Сказ про семь скоморохов, дыру пекельную и зверей говорящих
А ехали как-то семь скоморохов на коне. На балалайках тренькали, во гудочки дудели. Кто тетёрочку прянишную жуёт, кто чаёк землянишный прихлёбывает. И ехали таково, не тужили, по сторонкам глядели, не торопилися, со всяким живьём здоровкались.
И всё потихонечку и неспешно, да нежданно выходит навстречь им тот Змей самый, что некогда девицу пригожую забижал. Стоит на пути, а как ближе подъехали, всеми тремя головами кланяется. И таково говорит: Добро к нам обратно пожаловать! Вышел вот встретить вас, слово изречь хочу. Правильно вы меня тогда проучили. Я ж вовсе тогда во всяку скверну впал. А вы-то меня обратно на стёжку подлинную вернули. И сызнова поклоны кладёт. Скоморохи с коника слезли, аспиду покивали, дале слушают. А тот молвит: Наперво скажите, прощаете ли вы меня? Прощаем, - говорят скоморохи, отчего ж не простить, коли каешься? Покаянную голову, а хочь бы и три главы, не всяк меч сечёт. А мы простить завсегда рады. Поклонился тогда опять Змей да продолжает: Как вы-то уехали, я сперва злобу таил, а после думу цельну седмицу думал. И смыслилось мне, что шед я долго не к солнцу ясному, а к пропасти беспросветной. Так что топерь вот и я, и все бесенята мои покрещены. Мы ноне с отцом Серафимом новый храм ладим. А то старый заветшал изрядно, сколь не чиним, а проку нет, рушится. Бесенята – и покрещёны… велики дела Твои, Господи, - молвит тихо скоморох старшой. Но то не всё, - Змей опять толкует, крест тельный из-под рубахи вынул для нагляду, показывает, - то не всё… нужда нам в подмоге вышла. Посколь посередь Оторвановки нашей, прям-ко у церкви новой растёт ни по дням, а по часам в земле расщелина зияющая, а внутри её пламень адский бушует, пар сернистый клубится, никак полетят оттуда демоны похлеще моево, мне с моими ближними с ними не справится. Вся надёжа на вас, прям же за вами тогда сам Создатель стоял, вас от моих заклятий заграждал, я сам видел. Вы да воинство Его Небесное только энтих нечистых укротить может. Их же там, в тартарарах подземных сонмы великие. Мы-то сперва трещину нитками суровыми, в святой воде мочеными, зашивали, после крюками стальными стягивали, да токо попусту, ширится дыра-то. Вот-вот нагрянут. Споможете? А коль я в битве сгину, то и поделом. К бездне шёл, в бездне и кану.
Попереглянулися скоморохи, покряхтели, да как тут откажешь? Споможем, - ответствуют.
Поехали расщеп смотреть. А там вкруг него отец Серафим ходит, вниз поглядывает. Скоморохи его ещё по прежним летам знали, поздоровались, подошли, тож взоры в дыру опустили. Пышет, языками пламенными наружу выплёскивается. Худо, кумекают скоморохи, надёжа на рати Небесные – оно правильно, но и самим сплошать совесть не велит. А щелина на глазах разрастается, разверзается, прикинули, в ширь уж с сажень, в длину с треть версты. А глубины неизмеренной. Тово гляди, всё подле обрушится. Отошли в сторонку, припас самобранный достали, чайничек походный подле кострища пекельного поставили, чтоб горяченького попить, Змея да отца Серафима угостили, жуют, смышляют. А не успели и прожевать-то, а видят: народ к ним с села дружной гурьбой шествует – у кого топоры да вилы, а кто и бердышом помахивает. Подошли, сказывают: Дело сие святое, наше обчее, смерть принять – так всем миром, с вами мы, а на печке сидеть, да погибели ждать – такому не обучены. А не успели и договорить ещё, как летит ворон, рядом присаживается, человечьим языком молвит: И мы – птицы небесные, и звери лесные, и рыбы в речке Вихляйке – никто в стороне не прячется, коли враг вас оборет, то и никому житья не станет. И выглядывают уж из-за дерев да кустов лисы да волки, медведи да барсуки с енотами. И птицы кружат. И молвит тогда, чуток всему подивившись, старшой скоморох: Мы ж от речки можем воду привести, а ежли поможете, так быстрей выйдет, и водицей испробуем огнь энтот затушить. Ну, отчего нет, - говорит народ, оно всяк лутше, нежель без дела скучать. Взяли лопаты да заступы и пошли.
Часа три, вобчем, копали. Вырыли. И только хотели задвижку вынать, а тут-то и началось. Выпархивает с щели нечто жуткое, визгом визжит, рыком рыкается, с крыл нетопырьих копоть летит. Все встрепенулись, изготовились, а аспид отряхнулся да к Змею. Здорово, братец, - кричит, триста годочков тебя не видал, скучаю – сил нет. И давай обниматься. А тот попервоначалу опешил, а и тут же в ответную обнимается. Так энто что же, - отец Серафим говорит да бороду оглаживает, - смерть наша лютая откладается, значит. Да как бы так, - старшой скоморох ответствует, - да мы её покуда не сильно-то и искали.
Посидели змеи, поговорили, а потом тот, что с преисподней, восвоясь нырнул, а тот, что Оторвановский, растрогался, всплакнул даже. Яма тут же сама собою смежилась. К слову сказать, на её месте топерь озерцо вечногорячее, так что искупаться-поплескаться туда и со столицы приезжают, дабы хвори избыть. А скоморохи с сельчанами закатили пир на весь мир. И звери с ними, и птицы, и рыбы приплыли. И все меж собой людским наречием толкуют. А младшой скоморох уж с девицей своею стоит, друг дружке улыбаются, за руки держаться.
А чрез недельку, недолго мешкая, и свадебку им сыграли. И я там был мёд-пиво пил, с русалкой на ветвях посиживал, да кота учёного гладил. Вот тут бы и сказке конец, да жизнь-то по кругу идёт и нигде не кончается. Так что сели скоморохи опосля на коника своево, уж ввосьмером, и дале поехали. Девица песни поёт да снедь на пути готовит, а семеро… Ну, энто дело известное – кто тетёрочку прянишную жуёт, кто чаёк землянишный прихлёбывает.