- Наташенька, выйди ко мне! – кричит бабушка Женя моей маме. Она сегодня принарядилась. На Жене майка с изображением рок-группы «Король и шут», зеленая юбка в цветочек, на больных ногах обрезанные валенки. Голова надежно укрыта заштопанной яркой косынкой: негоже бабе ходить простоволосой.
- Я вот для Ванечки колобошек напекла, – причитает Женя, напирая на букву «о», -
Они хоть и без дрожжей, но мягкие, я с вечера опару поставила».
Мама благодарит Женечку и дарит ей диковинный фрукт - лимон.
- Вот хорошо то. Я корочки засушу, и всю зиму с ними чай буду заваривать.
Лицо и руки у Жени в серо-фиолетовых пятнах. Когда родителей раскулачили в 33-м году, коммунисты избу подожгли. Женя тушила, но дом не спасла, а сама обгорела. Больше всего жалеет, что иконы сгорели - ой, красивые были. Осталась Женя одна. Любимого брата Федю на войне убили. Правда раз в году навещает племянник. Он съедает все огурцы и кинжально-острые на вкус соленые валуи и косит крапиву.
- Олеша, - снова кличет меня Женя, - принеси мне водички, сынок, огород полить. С огромным трудом, - палка ей мешает – она выволакивает из-за дома огромную алюминиевую посудину с двумя ручками. За Женей бежит крохотный белый котенок. Я приношу пол бадьи воды и пол бадьи зеленой ряски.
- Удобрение! – смеется Женя – Погоди, я тебе огурцов дам, только в погреб сам полезешь. Я спускаюсь в погреб и выкапываю из песка литровую банку. Поднимаюсь с банкой наверх. В комнате пахнет как и в погребе - сыростью. Зеленые обои вздулись. Стену украшает раскрашенная красными чернилами фотография Казанской Богоматери и репродукция шишкинской ржи.
- Без огурца нельзя, не просрешься. Хочешь, я тебе сказку расскажу.
Она принимается за сказку о том, как черт ходил в леса Буй да Кадуй, и там навек заблудился. Бабушка Женя говорит так быстро и так сильно «окает», что я почти ничего не понимаю.
«Они до сих пор стоят, леса-то Буй да Кадуй. Километров сорок к северу, это уже республика Коми. На, вот, еще яблочка!» - Женя дает мне огромный, прозрачный от спелости белый налив. У нее все огромное, и яблоки и морковка, и картошка «синеглазка».
Зимой к Жене неожиданно приехало немецкое телевидение и сняло о ней фильм. Неизвестно откуда взявшаяся, и возжелавшая рассказать немцам о загадочной русской душе, юная фрейлин-корреспондентка заплакала и подарила бабушке двести дойчмарок. «Как раз мне на похороны» - радуется Женя. С деньгами туго. Раз в месяц почтальонша приносит бабе Жене сорок рублей пенсии и газету «Костромская правда», - старушку очень интересуют «заметки фенолога».
В свободное от огорода время, по вечерам, Женя любит посидеть на лавочке. Они с мамой обсуждают мексиканский сериал «Богатые тоже плачут». «Марьяна-то с ума сошла. Родного сына не узнает!» - переживает Женя. Потом рассказывает: «Ведь какое большое раньше Покровское было. Даже в колокольне полати сделали, и там люди жили. К нам артисты из Костромы приезжали, концерты показывали». Это правда, в совхоз «Покровское» после войны съезжались голодные крестьяне из нищих колхозов. Тут платили не трудоднями, а звонкой монетой и белокочанной капустой, - ешь, сколько хочешь.
«С соседним селом тополиный парк дружбы посадили. Каждое воскресенье танцы,» - продолжает вспоминать Женечка.
Через два года баба Женя слегла, не было сил топить избу. Отвезли ее в больницу, в большую соседнюю деревню Адищево. Летом мы с мамой пришли ее навестить.
- Мне тут хорошо. А то зимой хотела к вам в баню идти жить – холодно. Спасибо Наташенька и Олеша за конфеты да за лекарства. Мне бы еще огурца соленого – просраться не могу». Женя улыбнулась беззубым ртом и тут же уснула.
Умерла баба Женя зимой. Когда нас не было.
Летом мы долго искали на Адищевском кладбище ее могилу. Наконец нашли большую кучу глины, в которую была воткнута табличка «Сироткина Евгения». Креста на могиле не было, куда племянник дел немецкие марки неизвестно.
Умерло почти все Покровское: инвалид дядя Володя Мравцев, Дмитрий Павлович, его жена Капитолина, их собака Полкан (от голода). Умер от белой горячки сосед Павлов. Ушел с горя в запой его рыжий красавец сын, допился до зеленых чертей и атаки чеченских боевиков, взял охотничье ружье, застрелил жену и застрелился сам.
Баба Женя, мне хочется верить, что ты сейчас в райском саду сидишь под старой яблоней. На коленях у тебя маленький белый котенок и ты улыбаешься, а ангелы поют херувимскую песнь.
Мы очень любили тебя, Женечка, и храним твои стихи о Покровском, которые ты нам подарила:
В стороне от проезжей дороги
Стоит наше большое село.
Сколько жило людей в нем,
Сколько разных встречалось историй,
А названье села все осталось одно.
Господа раньше жили,
Небольшая была фабричонка.
Был совхоз, был колхоз,
А названье полям перелескам
Все осталось одно.
Много всяких селеньев на свете
А я напишу про свое –
Это наше Покровское милое,
Это наше родное село!