если взгляд оставляет на вещи след,
по тем следам можно дать опознать себя времени.
пересечение прошлого с будущим – твой портрет.
словно мотив преступления,
созывающий демонов памяти на бенефис,
обнаружит время вбитую некогда метку.
кто б мог подумать, что этот бездушный сфинкс
может вот так улыбаться улыбкой гретхен,
оставляя на сердце язвы клятвенных ран!
губы, привыкшие к флейте, чувствительны к поцелую,
обнажая музыку трещин, предсмертной агонии стран,
о которых и поныне тоскую.
расширяя пространство зрачка, веет внутри и вовне
чахоткой норвегий, сумраком пражских улиц.
красота, уличенная в меланхоличности, возрастает в цене.
когда бы ее не коснулись
взгляды блошиного рынка, обдаст своей
перспективой отсутствия, глуша тишиной перепонки.
в перегарном дыму прочерк секунды быстрей,
настаиваясь горизонтом -
как после тряски за покером, швырнув ключи на комод,
или из оперы заполночь, насвистывая либретто,
глянуть в пустое окно и пустить себе пулю в лоб,
невзирая на лето.
в этих скользя разветвлениях смертей – мостов
вчерашней тоскою пабов, пропахших рыбой таверен,
ребрами безрассудств пронзающие небосклон,
мы ведь и так с тобой, как рембо с верленом.
отсюда те рифмы, вернее,
тот чистый слог,
что остается в запой преходящему миру
постскриптумом ночи в плену перекрестий ног,
светом от взрыва.
что еще в этом миге можно желать?
под взглядом сфинкса ступени расходятся в вечность,
как лава в разлом коры, стекающие на кровать
воспоминанием встречи,
где некто из будущего, от жизни бегущий в сон,
как трещина чует развилку,
роясь в чердачном хламе, найдет медальон,
чтобы еще раз ту поставить пластинку.