здесь порядком темно.
уже не справляюсь один.
с улыбкой горькой потягиваю горькое вино.
а ты, Господин?
безразличным взглядом буравишь мир,
молчаливо одобряешь то, что строим новый ад,
каждую секунду,
непрерывно,
продолжаешь вести смерти парад?
эта галактика –
лишь одна из миллионов мыслей
в твоём извилистом мозге.
*************************************
я так ненавижу и жалею,
что люди не могут заткнуться,
в своей ереси бытовой захлебнуться.
негатив рождать партиями
только и умею.
мы же давно проиграли в схватке
с непримиримой смертью и судьбой.
мы обосрались, если кратко,
Бог перед тобой.
*************************************
мы с улыбкой тушим этим миром огромную сигарету.
оставляем на ней неравномерно красивые отметины.
мы – усложняющие себе жизнь кретины.
давайте обольём мочой картины.
сожжём их в большом костре
и будем прыгать через него,
смеясь или заливаясь слезами.
мы сделаем из кишок и сердца кровавое оригами.
вместо картин сожжённых повесим в музеях
людей.
мы устроим перфоманс в виде фотосессии,
воткнув в чью-нибудь спину кухонные ножи.
'заткнись и крепко его держи'.
*************************************
пёс черный и уставший лежит.
дождь льёт, он дрожит.
шерсти осталось мало.
из глубокой дыры вываливаются кишки.
наконец он встаёт.
он дальше идёт.
он вынужден, чтобы выжить.
он вынужден пересечь всевозможные границы –
физические и границы нескончаемого сознания.
он готов писать чистосердечное признание.
он надеется, что Бог уменьшит срок.
надеется, что победит такое явление, как душевный порок.
с полузакрытыми глазами идёт по искалеченной дороге.
язык давно отсох.
его трапеза – месиво из хлебных крох.
он давно не умеет рычать, лаять, скулить.
ты услышишь от него лишь хриплое дыхание,
смешанное слюнями и порезанным языком.