В овечьей шкуре милосердия позывы пряча,
Праведность в обличии палача, не стынет плаха.
Иордан сей пересох от слёз солёных, плача,
Вброд перейдённый по настилу векового праха.
И коли ученик учителя быть должен выше,
Куда расти средь неба плинтусов и каверз крыш?
Умом ничтожный, отчуждённый много ближе.
Не гений - серебро, не совесть - а бесстыж.
Болит в груди. Содом. Гоморра. Духовно нищих худоба.
Чрез бреши автобиографий ложь мотивов.
По локоть в пятнах алых ближних рукава -
Кровавая обыденность в палитре негативов.
Ослеп бы всякий зрячий от разрывов вспышек,
Улыбок тех, кому отливы злата за притворные слова.
Вам жизнь чужую под откос - рутина, не излишек,
Вы не видали то, как в горе убивается вдова.
Мне человеком жутко быть. Даже до слёз обидно,
Что мало надо и получишь неминуемо скот.
Иные счастливы порой, ведь бьют и кормят сытно.
Чума в умах и яд в сознании.Пирует благодарный сброд.
Экзистенциальная тоска самый надёжный спутник.
В системе наших координат как "Вояджер-один".
Целую в лоб тебя, прощающе, отступник.
Calvariae locus. Людом проданный раввин.
Вязнем. Похоже, скоро я в свой Англетер,
Столь неминуемо, решась, открою двери.
Да только мне до благ звенящих и карьер...
Пред взглядом лица тех, кто, погибая, верил.
И заплутав в сиих стенах побитого от стрел Иерихона,
Я лицезрел как брали казематы молчаливым криком.
Нет ни людского здесь, ни Божьего закона.
Как нет правдивости. Ни совести. Ни мира.