Стал сыпать снег, и было очень поздно,
И мне казалось, что сейчас и здесь
Не хлопья снежные, а гибнущие звезды
На землю вдруг посыпались с небес.
И как подвески королевы Анны,
Посверкивали окнами дома,
И я, так схожий с клячей д'Артаньяна,
Казался персоналием Дюма.
Не странно, что в ночном и звездном бреде,
Быть может, даже в сторону Кале,
Спешила потолстевшая Миледи,
Наверно, по приказу Ришелье.
Мимо меня, торжественно и грозно,
Раздвинув тьму своею полнотой,
Она промчалась, потревожив воздух,
Тяжелой парфюмерною струей.
И в шлейфе ароматов леди Винтер
Звучали амбра, мускус, кипарис,
Так пах платок с символикой из литер,
Что обронил случайно Арамис.
И я, ее глазами провожая,
Измучил взор на много-много лет,
Да я-то что? – деревья, изнывая,
В ее пахучий вглядывались след.
А ветви их в серебряном уборе,
Сплетались в лилии графини де Ла Фер,
В вокабулы, в волшебные узоры
На темно-синем фоне звездных сфер.
Они, как мушкетеры на обедне,
Что руки вздев в брабантских кружевах,
Молили дать покой душе Миледи,
Как головЫ не станет на плечах.
Ну, а вдали, цыганскою монистой
Искрился город, плавала Луна,
А меж деревьев, в платье серебристом,
На цыпочках ступала тишина.
И мир казался хрупким, опустелым,
Ранимым и познавшим свой предел,
И будто под оптическим прицелом,
Он в темноте на ниточке висел.