Мой тесть, Леонид Евгеньевич был человеком незаурядным, ярким, талантливым, но совершенно не реализовавшимся в жизни. Когда Лене было 17 лет, он страшно разругался с отцом и ушел из дома. Ничего удивительного в этом нет, отец, советский номенклатурный чиновник, тиран и деспот, хотел, чтобы сын учился на военного переводчика, делал комсомольскую карьеру, жил по строгому распорядку: вставал в шесть и ложился спать полдесятого, да еще и волочил на себе могучее дачное хозяйство. А Леня хотел писать стихи, слушать джаз, носить пышный кок и узкий галстук с обезьянками, играть в волейбол, ухаживать за девочками и ругать «Софью Власьевну» - Советскую власть.
Какое-то время Леня жил у тетки, но ему надоело зубрить китайский, он завалил сессию, и загремел в армию. Из армии он ухитрился сходить в шикарный отпуск, дав сам себе телеграмму о смерти матери. Узнав об этом, мать упала в обморок. Дембельнувшись, Леня нигде постоянно не работал, а вербовался в геологические партии разнорабочим, путешествуя таким образом по бескрайней стране, воображая себя то Левингстоном, то Стенли. В одной из таких партий он по уши влюбился в рыжеволосую пышнотелую хохлушку - геологиню Людмилу, которая была на голову выше него.
Леня долго осаждал эту непреступную крепость. Ухаживать Леня умел. Он читал Людмиле стихи:
«Падают листья, звеня как монеты,
Золотом выстелив лоно планеты…»
и водил любившую покушать невесту в ресторан ЦДЛ, куда попадал с помощью друзей-литераторов, среди которых были молодые Евтушенко и Рождественский, ценившие Ленин поэтический дар.
Людмила сдалась. Чтобы обеспечить молодую жену, Леня чудом устроился работать снабженцем в какой-то могучий оборонный НИИ, где его очень ценили за ловкость, обаяние, остроумие, а главное за остап-бендеровскую хватку в делах.
Через четыре года родилась дочка. Все бы ничего, но Леня крепко выпивал, обвиняя в этом «Софью Власовну», Советскую власть, которая «мешала ему дышать». Один раз напился так, что потерял чужую машину, которую ему одолжил приятель. Дочкой он интересовался мало, целовал в макушку и уводил в детский сад, пугая, что отдаст ее «чертям в преисподнюю», если она будет плохо себя вести. Вечерами маленькую Анечку из садика забирала мама, так как Леня «зависал» в ресторане ЦДЛ. Людмила, ставшая к тому времени доктором наук, злилась, но терпела…
В свое время я предложил тестю написать книжечку «С кем я выпивал». Список получался объемный, начиная со знаменитого писателя Юрия Карловича Олеши, (у него никогда не было денег, и Леня угощал старика коньячком в кафе «Националь») и кончая космонавтом Германом Титовым, (последний предпочитал пиво).
Начались скандалы в семье, и Леня поменял стратегию: он перестал напиваться, а просто всегда - и дома и на работе, был маленько «под мухой», оставаясь при этом ясным умом, энергичным и остроумным. К тому всегда был элегантен и подтянут, (за исключением летнего отпуска, когда он неизменно облачался в грязные замшевые шорты, рваную гавайскую рубаху и капитанскую кепку). Был также хорош собой, лицом (бровки домиком) смахивая на Шарля Азнавура.
Начались перестроечные времена. Оборонка накрылась медным тазом. Зарплату в НИИ не платили по три месяца.
Горбачев боролся с алкоголизмом. Доставать шнапс стало негде. К счастью теще удалось раздобыть большую бутыль геологического спирта. Восторгу деда Лени не было предела. На радостях он развел спирт каким-то гадким сиропом и разлил по висевшим на стенах кухни деревянным гуцульским фляжкам, которые протекали. По обоям заструились сладкие ручейки. Дед Леня крепко спал на кухонном диване и ничего не заметил. Так весь спирт и вытек!
Когда родился внук Ванечка, дед Леня объявил, что вырастит из него спортсмена, и лично будет заниматься с мальчиком теннисом. Это было стопроцентное вранье. Все воспитание внука сводилось к тому, что дед Леня утром подзывал Ванечку, целовал его в макушку, говорил «О, солнцезарный мой!», и начинал противным голосом спрашивать, не беспокоит ли Ваню «рудимент». Маленький Ваня плохо понимал, о каком «рудименте» идет речь, но догадывался, что ему говорят нечто обидное. Через пять минут они с дедом уже орали друг-на-друга, и приходилось их разнимать.
Впрочем, надо признать, дед Леня умел совершать настоящие подвиги! Так, когда ребенок буквально помирал, заразившись в детсаде тяжелым иерсинеозом, он нашел некоего, единственного в Москве потрясающего врача, и тот Ваню спас!
Больше всего Леня любил дачу, природу, лес. Он устраивал настоящие праздники, вывозя меня и Аню на машине в Серебряный Бор, Ботанический сад или под маленький деревянный городок Юхнов за земляникой. В дороге всегда было о чем поболтать, дед Леня знал все, и подхватывал любую тему: о Канте, о Сократе, о Розанове, о Бине Кросби, Битлз, о Кронштадском мятеже. И т.д…
На даче дед вставал в шесть утра и в одних плавках нежился на солнышке, потягивая кофе «креже», наполовину состоящий из коньяка. После завтрака возился с лучшим другом, полусумасщедшим гениальным механиком дядей Радиком починяя «Жигули», или уходил к соседке дегустировать самогон, запивая его козьим молоком.
Всю свою жизнь дед Леня мечтал об одном – выйти на пенсию. Как только ему стукнуло 60, он уволился с работы и целыми днями смаковал рюмочку, слушая «Эхо Москвы». Или плевался в телевизор, по которому показывали Зюганова. Правда добывал продукты и готовил обед - таких вкусных котлет я не ел больше ни у кого!
Теща Людмила Семеновна долго этого выносить не смогла. Она засадила Леню нянчиться с Ваней. Дед Леня утром приезжал к нам, дожидался, когда я и Аня уйдем на работу, включал на полную мощность какую-нибудь политическую передачу по телевизору и садился в кресло. На внука внимания не обращал. Зато водил его гулять, и кормил обедом, - готовил китайское блюдо «хэбоз»,то есть бросал на сковородку все объедки из холодильника и заливал все это яйцом. «Хэбоз» обычно подгорал, пока дед наслаждался тем, как Новодворская ругает «комуняк». Когда я приходил с работы, красные от натуги дед и внук отчаянно из-за чего-нибудь ругались.
Очень тяжело он пережил раннюю Анину смерть…
Дед Леня перенес несколько инсультов. Давление у него вечно было 200 на 100. После очередного инсульта тормозила речь и отказали левая нога и левая рука. Леня хорохорился и говорил, что будет заниматься лечебной физкультурой и еще сядет за руль. Куда там, еле-еле доходил с костылем до туалета. Так он провел два года. Из всех радостей жизни осталось одно «Эхо Москвы». Читать не мог. Когда случился последний инсульт, до больницы его довезли, но прожил он недолго.
В гробу он лежал какой-то моложавый, с улыбкой на устах, ни одного седого волоса, красивый необычайно. Успокоился, беспокойная душа. Пусть земля ему будет пухом.
Ведь он очень любил всех нас, по-своему как умел своим эгоистическим сердцем, а мы любили его.
Кстати, после деда Лени осталась потрясающая библиотека. Просто удивительно, сколько же этот человек читал и знал, особенно о философии!