В телестудии сидели:
Мэтр Фетисофф, в жирном гриме.
Крупный Ляпкин постаревший.
Рядом, сморщенный годами,
Как сушёный гриб, Анисин.
Тут же Якушев седой
Над иными возвышался.
Говорили, вспоминали
Суперсерию, канадцев.
Как ленивый Эспозито
Ночевал на пятачке;
Как решил исход сражений
Жарких – Хендерсон незвёздный,
В красном шлеме среди прочих
Лысоватых и патлатых.
Как ничем не отличился
Он ни до того – ни после.
Вспоминаю, вспоминаю
Этих юных хоккеистов…
Разве этот дед с оплывшим
Округлившимся лицом,
Где от глаз остались щёлки, –
Наш подтянутый Волчков?
А Анисин чернобровый?
А спартаковец кудрявый,
Сухощавый, как Кехано,
Долговязый, словно Блок?
Лишь Михайлов с перебитым
Носом – был всегда немолод,
Только не был сед под шлемом,
Только – вспыльчивая челюсть,
В брани, двигалась резвее.
А за ними – сонм мальчишек
В свитерах хоккейных… Я же
Среди хора, в школьной форме,
Мальчик, в меру полноватый.
Вот приду домой, включу
Чёрно-белый телевизор.
Замелькают, задрожат
Чёрно-белые фигурки.
Среди пляшущих полос
Кларк осклабится беззубо,
Как разбойник – и исчезнет,
Шайбу выиграв, исчезнет.
Вероятно, вероятно.