Еду я на мамонте,
Никого не трогаю.
Я везу из леса сладости
Знакомою дорогою.
Вечер, дымка и прохлада.
Ворон каркнул дерзко.
Ему сон, а не засада -
Повернулся резко.
Взгорячилась моя кровь,
Путь мой тих и нелюдим.
Обнажил копьё я вновь -
Сверху я неуязвим.
Тень мелькнула слева в край,
Шума нет, ни шороха.
Бестелесных точно знай,
Созданных из вороха.
Тёмный разный попадает,
Лишь бы не проклятый.
Вцепится - не отпускает,
Невидимый, лохматый.
Холодеют руки,
Впрямую не увижу.
Коситься, видеть звуки,
Такого не обижу.
Мой мамонт поднял хобот,
Он тоже чует лихо.
Вспотел, я в страхе робок,
Плывём в пролеске тихо.
И скоро хлынет ночь -
Из темноты сплетёт дух тело.
Уже никто не сможет мне помочь -
Вонзит клыки и когти в тело.
И даже кажется они:
Я начинаю видеть бледные глаза.
И пращур крикнул в душу: «Изгони!».
Я заорал в лесу: «Аз-за!».
Вскочил на спину мамонта
Орал и топором бил в щит.
И было это очень грамотно:
Из тени вышедший решил, что разум мой убит...
«Я видел его спину уходящую,
Шипы торчали из спины, вовнутрь колени...», -
Такую я рассказывал бодрящую
Историю детишкам племени.
Они испуганно все сладости доели
И прижимались к улыбающимся родичам.
А то совсем уже салаги приборзели:
Все дальше ползают, а надо ближе к стойбищам.
Ну надо напугать непуганное,
Сберечь поможет зло надуманное.
Спокойной ночи, малыши...
О Петруха сюда больше подходит, пазл сложился...