящие, честные барыши как это делалось  во всех артелях где верховодил  Иван прозванный амбалами, маклерами,  шустрилами и прочим портовым людом, за справедливость свою и силу Царем.  Царем Иваном, который если что всегда поможет, всегда рассудит и если нужно набьет морду зарвавшемуся дураку или залетному негодяю. 
                Глава 48
                В галантерею

Иван, выйдя из кофейни Филоненко   приостановился, чтобы застегнуть верхнюю, самую непослушную пуговицу на бушлате. Справившись с непростым делом, он приложив ладонь к глазам пристально посмотрел в сторону портовой бухты, где у самого дальнего причала на волнорезе застыла черная туша итальянского клипера, пришвартованного еще со вчерашнего вечера, а теперь раззявившего свое бездонное брюхо трюма желая насытить его отборной полтавской пшеницей. И хотя Иван прикрывал глаза ладонью от мелкого, колючего снега, все одно ничего толком разглядеть не мог.
-Как там Сашок? Закрутил карусель или еще бодается с этими…
Неожиданный порыв ветра, ударив его в лицо колючей, ледяной крупкой и чуть не сорвав теплую фетровую мичманку с головы, отвлекая его от недобрых мыслей, о новых артельных революциях.
Кулаки Ивана непроизвольно сжались в семифунтовые отвесы, уж слишком здоров был и не сговорчив самозванец, влезший в чужой монастырь со своим уставом. 
-Ну ни чего… Невразумится, словом, научим кулаком…
Зло улыбнувшись буркнул Поддубный и оглядевшись по сторонам, чтобы получше сориентироваться куда идти  приподняв воротник бушлата и повернув на право от кофейни пройдя базарную площадь у Солдатской слободы и женскую гимназию в парадный вход которой то и дело  парочками, а то и  небольшими стайками  забегали юные барышни кутавшиеся в  красивые турецкого шелка платки, не забывая обивая у входа в заведение с ботиночек налипший на каблучки снег.
-Эх!
Не то с горечью, не то с радостью выдохнул в зимнее утро Иван.
-Хороша Наташа… Но не наша.
Обронил он, еще раз поправил воротник и натянув поглубже фуражку   вышел на мощенную булыжником улицу с торчащей у тротуара обклеенной разноцветными афишами тумбой, подле которой он приостановился, чтобы окунуться в местную культурную жизнь.
«Смерть Арлекина» … «Труппа Санкт-Петербургского общества любителей оперы» … «Шапито господина Безкоровайного и его когорта силачей с чемпионатом борьбы…» 
Было видно, что тумбой давно никто не занимался и потому   края афиш отклеившись трепетали на ветру словно крылья птиц слетевшихся на пирс поклевать нечаянно рассыпанное жито из прохудившегося куля. Поддубный кинув недобрый взгляд, на выцветшую афишу балаган Безкоровайного и зло скрипнув зубами пробормотал.
-Скоморохи туды их в плеш…
И резко развернувшись зашагал по заметенной хрустким снежком мостовой к красивому изысканному дому в три этажа, с большими балконами и надписью почти под самой крышей выведенную бессовестно рыжим, свинцовым суриком:
                «ГОСТИНИЦА ЕВРОПЕЙСКАЯ»
Подходя мимо витринных окон одноэтажного павильона, что стоял перед гостиницей Иван, бросил беглый, но чрезвычайно требовательный, а значит внимательный взгляд на отразившегося в
зеркальных окнах одноэтажного торгового павильона: голомордого, широкоплечего шкипер в черном морском бушлате. Ивану отражение его понравилось и остановился, чтоб разглядеть себя получше. Как раз в это самый момент из павильона с метлой в руках вышел человек в черном ладном кафтане, поверх которого был одет белый фартук на лямках, с медной, начищенной до блеска дворницкой бляхой, на груди, рядом с которым на алом, шелковом шнурке, горделиво, словно боевая медаль, болтался серебренный свисток. Голову его покрывала кудлатая, лихо заломленная на затылок папаха и весь вид его говорил о нем как о человеке государственной мысли и действия. 
-Василий Авраамович… Дай Бог Вам здоровья…
Не слишком усердно кланяясь и пряча что-то в карман широких, в мелкую, почти незаметную полоску штанов, заправленных в увесистые с виду яловой коже сапоги бормотал городской блюститель чистоты и нравов.
Стеклянна дверь павильона с мелодичным звоном колокольчиков закрылась, и обладатель дворницкой бляхи за номером 3 оказался лицом к лицу с Поддубным.
-Здравствуй мил человек, подскажи как…
Иван попытался было обратится к дворнику с вопросом, но тот, черная его душа, обрушился на него с такими поминами по матушке, что у Ивана от неожиданности и удивления отвисла челюсть.
-Ну чаво раззявился!?
Не унимался обладатель свистка и метлы.
-Щас городового свистну в раз тебя не путь в каталажку засунут!  Энто тебе не в своих мореходных классах бузить.
Иван, очнувшись не зло, но настойчиво прихватив дворника за грудки, прищурив глаза и подтянув его к себе с интересом загляну в шалые выпученные как у рака бельма дворника. 
-Я смотрю дядька ты не в себе…
Слишком спокойно и холодно поинтересовался Иван.
-Так это…
Вдруг замямлив, ощутивший угрозу  бляхоносец, беспомощно  болтая в воздухе пудовыми сапогами.
-Это тебе не там… Щас как свистну…
Потянулся было дворник к шнурку, но Поддубный холодно улыбнувшись осклабился в недоброй усмешке.
-Нет дядька, это я, однако, тебе   сейчас так свистну… Что ты свою дудку всю жизнь искать будешь, но так и не сыщешь. Ты чего это придурень старый   на людей как пес с цепи кидаешься?
-Так это…
Замямлил дворник, и обиженно заморгал  вдруг набрякшими слезой веками.
-Ходишь тут морская душа обижаешь немощных… Эвон какую морду накусал на ампираторских харчах…
Иван, ничего не понимая опустил дворника на тротуар.
-Да ну тебя малохольный… Еще заражусь от тебя…
И отвернувшись от малахольного хотел было уже уйти своей дорогой, но обернувшись увидел, что блюститель городской чистоты ухватившись за шелковый шнурок тянет серебренный свисток к своему перекошенному ни то от обиды, ни то со страху рту.
-Т-ш-ш-ш…
Предупредительно приложив указательный палец к губам, зашипел на него Поддубный.
-Ты чего это удумал? Ты не шуми дядя лучше подскажи как лабаз дамы…
Но запамятовав фамилию владелицы лавки заглянул в зажатую в левой руке четвертушку бумаги.
-Штай-дер.
Иван, поморщившись подняв взгляд на дворника не узнал стоявшего перед ним человека. Тот вдруг, воссияв словно новенький пятиалтынный, залившегося нежным пурпуром удовольствия по всей своей не очень-то презентабельной роже обрамленной жидкой рыжеватой бороденкой.
-Что ж ты мил человек сразу-то не сказал, что не из энтих?
Он неопределенно мотнул головой куда-то за спину в сторону базарной площади.
-Из каких еще энтих?
Передразнивая дворника, поинтересовался Иван.
-Ну ясно дело из пропивох и грехоблудников, что из мореходной бурсы…
Иван хотел было расспросить удивительного человека поподробнее, про загадочных грехоимцев, но тот не дал ему и рта раскрыть, полностью переключившись на искомую даму.
-Не Штандер никакая, мил человек, а Шнайдер… С наилучшими моими, так сказать удовольствиями…
И отступив от Ивана на шаг и одернув по-военному свой черный кафтан и поправив кудлатую папаху отрапортовал:
-Разрешите господин хороший сконвоировать Вас до магазина Иды Вадамовны… Всенепременно… Как Отче наш…
Улыбаясь беззубым ртом, дворник поманил Ивана за собой семеня, чуть впереди него, то и дело преданно словно собачонка оглядываясь на Поддубного.
-Что же сразу-то не сказали, что не из охальников энтих, а я-то старый дурень гляжу картуз, да и шанелка куцая как у их… Думаю себе все справу звать надо… Вот и вышло такое… Вы уж звеняйте господин хороший.
Негромко причитал бляхоносец труся впереди Ивана.
Дворник, как-то вдруг, словно старый мерен остановился
у крыльца, по бокам которого стояли каменные фигуры в виде двух голых портовых амбалов с виноградным листом на причинном месте, поддерживавшие руками балкон бельэтажа. 
-Вот…
Торжественно объявил дворник, указывая на дверь между статуями.
-Это?
Иван изумленно посмотрел на фигуры голых каменных мужиков. 
-Сюда?
Дворник чуть было не поперхнулся.
-Та нет.  Бог с Вами господин хороший…
Бляхоносец истово закрестился.
-Разве ж такую страмату Вадамовна будет терпеть? Энто все банкирские…
И подняв к нависавшему над подъездом балкону указательный палец с давно не стриженными ногтем сосредоточившись торжественно сообщил:
-Азово-Донского банковского дому…
Дворник что-то еще хотел добавить, но поскользнувшись на образовавшейся у банкирского крыльца наледи и чуть было не расквасив себе носа, негромко чертыхнувшись сменил тему.
-А галантерей, Иды Вадамовны здесь вот… Под пароходной компанией… Следующая дверь.
И остановившись у одноэтажного павильона с широким богатым крыльцом, церемонно распахнул перед Поддубным дверь. При этом вытянувшись во фронт словно караульный, приложив руку к папахе замер, наслаждаясь торжественностью момента.
-Ида Вадамовна я тут к Вам торгового человеку доставил, принимайте будь ласка.
И чуть замявшись, по всей видимости вспоминая нужные слова неуверенно добавил, указывая Ивану на распахнутую дверь.
-Битте хер!
Иван хотел было вспылить, но передумал.
-Какой я тебе еще хер?
Зло пробурчал он грозя из-за спины нерадивому дурнику.
-Энто по ихнему… Навроде господин…
Иван сделав шаг оказался в плену радушных объятиями дородной, с добродушным лицом немки из местной колонии переселенцев Иды Адамовны фон Шнайдер, женщины с волевым характером и такой же мягкой душой.
-Тимофей я тебя хвалить…
Она сунула в руку полоумному дворнику гривенник после чего всецело переключила свое внимание на посетителя магазин, от удивления и восхищения то и дело всплескивая руками, словно волна прибоя в Феодосийской бухте. 
-Геркулес! Майн Год… Пощему мне не восемнадцать?
Она то трогательно складывала перед собой ладони корабликом, то прижимала их к груди восхищенно любуясь фигурой Ивана. 
Тимофей, спрятав в карман полученный от хозяйки магазина гривенник устремился в Полицейский переулок, где располагалось Волостное управление внутренних дел дабы довести дежурному полицмейстеру о малознакомом молодом человеке, разгуливающему по городу. Нет не из чувства мелкой пакости, вовсе нет, а лишь по долгу перед царем и отечеством.
                Глава 49
                Введения в курс дела.               

Иван вошел в контору, когда хозяин такелажной компании «ЛевасЪ», один из братьев Константинопольских, Коста стоя за бюро с пером в руке заканчивал подсчет прибыли и подбивку итогов выполненной работы за прошедшую неделю. Он явно был в хорошем настроение, отчего мурлыкал себе под нос какую-то легкомысленную французскую песенку.   
-Здравствуйте Коста Аристофанович…
Грек, приподняв голову и посмотрев на Ивана поверх очков улыбнувшись кивнул ему в ответ.
-Здравствуй Иван…  Присаживайся я сейчас…
И снова углубившись в арифметические расчеты, продолжил мурлыкать себе под нос всю ту же опереточную песенку. 
И хотя Иван не был силен во французском языке, языке поэта Жана Николя Арутюра Рембо, он все-таки понимал некоторые скабрезные словечки выученные им в процессе общения в Севастопольском порту с французской матросней.  Так, под это убаюкивающее слух Поддубного мурлыкание он и провалился на дно бездонной пропасти своего сознания, чутко улавливая: не только голос грека, но и скрип железного пера по копеечной, казенной бумаге, потрескивание  углей в топке, и приглушенных звуков доносящихся  снаружи конторы: плеск о пирс мелкой волны и шипение пара в выпускных цилиндрах новенького, блестящего в лучах поднимающегося над феодосийской бухтой солнца, паровоза.  Ему было так хорошо и уютно словно он снова, волшебным образом, перенесся в отцовский курень и сейчас лежит себе рядом с сопящим во сне с младшим братом Митько, на теплой печи и оттуда смотрит вниз, где мама, лицо которой, подсвечивалось рдеющими из глубины печного горнила бардовыми угольями. Она проворно смазывала только что вытащенный из печи на шесток хлеб, чтобы тут же перебросить его деревянной лопатой на выстланный на столе рушник.   
  Иван зажмурился и втянув в себя дурманящий запах свежеиспеченного ржаного хлеба, голосом Косты Аристофанович был безжалостно выброшен из сна, обратно в контору такелажной компании «ЛивасЪ» в феодосийском порту.
-Подъем мой друг!  Труба зовет!
Иван вздрогнул и открыв глаза вскочил с лавки.
-Ты что же это не выспался?
 Иван, стряхнув с себя остатки сна, шагнул к хозяину конторы.
-Есть такое Коста Аристофанович… 
Грек щелкнул пальцами.
-Как там русские говорят: «На новом месте приснись жених невесте».   
Он рассмеялся своей шутке и пройдясь от бюро через всю залу конторы к дальнему выходившему на площадь фонтана господина Айвазовского и башню святого Константина окну хрустнул пальцами.
-Пока идет все неплохо.
Покачиваясь на каблуках, сообщил он приходящему в себя после пробуждения Ивану.
- Как там Александр?
Поинтересовался Грек, обернувшись к Поддубному.
-Честно сказать не знаю, Коста Аристофанович…
Иван подошел к греку поближе.
-Но думаю, что все наладилось.
Грек утвердительно кивнул.
-А как этот сибиряк себя ведет?
Иван махнул рукой.
-Мужик правильный, поговорил с ним, обмозговали кое-что, так что все теперь вместе.
-Ну и славно…
Грек снова развернувшись на каблуках пройдясь по конторе остановился возле бюро.
-Верю, что Бог милует…
Он скупо перекрестился.
-Нас от этих… Выродков, которые подвергали нас в Севастополе террору… И которых ты быстро урезонил, но на всякий случай будь готов к тому, что и здесь это может повторится. Город полон людьми оставшимися здесь после строительства порта и все они хотят сладко пить и есть, только вот почему-то за чужой счет.
Он снова прошелся по комнате и остановившись у стены, где висел план феодосийского торгового порта позвал Ивана к себе.
-Вот посмотри...
Коста обернулся к Поддубному.
-Я специально для тебя заказал план строительства, подрядчика Шевцова, что начинал стройку с самого первого камня.
Грек снова оглянулся к Ивану.
-Ты видел в конце широкого мола небольшой храм, что поставили в его честь… Часовню и маяк.
Иван отрицательно мотнул головой.
-Нет. Да и когда? Взатот день с ватагой хороводили всю ночь, а вчера Вы меня к даме Иде отправили…
Грек, просияв взглядом, отступив от Ивана осмотрел его с ног до головы, и явно удовлетворенный результатом щелкнул языком.
-Шикарно выглядишь, теперь я за нас спокоен…
Иван, не удержавшись хохотнул.
-А когда я в сапогах да в бушлате ходил, Вы не были спокойны?
Грек, обернувшись к Ивану и поправив сползшие на кончик заостренного носа очки пристально посмотрел на него.
-Нет, нам с братом было всегда за твоей спиной спокойно, но теперь ты… Вы Иван Максимович не просто грубая физическая сила, теперь Вы полновластный управляющий нашей дела, а значит и наше с братом лицо. И поверьте, мне меньше всего, как, впрочем, и моему брату, хотелось бы видеть «наше лицо» в яловых сапогах, шкиперском бушлате и дурацкой мичманке, которую носят только задиристые швабы.
Он замолчал и какое-то время   молча вглядывался в безмятежное лицо Ивана.
-Надеюсь Иван Максимович Вам это понятно?
Иван, чуть помедлив не уверенно кивнул.
-Да… Я только…
Грек нахмурился.
-Что?
-Я просто хотел иногда … Так для разминки с ватагой на крючья…
Коста не сразу поняв, о чем идет речь закатил было глаза, но осознав, о чем ему Иван пытается сказать улыбнулся.
-О! Это можно… Силу нужно поддерживать, чтобы не стать ленивым… Жирным бурдюком. Но…
Он поднял к потолку тонкий как церковная свеча указательный палец.
-Не в ущерб общему делу, тебе придется много встречаться, говорить с людьми от нашего с братом имя… Ты знаешь, о чем я говорю, но теперь ты будешь самостоятельно искать «симбаси ти дуля» …  Договариваться с заказчиками о подрядах…
Иван утвердительно кивнул.
-Это можно.
-И вообще Иван тебе нужно было бы поближе общаться со всеми, от кого зависит успех нашего общего дела.
Вот смотри.
Грек ткнул в карту пальцем.
- Это Широкий мол в начале которого мы сейчас находимся. Его ширина семь метров…
Грек смущенно замялся.
-Прости я не силен в русских мерах. Сколько это будет в аршинах?
Поддубный махнул рукой.
-Не важно Коста Арестофанович я и так разберус по метрической.
Грек кивнул и снова повернулся к карте.
-Длинна его до маяка 442 метра. Это защитный - волнорезный мол 
Полная протяженность которого шестьсот двадцать три метра, при ширине в шесть метров сорок сантиметров…
Он снова смущенно посмотрел на Поддубного, но тот уверено, кивнув ему в ответ, тем самым успокоив его. 
-Общая площадь портовой бухты тридцать гектар, при глубине в семь метров. Внутри бухты две деревянные пристани по сто сорок метров длинной каждая и предназначенная для причаливания судов с обеих сторон одновременно.  Дальний пирс что ближе к защитному молу это участок Морской таможенной стражи, чуть ближе к нам пирс «Общества спасения на водах Российской империи» … Что это такое я не очень понимаю, но тем неимение они есть и нам с этим жить.
Грек, посмотрев на Ивана, который кивнул ему подтверждая, что следит за ходом его мысли.
-С политикой нашей компании ты знаком - мы работаем со всеми честными подрядчиками, знающими своему слову цену. Здесь…
Грек показал на внутреннюю сторону Широкого мола.
-С внутренней стороны Широкого мола пристани принадлежат Российскому Обществу Пароходства и Торговли, а также Российскому Транспортному и Страховому обществу, в конце мола пристань Волго-Донского общества. Я уже говорил тебе про Общество спасения на водах, так вот на этом пирсе пристань Азовского общества, но у всех у них один недостаток, только к Широкому молу подведена железная дорога в плотную все остальным приходится пользоваться ломовиками для погрузки в амбары на весовую и на вагоны.  Для хранения зерна на территории порта построено двадцать восемь амбаров общей вместимостью…
Он снова замялся, щелкая пальцем.
-Около трех миллионов пудов зерна и пять пакгаузов для складирования других ценных грузов.
Грек провел по вспотевшему лбу тонкой ладонью.
-Я предлагаю прогуляться, зайдем к Филоненко угостимся кофе, а потом дойдем до Александра, они сегодня…
Он подошел к бюро и раскрыв журнал работ провел тонким пальцем по записям сверху вниз.
-…Грузят француза пшеницей…  Здесь на пристани Волго-Донского общества…
-Это привальная в конце мола?
-Верно.
Подтвердил Коста и захлопнув журнал и аккуратно сложив бумаги в бюро запер его на небольшой бронзовый ключик, который сперва хотел было сунуть себе в жилетный карман откуда свисала жирная золотая цепь, но передумав на ходу отдал его Ивану.
-В курс дела я тебя ввел, пусть теперь будет у тебя…
И сняв с крючка гардероба теплый серого фетра цилиндр и водрузив его на голову вышел из конторы, на ходу давая распоряжение дежурному.
-Больше печь не топи, мы пойдем пройдемся пока, а позже Иван Максимович…
Он приостановился чтобы натянуть перчатки.
-Вернется и оставит тебе необходимые распоряжения.
Иван, кивнув натянул на аккуратно подстриженную по последней парижской моде голову непривычный, но очень удобный черный английский котелок и перчатки и подражая вышедшему из конторы Греку помахивая увесистой черного маренного ореха тростью с демократичным мельхиоровым набалдашником вышел из конторы на Широкий мол.

 
                Глава 50
                Круговерть
К кирпичного цвета казенному вагону дребезжа шкворнями и прочими металлическими не слишком хорошо закрепленными деталями подкатывали ломовые упряжи куда с проворством достойным муравьев укладывались большие рогожные кули с зерном. Если артельщики бросали на телегу лишний мешок, гуживик жалея свою лошаденку разражался отборным не злым матом после чего демонстративно скидывал лишний куль с подводы  степенно, с расчетом отправляясь в  закольцованную поездку  до черного пришвартованного французского судна с непонятным названием на борту корабля, поднимался по сходням к распахнутому люку трюма,  где его уже встречали   крючники которые в мгновение ока  разгружали  ломового и тот снова отправлялся на погрузку в амбар или прямо к железнодорожному вагону.
К появившимся на пирсе Греку с Иваном подскочил Сашка Кот.
-Здравствуйте Коста Аристофанович.
Не пожимая руку, поздоровался Сашка.
-Я смотрю дела у тебя идут хорошо.
Похвалил его Грек.
-Взял дюжину ломовиков, да еще шестерых артельщиков поставил на выставку из вагона, шестеро на прием в трюм, ну и сам кругом бегом…
-Отлично.
Грек дружески похлопал рослого Сашку по плечу.
-Ты хорошо справляешься… Вот только ломовики как?
-Нормально просили по гривеннику, но сговорились на семи копейках за вагон, на телегу.
Грек довольно кивнул.
-Молодец Александр…
И повернувшись к Ивану   прикоснулся к его руке
-И тебе Иван Максимович спасибо.
-Мне-то за что?
Грек кивнул на Кота.
-За него тебе спасибо.
Удивленный Сашко, долго не в силах признать в молодом господине в котелке своего друга детства наконец-то прозрел
-Вот это фортель! Растуды его в караван-сарай! Ванька ты что ли или у мены повылазило?
Грек смешно сморщив лицо, отошел в сторону к стоявшему на посту старшине таможенной стражи Акинфееву без особого любопытства наблюдавшего за спорой работой   артели ватажников.
-Ну ты пан атома даешь!  А ну дай я тебя обниму Ваньша!
Сашка полез было обниматься с ним, но Иван, напустив на себя строгости, остановил его.
-Но, но. Не балуй паря!
Прикрикнул он на Сашко.
-А то выхватишь по харе!!
Сашка рассмеялся, шутейно погрозив Ивану кулаком. 
-Ну вашебродие, подожди стыкнемся, где в городе. Ходи да оглядывайся.
Теперь и Иван весело по мальчишечье рассмеялся от всей души и крутнувшись перед Сашкой на каблуках, вращая тростью словно уличный жонглёр, приподнял двумя пальцами за поле котелок, приветствуя Александра. 
-Наше Вам с кисточкой. Это дама Ида меня нарядила, чтобы босота портовая не лапала меня.
Сашка, залюбовался на товарища.
-Ох Ванька!  В рот телегой всех баранов. Нет не даром они тебя в Севастопольском порте Царем дразнили. Как есть вылитый Царь.
Иван улыбнулся.
-Да ладно не лепи…  Ты будто царей видел… Лучше скажи, чего там у нас на причалах?
Сашка, перестав улыбаться, поежившись от налетевшего нежданно порыва ветра, запахнул стеганную спиртовой ватой жилетку, застегнув ее на пуговицы.
-Рож.
Иван понимающе кивнул.
-Значит по шесть пудов на куль.
Сашка ухмыльнулся.
-Надо же барин! Не забыл! Сколь ты уже в управляющих?
И увидев, краем глаза, что к ним возвращается Грек откланялся.
-Пойду я, а то там мои дохают, увидят, что с таким Емпиратором лясы точу не помилуют поди, вломят по первое число.
Он протянул руку Ивану для рукопожатия упредив его.
-Не дави тока, седня засовом амбарным прилетело.
Иван, придержав руку друга в своей посмотрел ему в глаза.
-А революция там как?
И углядев, что в шалых Сашкиных глазах вспыхнула и погасла злая искорка успокоился и отпустил руку.
-Нормально, сговорились по-людски, евошная шайка с нами теперь.  Все ладом…
Иван улыбнулся.
-Ох Сашко как будет отсыпной  свожу тебя в кофейню к Филоненко, тут в порту, там я тебе доложу такая халва мама не горюй, язык проглотишь, да и вообще посидим.
Сашко прикоснувшись к руке Ивана поручкавшись с ним засобирался. 
-Сговорились друже.  В воскресенье, апосля молебну и сходим, до твоей халвы, а пока бывай…   
И он, запрыгнув на проезжающую мимо него ломовую телегу уже на ходу крикнул Ивану, но так чтобы его слышал и хозяин конторы.
-Думаю часов до десяти управимся.  Главное, чтобы чугунка вовремя вагоны ставила!
На что Грек, остановившись подле Ивана кивнув ему в знак того, что услышал, на счет железной дороги, вытащил из кармана часы и звякнув золотой крышкой рассеяно посмотрел на циферблат, стрелки на котором показывали восемь часов утра с хвостиком.  Один за другим вахтенные на пришвартованных судах забили склянки.
-Ну что?
Поднял голову на Ивана Грек.
-Теперь можно и откушать?  А потом к начальнику железнодорожной станции с визитом зайдем я тебя познакомлю. Ну так как?
Иван утвердительно кивнул и провожаемые восхищенными взглядами портового люда две совершенно не подходящие друг другу фигуры маленького Грека и большого Ивана, степенно ступая по Широкому молу  в сторону  чугунного моста,  туда где напротив Армянского фонтана уже месяца два как несколько рабочих и плюгавенький  инженеришка в казенной фуражке и вечно мятом мундире  возились над подготовкой  строительной площадке, на которой господином   Айвазовским и другими отцами города, было решено установить памятник усопшему в прошлом, 1895 году, Российскому Императору Александру Третьему Миротворцу. Правда, как всегда, не смотря на тайну и особое предписание по этому поводу свыше, не было в Феодосии жителя, кто бы не знал об этом в деталях.
                Глава 51
                Воскресный перезвон
День выдался солнечный и Иван, выйдя из гостиницы на Итальянской улице, спустившись к порту, до конторы и убедившись, что все при делах и все идет своими чередом   вышел на оттаявший от снега и наледи под зимним солнцем бетон Широкого мола.  Достал из кармана часы и недоверчиво приложив к ним ухо проверил идут ли. И лишь когда на невидимых ему церковных звонницах ударили в колокола сзывая христиан к воскресной молитве оставил часы в покое сунув их обратно в небольшой кармашек в нарядной, цвета бордо вышитой золотой нитью жилетки, с минуту прислушиваясь к колокольному   звону и выбрав направление решительным шагом отправился в верх по улице в сторону Сенного базара. 
У кофейни за эти дни уже выстроили уличный не остекленный павильон, покрытый белым брезентовым тентом, где днем когда солнце поднималось хорошо над горизонтом и грело можно было наслаждаться свежее сваренным кофеем и игрой в нарды или шахматы, а так же сладкими закусками и десертами.
У входа в кофейню, трогательно сложив руки на груди  стоял Кузнечик – управляющий буфетом и кондитерской лавкой кофейни.
-Приветствую Вас Иван Максимович-с.
Елейно поприветствовал Поддубного буфетчик, на что Иван подняв руку ответил. 
-И тебе не хворать…
Задумавшийся было буфетный встрепенулся.
-Кофейку-с не желаете с эклерами да с халвой-с?
Иван отмахнулся от приказчика.
-Нет.
-А по что ж так-с то?
Театрально всплеснув белыми холеными ручками поинтересовался он. 
-Не время…  Скоро молебен начнется.  Слышишь зовут?
Иван приостановившись подле Кузнечика многозначительно поднял к небу указательный палец прислушиваясь к звону колоколов.   Скажи лучше далеко ль до церкви ходить?
-А Вам какую-с нужно-с?
Иван пожал плечами.
-Поближе что… Может есть?
-Как не быть-с.
Засучил каблуками по деревянному настилу веранды буфетчик.
-Вот на верху-с, Иван Максимович сейчас повернете направо и пойдете себе   извиняюсь по Кладбищенской до самого Сенного базара, там увидите   по левую руку Блудный дом с девками и тюремный замок… Но вы к ним не сворачивайте-с а идите все время прямо-с через рынок-с там и увидите Всесвятскую церковь, а за ней и погост-с…
-Какую?
Переспросил Иван. На что буфетный приказчик виновато откашлялся.
-Извиняюсь…
И картинно перекрестившись, смиренно изрек.
-Храм Всех Святых в земле Российской воссиявших. 
И заметив, что Поддубный колеблется тут же присоветовал:
-А коли-с прозвание улицы-с не комфортно-с… По Кладбищенской милости проим-с через Новую-с, правда там придется-с пройтись немного-с.
Иван кивнул.
-Ладно, чего там, пойду как есть. 
И поправив котелок уже хотел было уходить, но остановился, подозрительно посмотрев на Кузнечика.
-А ты чего же сам не собираешься? Обрезанный никак или из энтих?…
Иван неопределенно мотнул головой.
Кузнечик изобразил на своем дитячьем лице не то испуг, не то страдание.
-Что Вы! Что Вы Иван Максимович! Как можно-с?  Побойтесь Бога.
Он снова перекрестился, но теперь уже натурально и даже истово.
-Просто я не могу-с…
Он опасливо огляделся.
-Яков Вадимович выгонят-с взашей, кто ж в кофейне-с останется да в лавке коли все на молебен пойдут-с? Сами знаете-с сколько всякого сброда осталось в городе-с после возведения-с порта-с…
Иван недоверчиво посмотрел на него, но   поняв, что Кузнечик его не дурачит сочувственно заметил.
-Да, да… Но ты смотри… Это… Аккуратнее, а то церковный староста, не ровен час, приметит так обязательно   оштрафует или накажут еще как...
Буфетный, словно китайский болванчик податливо закивал   прилизанной   головой.
-Ваша правда-с Иван Максимыч. Так оно все и есть-с. Каждый раз, епитимью-с налагают-с на меня отец Модест, штрафуют-с почем зря… Но…
Он снова оглянулся, не подслушивает ли кто их разговор.
-Яков Вадимыч…
Он выразительно кивнул головой себе за спину.
-Хозяин наш-с все аккуратно-с в церковную кассу выплачивает-с… Как есть копеечка в копеечку-с, так что у нас мир и полное взаимопонимание-с с отцом Модестом. А как у меня свободный день бывает-с, а я обязательно-с захожу-с помолится, испросить-с, так сказать, отпущения грехов-с, а как жжешь? Без этого-с нельзя-с.
Иван одобрительно кивнул в знак понимания и молча завернув за угол кофейни господина Филоненко размашисто зашагал по мощенной булыжником Кладбищенской улице ведущей вверх к Сенному и Дровяному базарам.  Туда, где на краю города стояли все наиболее значимые для судеб горожан города, жителей пригорода Феодосии, да и всего Крыма казенные заведения: Дом терпимости или точнее сказать Городской притон для занятия проституцией, так обозначено было сие заведение в уездном реестре надзорных заведений, уездный тюремный замок, дом презрения для умалишенных, а так же  лет десять как построенная на  краю Сенного базара Всесвятская церковь  с кладбищем и часовней при ней. Судебное же присутствие, казначейство, уездная и городская управа с восседавшими в них головами, кредитные и финансовые учреждения, а также полицейское управление располагались между портом и нижним базаром Феодосии, на: Итальянской, Генуэзской и Полицейских улицах, впрочем, последняя значилась как переулок, но от того суть ее не менялась.
Одну из этих улиц вышагивавший в церковь, на молебен только что пересек Иван зацепившись взглядом за недавно поклееную на тумбе яркую афишу частного театра «Ажур»  ангажировавшего  концертный зал у Городской Управы, располагавшегося в том же здание на стыке  Итальянской и Генуэзской улицах, где на задворках каждую весну вот уже  года три как  вырастал  исполинский парусиновый купол  циркового балагана господина Безкоровайного. А так   как время от времени на улицах города нет, нет появлялся утренний снежок, нанесенный со стороны возвышающейся над городом горы Митридат, являющейся отрогом горного хребта Тепе-Оба, то балагану значит стоять на пустыре еще было не время. И от того все это место выглядело как пустырь, по субботам и воскресеньям забиваемый пришлыми со всей округи торговцами снедью. По волшебству превращая всего за одну ночь пустырь в восточный базар, галдящий на всех мыслимых языках мира.   
Иван, пройдя краем пустыря до Кладбищенской улицы   устремился по ней вверх к Всесвятской церкви звоном колоколов собиравших на воскресный молебен своих прихожан.   
 
                Глава 52
                Нечаянное пророчество
 
  Шагая верхнюю часть города на звук колокольного звона по Кладбищенской, Иван замешкался на перекрестке с главной работящей улицей Феодосии, улицей, на которой строящийся город разместил свои не только земские учреждения, но и: мыловаренные, скобяные, текстильные и даже табачные мануфактуры, заводы, заводики, небольшие фабрики, сырьевые склады и склады с готовой продукцией этих самых мануфактур и фабрик. Все это хозяйство располагалось по четной стороне Земской улицы в то время, как по нечетной стороне стояли жилые дома, где, по большей части жили хозяева этих самых предприятий, приказчики и казенный люд.
Остановившись на перекрестке, Иван глядя на  движение на улице одобрительно кивнул головой.
-Эко народу-то…
Пробормотал он.
Земская улица кишмя кишела людьми, одетыми по большей части в рабочую запыленную одежду, среди которых нет, нет да и мелькал приказчик или сам хозяин мелкой мануфактуры или заводишки выскочивший по неотложному делу или нужде из конторы в одной жилетке одетой поверх беленной, тщательно отутюженной рубахи.
-Эй господина! Посторонися!
Коверкая слова, крикнул засмотревшемуся на перекрестке Ивану возница в караимской папахе и потрепанном жупане, подвязанном в поясе обыкновенной пеньковой веревкой. И когда Иван отступил на тротуар, пропуская впряженных в двухколесную арбу мулов, погонщик со всей силы нахлестнув животных плетенным из сыромятной кожи хлыстом, зычно крикнул:
-А ну ходи шайтан!
И арба, загрохотав по булыжной мостовой неуклюжими деревянными колесам, нахрапом пересекая Кладбищинскую, подпрыгивая на каменной брусчатке покатилась под горку по Новой, недавно отстроенной улице, вниз, на набережную, упиравшуюся в   Генуэзскую улицу, как раз подле башни святого Константина, где до строительства порта и феодосийской железной дороги располагалось общественное отхожее место отчего запах нечистот скопившихся там за многие годы отпугивал даже бесстрашных черноморских чаек. 
Иван, сдвинув на затылок котелок весело буркнул:
-Вот же черти…
В голосе его не было раздражения или злости, а даже наоборот, какая-то удаль и задор. Он и сам любил работу, он любил работать, он любил, когда у него на причале работали, когда все крутилось и вертелось, покрикивая по матери и без нее, ругалось, дралось, грузилось или наоборот разгружалось в красные, как обожженные глиняные кирпичи вагоны казенной чугунки.
На секунду ветер ворвавшийся на Земскую улицу сорвал с нее и унес за Митридатов холм в сторону Тепе-Оба за которым скрывалась Двуякорная батарейная бухта и небольшой поселок Коктебель людской гомон и шум заводских машин, заглушив всю эту какофонию вязким, протяжным вздохом большого церковного колокола.  Улыбка с губ Ивана слетела и он, вспомнив куда и зачем шел, решительно надвинув на глаза котелок ринулся вверх по улице туда откуда звонарь Всесвятской церкви созывал прихожан на службу.
Выйдя на площадь Сенного базара, плотно заставленную караимскими арбами с большими неуклюжими колесами и маджарами – огромными телегами с высокими в виде клеток бортами   и простыми крестьянскими телегами груженными: сеном, соломой, хворостом дровами и хорошим строевым лесом. Одна маджара являлась базарной продажной единицей и вмещала в себя примерно одну шестую кубической сажени    дров. Поддубный наконец-то увидел новенькую церковь и саму колокольню: квадратную, беленую мелом, увенчанную большим посеребренным крестом по центру и четырьмя такими же поменьше на каждом из углов звонницы.  Чуть правей от храма стояла невысокая, затейливая, больше похожая на праздничную булку украшенную ягодой часовня, а с левой стороны от входа на церковное кладбище, угрюмо возвышаясь над площадью стоял черный, словно битый морской волной утес феодосийский тюремный замок, ощетинившейся по периметру надзирательными будками, крашенными в казенный ядовито-зеленый колер за высоким из остро затесанных столбов тюремного забора.
-Тьфу ты!
Перекрестившись, в сердцах сплюнул на запорошенную мелким сеном брусчатку базарной площади Иван.
-Еще и каторга здесь!
Но запах детства повеявший от опутанных веревками скирд ржаной соломы и разнотравного полевого сена окунули его в прошлое, от чего он остановился и закрыв глаза какое-то время стоял так не шевелясь медленно и глубоко втягивая в себя аромат деревни в который ненавязчиво вплетался острый, едва различимый запах свежего конского навоза, сена, соломы и запревших от дальней дороги животных.
-Ты чего это господин хороший?
Иван почувствовал на своей руке едва уловимое прикосновение, словно это не мужичек потянул его за рукав, а легкий утренний бриз.
-Сумлел чё ли?
Иван нехотя открыл глаза. Перед ним близоруко щурясь, стоял старик в расшитой белой ниткой беленого сукна косоворотке, поверх которой была одета коричневого цвета цигейковая душегрейка.
-Сумлеешь тут…
Не зло передразнил его Иван, высвобождая рукав из прозрачных пальцев старика.
-Человеку, что ж теперь и постоять вот так нельзя? Можа я чего ищу.
Старик матернувшись хитро подмигнул Ивану.
-Ну дысь, расскажи кому. Знамо чего вы тут все носом водите. Поди к девкам в терпимость собрался?   
Старик кивнул в сторону весело раскрашенного трехэтажного дома притулившегося за дальним углом тюремного забора, над входом в который бессовестно посверкивала лаком и свежими красками нахального вида вывеска «Пансион мадам Жу-Жу».  Иван было ухмыльнулся, но столкнувшись с лукавым взглядом старика, напустив на себя строгости   перекрестился.
-Нечто людям больше нечем заняться?
Старик, перестав щерится поспешно закивал головой.
-И то верно, как же девки-то оно того…
Иван строго переспросил
-Чего того?
Старик было замялся, но лисьи его глаза вдруг озарились догадкой.
-Не уж то, мил человек, в каторжный дом наладился?
И отступив от Ивана на шаг как-то по новой осмотрел его с головы до ног.
-Сыскной че ли? Али стряпчий? Не вразумлюсь я чей-то…
Иван поперхнувшись, откашлявшись не зло замахнулся на старика.
-Да идите вы диду…
-Кудысь?
Поспешно поинтересовался всклокоченный старичок.
-У баню чопайте!  Нечто не видите у церкву человек идет.  Сам-то чего здесь трешся? К девкам али к каторжанам наладился?
Старик одобрительно закивал растопыренной жидкой бороденкой.
-Так я был ужо… На заутренней, а теперя чего? Торговать нужда, чаво мух ртом ловить?
Старик кивнул на увязанный на телеге стог сена. Иван бросив беглый взгляд на товар старика  потеплел глазами.
-И то правда диду. Хоть делом занимаешься, а не только глупости мелишь.
И нечаянно бросив взгляд на развеселый дом мадам Жу-Жу усовестившись своих мыслей неодобрительно качнул головой.
-Энто что же за город такой?!
-Ась?
Не поняв о чем идет речь и приложив для верности ладонь к уху  переспросил старик поднимая с базарной брусчатки  торбу с овсом, что приготовил для своей пузатой, с длинной нечесаной гривой кобылки  старик.
-Чего говоришь господин хороший?
Иван довернувшись к нему  и оглядев старика с ног до головы уже громко, с чувством  пробасил:
-Говорю, что же энто у вас за город такой? Девки продажные меньше чем в трети версты от храма, а вашему голове наплевать и растереть! О чем он сивый мерин думу думает?
-Мерин?
Старик с удивлением посмотрел на свою низкорослую татарочку.
-Да разве же энто мерин? Энто мил человек кобылка, бахматамской породы…
Иван зло выругавшись и отмахнувшись от старика зашагал прочь.   Было видно, что он еще что-то недовольно бурчит себе под нос, широко шагая к церковным воротам, но звон колоколов все больше и больше заполнял его беспокойную душу вытесняя из нее скопившуюся злость и злобу, растопляя раздражение в своем звоне, разрушая его вибрацией латунных, литых на серебре  колоколов, очищая душу Ивана от словесной грязи   и нечистых мыслей.  Ему вдруг стало совестно за то, что он ни с того ни сего по матери обругал глухого как пень дидуна.   
У церковных ворот Иван, раскаянно подняв голову к сияющему на позднем утреннем солнце куполу церкви Всех святых на Руси, трижды истово перекрестившись поклонился в пояс негромко, так чтобы не было особо слышно посторонним забубнил слова молитвы:
 -Прости меня Господи…  Ибо не ведаю я…
Нищий восседавший у церковных ворот на старом, прохудившимся насквозь от времени походном армейском барабане, еще времен похода Петра Первого на Туретчину, перебил его своим тонким, полным жалостливости и страдания драматическим тенорком, нараспев, с подвыванием выводя заученные и в сотый раз повторенные им за это утро поберушечные заклинания.
-Подай добрый барин, ради Господа нашего Иисуса Христа… Ибо   милосердием  милость дарована будет и не будет конца тем милостям ни конца ни краю…
Нищий закатив глаза под лоб не особо прилежно крестясь как-то некрасиво сучил грязными, необутыми ногами, то и дело пытаясь поднять худые свои чресла из   утробы  барабана.
-На держи…
Сунул Иван малохольному нищенке в левую, выставленную им для принятия милостыни человеческой, грязную руку увесистый серебряный рубль. От чего юродивый, замолчав и громок икнув, окончательно провалился в барабан внимательно вглядываясь в десятигривинную деньгу, словно пытаясь прочесть на целковом отчеканенную гросс-прессом Санкт-Петербургского монетного двора надпись: «АЛЕКСАНДР III ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖАВЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ». Иван хотел было сказать ему что-то, но нищенка застрявший было в барабанной утробе ловко выскочив из нее как черт из табакерки, тряхнув козлячей бороденкой, неожиданно хрипло хохотнув поманил к себе Поддубного, грязным пальце.
-А ну подь паря, скажу, чего...
Прошамкал юродивый, а когда Иван склонился к нему, блаженный забренчав верижными цепями, что опоясывали все его худосочное тело под грубой домотканой рубахой, вдруг закатив глаза и пустив пену уголком рта заблажил подхрюкивая и подвывая самому себе.
-Чего это с ним?
Отпрянув от юродивого, поинтересовался Иван у стоявшей рядом с барабаном девочки нищенки лет десяти.
-Морокует тятенька, с ангелами обчается, чтобы попустили его к Господу нашему…
Девочка усердно перекрестилась.
-Иисусу Христу, страстотерпцу за советом и словом отеческим…
Она перекрестилась еще раз и отчего-то безмолвно заплакав спрятала лицо в грязные ладошки.
-Для тебя барин тятя усердничает… Морокует.
Иван поспешно перекрестившись сунул ей, в руку бумажный рубль, прозванный в народе конорейкой, собрался уже было уходить, но остановился загипнотизированный немигающим взглядом онемевшего блаженного.  Который, подшагнув к Ивану поближе и обдав его зловонием выгнивших до самых корней зубов, чуть пришепетывая и закатывая под лоб глаза, загробным, поставленным голосом, отчетливо произнес:
-Зря не дуй паря в дуду не мани голодуху - бяду…
Какая-то невидимая сила безболезненно, но настойчиво ткнула   Ивана под дых, да так, что он задохнулся от нахлынувшего на него сотрясения, а сердце его зашлось и застучало в горле, в глазах поплыли радужные круги словно смотрел он с причала на пролитый в воду керосин. А жирный, сладковатый запах мазуты проникнув в его мозг окутал его, дурманя и укачивая словно в тошнотной, пятибалльной корабельной качке. Когда Иван превозмогая спазм в горле сделав несколько глубоких вдохов открыл глаза, бесцеремонный нищенка ткнул его в лоб твердым как коготь ворона пальцем, заблажил.
-Спасибо, тебе добрый дяденька, за царя нашего батюшку, и за  егоную  женушку матушку и за дитятюшку…
Иван, тряхнув головой словно пьяный, спотыкаясь на ровной, отсыпанной мелким белым гравием дорожке ведущей в церковь побрел к входу в храм, на ходу стягивая с головы котелок, беззвучно бормоча молитву то и дело осеняя себя ослабшей в мгновение ока рукой.
-Спаси и сохрани меня… Спаси…
Но уже поднявшись на паперть отдышался и истово перекрестившись, обрел равновесие души и тела, после чего сняв с головы котелок твердо шагнул   в полумрак церковного притвора.

   

PS
Если есть мнение по поводу опубликованного дайте знать здесь в комментариях, а то много лет на едине с Иваном Максимовичем, уже не понимаю, что хорошо, что плохо.

                С уважением Евгений Ермаков.
                Продолжение следует.