- ...Зря вы так с ней, - обратился он к нам с Андреем. – Она больной человек. С детства заигрывалась: то за фортепиано, то за мальчишками по гаражам прыгала. Она до сих пор считает, что может летать. Где мы её только не находили с разбитыми коленками! А колокола да колокольни – вообще её слабость… Где их не увидит, обязательно залезет и позвонит. «Колокола» Рахманинова сильное впечатление на неё оказали в своё время… Не слышали? И Эдгара По «The Bells» не читали? И Бальмонта перевод – тоже? Ну, вы и монстры… Вот уж кто варвары, так это вы…
Семён Иосифович даже сплюнул.
- Не буду вас задерживать, - сказал он на прощание. – После такого боюсь, что не смогу найти общие для нас темы для разговора. А будут ещё мушки, несите, возьму…
Андрей дёрнул меня за рукав. Мы пожали Семёну руку, сели в машину Андрея и через пять минут были уже на месте.
Перекусить я отказался. Начинать пить было ещё рано. Можно было принять душ и подремать, разобраться в тишине с собой.
«А ведь прав Семён, - думал я, укладываясь голым на диван после горячего душа. – Эдгар По тоже был женат на своей двоюродной сестре, как и Рахманинов, в них должно было быть что-то общее. У По самой успешной коммерческой работой была книга о конхиологии – науке о раковинах. Хоть его потом и обвинили в плагиате, надо полагать, что и с раковинами улиток Эдгар был знаком не понаслышке. А Семён знает об этом?
Что там у Эдгара По в «Колоколах»? Сани мчатся с колокольчиками, потом - свадебный колокол звонит; следующий – набатный, воет о пожаре; и последний – «похоронный долгий звон…» Четыре части симфонической поэмы Рахманинова, оркестр, солисты, хор… Колокол -
«Стонет в воздухе немом,
И протяжно возвещает о покое гробовом».
Впечатлительная натура Муси не могла на это не откликнуться.
Эдгар По, человек глубоко пьющий, был ярым противником всяческого промышленного прогресса, демократии и социального равенства. Великий пессимист и мистификатор. Первый мастер криминальной прозы и интеллектуального трэша. Он считал, что «вся религия развилась из придирок, страха, жадности, воображения и поэзии». Он верил в «сферы Паскаля», в притяжение и отталкивание, а мир воспринимал, как беллетристику, материализацию Божественного «сюжета». У него Бог является автором замысла, идеи, а не воплощения. У Эдгара По возможно всё, мало того – реально всё, представлению чего может быть сообщён импульс. Дух и воля Бога – первооснова, материал. Человеческое сознание, как частица божественного, может создать из этого материала не только слово и образ, но и само действие, и отношение к нему. И тогда окружающее становится настолько материально, насколько и иллюзорно. Описывая его, трудно обнаружить несоответствия, присущие визуальному или слуховому восприятию. Текст сам поставит внутри мозга всё на свои места. И примет информацию как искусство, а не как инструкцию по руководству и эксплуатации. В худшем случае слова не поймут, в лучшем – получат удовольствие. Как от удара в сквоше… Лупишь в стену, предполагая, куда шарик отлетит… Тогда человеческий мозг ограничен только размерами и чистотой его понимания владельцем? Почему же понимание не накапливается с памятью, с опытом, возрастом, наконец? Слова и значения мало чем отличаются, как и удары по мячу. Ситуации и образы стандартны. Люди и их реакции предсказуемы.
Нужно быть музыкантом, чтобы понять это. Ведь той музыки, что люди сочиняют и воспроизводят потом, в природе не существует. Музыка пишется людьми и для людей. И она может быть какой угодно. Ограничения отсутствуют. Важно попасть в слышимый диапазон.
В Мусе нет ограничений. Она воспринимает как текст, так и действия в качестве реальности. И диапазон её многократно больше, чем у несведущего человека. Она слышит и себя, и окружающих, как если бы мы играли в одном оркестре».
В комнате потемнело. Я встал и подошёл к окну. В видимую часть неба пробирались сизые облака, заслоняя полуденное солнце. Шевеление листвы на деревьях поддавалось не одному направлению ветра, а нескольким. Раскачиваясь в разных направлениях, их верхушки, как темные головы хасидов в черных шляпах, трясли пейсами в молитве, не понимая ещё, откуда обрушится гнев господень или ливень. Наконец, в поднебесье сверкнуло, потом – грохнуло, ударили потоки, и растения согнулись от дождя в одну сторону, но с разным наклоном веры в происходящее.