Читая новое творение Ксаны Василенко или без устали перечитывая уже хорошо знакомое, всякий раз поражаешься цельности поэтической конструкции.
Стихотворения похожи на россыпи крымских камешков и причудливо окрашенных морем ракуш изек, но не тех, что в изобилии шуршат под ногами идущего вдоль моря, а – интуитивно предпочтённых, с любовью отобранных и естественно обживающих поэтическое и житейское пространство талантливого художника слова.
Необычайная восприимчивость по отношению ко всему, что отвечает природной сущности человека, и – в момент наивысшего духовного подъема – уравнивает его в правах с Творцом, а в бессмысленной и безоговорочной низости повседневной инерции существования – с падшим ангелом, составляет ткань поэтического повествования Ксаны Василенко.
Одухотворенная бесстрастность и безусловное приятие всего, чем жив человек и человечество, исключение оценочных суждений и подчеркивание внутренней красоты любого явления Бытия, будь то житейская коллизия или спор ветра и солнца с набухающей непролитым ливнем тучей – в природе творческого мировосприятия поэта.
Хорошего поэта всегда хочется сравнить с другим хорошим поэтом, тем самым удостоверив уникальность первого. Это – трудно, поскольку хороший поэт полиморфичен, его просодия многообразна и отвечает стилистике изложения мысли, теме, точности эмоционального ощущения. Смотрю на строчки:
«Из Симеиза был гонец,
Сказал – смягчилась Ваша Светлость,
Ожил сапфировый птенец
В стеклянном шаре, и оседлость
Вдруг покачнулась.»
Слышу Пастернака: «Я клавишей стаю кормил с руки…». Ощущаю внутреннее родство «сапфирового птенца в стеклянном шаре» и пастернаковского лучика-уголька, выдувающего радугу.
«Вот луч, покатясь с паутины, залег
В крапиве, но, кажется, это ненадолго,
И миг недалек, как его уголек
В кустах разожжется и выдует радугу.»
Внезапная отсылка к Цветаевой: «Вот опять – окно, Где опять – не спят…» в строчках:
«…Не спит квартира-переправа,
А безответственная дверь
Совсем её не охраняет.
Астигматизм глазка растёт.
Ночами слышно: "Няня, няня!"
Потом дыханье – кто-то пьёт
Чаёк из чашки…»
И – почти одновременно – к Ахматовой, медовому потоку точных и прочных метафор: «Ты говоришь – моя страна грешна, А я скажу – твоя страна безбожна.» Необычайная глубина сопереживания чьей-то безвыходности – и есть выход.
«Оказавшись внутри циклопических вихрей-воронок
мелких ссор, обещаний, приветов-приколов с утра,
матюгов и т.д., притворись бездыханным, крысёнок.
Знаешь, сколько в Московии гибнет от колотых ран,
напоровшись на рог изобилия? – Сотнями в сутки!..»
«…Мы ещё поживём на московской просроченной каше,
этот город без нас никогда не сумеет уже…»
Удивительно точно изложена в этом стихотворении бессмысленно жестокая коллизия, следствие разрыва столь естественных взаимосвязей украинцев и россиян. Нелепые амбиции политиков сломали множество судеб и только поэт заступается за безжалостно униженных и беспощадно оскорбленных, разделяет их долю и подсказывает: есть надежда…
Поэт и литературовед Олег Жданов когда-то подробно разобрал поэму Ксаны Василенко «История Лотты». Мне понятно его желание взвешивать каждую строчку, согласно откликаясь или осторожно возражая автору в живом и непосредственном диалоге. Именно – диалоге, потому что каждая строчка Ксаны Василенко отзывается в твоей мысли и по прочтении ты чувствуешь прилив творческих сил и ощущаешь поэтическое плечо единомышленника.
Какая радость – знать, что прекрасный поэт живет на свете, одухотворяя Бытие и давая надежду на лучшее каждому живущему...