В краю загубленного хлеба,
В побитом взрывом поле ржи,
Подмяв спиной тугие стебли,
Рукой к земле, глазами в небо,
Солдат израненный лежит.
Он что-то мне хрипел на мове,
Мол, русский он не признаёт.
В бессильной ярости и боли,
С губами в алой пене крови
Кривился почерневший рот.
Видна в его щетине проседь,
Тщедушен, ростом невысок.
Он ничего у нас не просит.
Зажав в кулак, он в смерть уносит
Кровавый хлебный колосок.
Закажут в Киеве молебен
Перед иконами в слезах.
Он в храме, может быть, и не был.
Так равнодушно смотрит небо
Ему в застывшие глаза.
Кто оправдает, кто осудит,
Кому невинный виноват.
На небесах рассудят судьи
И посчитают в книге судеб
Все прегрешения солдат.
По мне же он как есть виновен:
Кровей славянских, всякий раз
Держал снаряды наготове
И заливал славянской кровью
Непокорившийся Донбасс.
Нациста славил. Почему-то
Себя вознёс на пьедестал.
В свою последнюю минуту
Меня он ненавидел люто
И мой язык, который знал.
Стоял за гранью невозврата.
Он мне не брат и не родня.
Он — цель в бою для автомата.
И только вражеским солдатом
Стал этот парень для меня.