Ещё через неделю я испросил у Анны устроить мне очередную встречу с Марией Акимовной.
К этому времени мы уже были близки с девушкой. Я случайно обнаружил, как она заходила в одно из помещений в конюшне, и позволил себе заглянуть к ней. Мне объяснили администраторы, что синий пропуск разрешал это делать и открывать любые двери. Анна разделась сразу. Я заметил, что другая растительность, кроме гривы черных волос на голове, на её смуглом теле начисто отсутствовала.
Прогорцевав на мне в течение пятнадцати минут, девушка добилась цели моего прихода, хоть я о ней вслух и не заявлял. По завершении скачек, она легко спрыгнула на пол с кровати и также быстро начала натягивать рейтузы.
- Что вы на мне там рассматриваете? – задала она единственный вопрос, оглянувшись. – Хвост ищете?
Я промолчал. Она это оценила. В следующий мой послеобеденный визит Анна была более разговорчивой.
- Вы, Пит, больше одного раза в сутки сюда не приходите, - сидя рядом на кровати, говорила она, не прекращая расчёсывать широким деревянным гребнем спутавшиеся волосы. – С вас могут дополнительную плату потребовать. Или влюбитесь, не дай Бог, сами начнёте мне деньги совать. Тут так не принято. Вы уже за всё заплатили.
- Я это понял, - отвечал я. – А вот коллеги ваши, девушки из конюшен, их сколько? Я десять насчитал.
- Двенадцать, - поправила Анна. – На две недели, без шаббата, услуга рассчитана. Правда ещё подменные есть, шестеро, из хора. Но тех чаще в выходные вызывают, когда полное заселение, концерт какой-нибудь или корпоратив. А что, уже рассмотрели кого? Надоело со мной?
- Да, что вы!
- Тогда лучше об этом не вспоминать. Вы меня, если честно, устраиваете. Хлыст не просите, не кусаетесь, говорите на русском…
Анна похлопала меня по щеке и улыбнулась.
- Бреетесь… Зачем? Чтобы моложе казаться?
Врать не полагалось. Я согласно кивнул головой.
- Зачем?.. Всё равно нам целоваться нельзя. Вы же заметили…
- Привык. Да и Мария Акимовна подсказала, что я неважно выгляжу для моих лет.
- Стоп, - Анна закрыла мне рот ладонью. – О возрасте тоже говорить нельзя.
- Почему?
- Тайна пропадает. А нужна недоговорённость. Чтобы оставалось место для мечты. Как в природе, так и в отношениях. Нас так учат на семинарах.
- Кто учит?
- Француз один. Но он по-английски плохо объясняет. В прошлом месяце был кореец, того легче было понять.
Я заинтересовался и спросил, каковы темы занятий.
- Разные. Гигиена, смена и качество белья, как и когда душ принимать, как предохраняться, как одеваться, как себя вести с мужчиной, что вам нравится, а что – нет. О чём говорить…
- Оценки ставят?
- Нет. Если кто не тянет, оставляют на второй год и всё. Тогда таким приходится за один и тот же курс два раза платить.
- Вы сами за это платите?
- Конечно. Это же учёба, не работа. Тут берёшь, а не отдаёшь.
- Верно. Что сейчас проходите?
- Садомазохизм. Позы разные, костюмы, инструменты, игрушки… Не интересно. Искусственно как-то всё…
- Отчего же? По-моему, занятно…
- Ну, просто вы с лошадьми мало общаетесь, вас есть ещё, чем удивить. А мне скучно…
- Что же вас удивляет?
- Как что? Человеческие отношения. Дружба. Любовь… Сколько книг написано, а объяснить не могут. Вот вы, Пит, любили когда-нибудь? Как это происходит? Расскажите.
- Пробовал. Мне не верят. Я об этом не научился говорить. Даже стихи писал. Не верят всё равно. Тут ведь как бывает: когда любишь, слов не находишь, чтобы себя объяснить. А когда любовь ушла, будто потерял что-то главное, только горечь и остаётся. А чужая горечь никому из влюблённых не нужна, у них своей хватает. Только они так и не смогут понять, какие они были счастливые в этом своём горе, пока не разлюбят. И так по кругу. Понятно?
- Не совсем. За мной ходил один цыган, высокий, красивый, золото дарил. А сказать нежное не мог. Или не хотел… Я бы его могла полюбить.
- Так полюбила бы!
- Как?.. Он ржал, как лошадь, когда кто-нибудь со стула в кино падал! Но даже анекдота не мог рассказать… Очень красивый, хоть ногти и грязные всегда… Уехал в свой табор. Калым собирает. Замуж хочет взять, а «баро» наша какую-то цену закатила за меня, немыслимую. Парень год деньги собирать будет, не соберёт…
- Любит, так соберёт. Ты лучше скажи, как ты ему невинность свою докажешь?
- Ой, у нас тут всё просто, гименопластику отличные врачи делают. Как выкуп принесёт, сразу плеву восстановят… Парня жалко, вдруг я его не полюблю?
Я дал задаток в конверте и попросил Анну похлопотать за меня перед Марией Акимовной.
---------------------------------
Я зашел в хозяйский кабинет, увешанный по стенам красными колхозными знаменами и вымпелами победителей социалистических соревнований. Бронзовые и гипсовые бюсты Сталина и Ленина стояли на крашеных деревянных полках вперемежку с индийскими слониками, колокольчиками разных сортов и бубенцами, разъединенными девятью десятками томов Полного собрания сочинений Толстого. На алых полотнищах располагалась всевозможная лошадиная сбруя, чересседельники с подбрюшниками, постромки, уздечки, расшитые подпруги, старинный хомут и несколько дуг необыкновенного изгиба, в метровом полукружии которых застыли старинные фотографии племенных жеребцов и кобыл. С потолка свешивался тряпичный абажур, расшитый люрексом. Цвет его невозможно было определить из-за густой цветочной вышивки по серебристому полю. На столе стоял портрет Махатма Ганди и копия картины Репина «Пахарь Л.Н. Толстой на пашне», 1887 г., на которой гений шел за плугом одной белой лошади, а вторая белая лошадь, ведомая с левой стороны, тянула за его спиной по вспаханному полю деревянную борону, нагруженную каменьями. Пахло крепким табаком, почему-то квашеной капустой и немного «трупиком», как пахнут бабушки, перешедшие определенный жизненный рубеж, точку невозвращения, когда душ принять тяжелее, чем сбрызнуть себя остатками старых духов. Рыжий шпиц неподвижно спал, свернувшись клубком вокруг бронзового чернильного прибора, и казался мёртвым.
Мария Акимовна сидела за столом в цветастом сарафане и павлово-посадским платком на плечах. В руках у неё была большая лупа. Она что-то внимательно рассматривала через нее на зеленом бархате стола, подсвечивая себе фонариком сотового телефона.
- Доброго дня. Присаживайтесь. Сейчас чай подадут, - сказала она, не поднимая головы.
Я во всеоружии своих бумаг, разложенных на коленях, уместился в углу огромного кожаного кресла напротив неё и приготовился ждать окончания осмотра материала, который я послал ей через Анну в конверте вместе с задатком на проведение аудиенции.
- What is it?! – наконец, спросила она у меня. – Where did you get this? О, матка боска, откуда вы это выкопали?
- По этой дороге на Раненбург из Петербурга в 1727 году двигался с обозом попавший в опалу Меншиков Александр Данилович. Пять карет, шестнадцать колясок, одиннадцать фургонов и колымажек, сто двадцать человек охраны. Всё, что мог увезти ценного, генералиссимус взял с собой. Особенно медальоны с портретами Петра Первого, осыпанные алмазами, несколько сундуков. Ну и по мелочи: серьги, застёжки, табакерки, запонки, набалдашники для тростей, - Меншиков знал, что эти камешки в цене не упадут. Под Тверью за ним послали курьера, чтобы конфисковать иностранные ордена. Данилыч им сундучок отдал. Но только один. И сопровождающие поняли, что делать. Сбрасывали сундуки с фургонов. Закапывали прямо у дороги. В Раненбург его уже на телеге привезли. А в Берёзов из Раненбурга полным нищим отправили. Охрану перебили на всякий случай, никаких следов не оставив... А сейчас - это толстовские дети накопали, тут недалеко, в том месте карьер собираются рыть, силикатный песок добывать будут.
- И много там? – тревожно спросила Мария Акимовна.
- Пока один сундук нашли. Пудиков на пять, думаю. Говорят, и второй где-то недалеко. Знают, где. Мальчишки покажут.
- Не перепрячут?
- Да что вы! Их родители, по-моему, и не знают ничего, а сами дети такую тяжесть не осилят. Глубоко. Сначала дождями размыло, а сейчас замерзло. Не меньше метра долбить надо, чтобы добраться.
- У вас есть решение, что с этим делать?
- Есть. Конный аукцион. Пригласить поляков, а лучше англичан или голландцев. Пусть покупают фризов. У вас же фризы? Бриллианты можно отправить внутри этих лошадей за границу. Много уместится. Надо только правильно организовать хранение и доставку.
- Как вам в голову пришла эта безумная идея?! Ведь это животное! За что оно мучиться будет?
- Это совершенно безболезненно. Я бы просил у вас помощи в другом. Мне нужны честные и не болтливые люди. Пара человек. Цыган. Толстовцы для этого не подойдут. В идеале – пара кибиток должна остановиться в этом месте. Людям надо будет разжечь костер на ночь. Когда оттает, выкопать сундук и уехать, завалив яму за собой. Но к ним в руки попадут огромные деньги, вы понимаете. Поэтому люди должны быть особенные.
- А как же художественная ценность?
- Ах, оставьте, Мария Акимовна! Бриллианты демонтируем, золото и серебро переплавим. Если найдут хоть один артефакт, быстро поймают и посадят всех. Если не прибьют. Кто их, цыган, считать будет, извините за подробности? Это Россия…
- Но как же вы их нашли? Такие крошечные камешки?
- Вам придется мне поверить на слово. Шел по дороге из Топков, после посещения коммуны толстовцев. Трое ребятишек на дороге. Самый маленький, годика два всего, плачет, за ушко держится. Братья его утешают. Спрашиваю: что случилось? Они говорят: он бусинку стеклянную в ухо засунул. Хорошо, у меня ковырялка от трубки в кармане была… Да-да, такая же, как у вас… У этого инструмента загадочного есть топталка и есть ковырялка… Мальчишки за голову малого подержали, я у него первый бриллиантик и выковырял из уха. Присмотрелся – ограненный. Подышал на него – не потеет. Резанул по стеклу на часах – стекло оцарапал. Спрашиваю у них: остальные где? Отдавайте, сказал, угробите малыша, родителям расскажу. Хорошо, что он в нос вашу бусинку не засунул, если бы в ухо, я бы оттуда не вытащил… И что вы думаете? Отдали, все восемь, и показали, где нашли. У этого сундука из песка замерзшего всего один угол и торчит, худой, из него их «бусинки» и высыпались. Ребятишки, они зоркие, всякую мелочь хорошо различают… А на пластине кованой у сундука – герб Меншикова: орел двуглавый с сердцем на груди. Я его грязью замазал…
Лицо Марии Акимовны подернулось лёгкой патиной недоверия. Требовалось подтверждение с практической стороны. Я разложил перед ней свои бумаги и попросил разрешения закурить. Запыхтел трубкой, заговорил:
- Мне думается, что эта находка спасёт задуманное вами. В толстовской коммуне сложное положение. Они к зиме не готовы. Мало дров. Хранилища полупустые. Верхняя одежда изношена. Дети одеты неподобающим образом, в школу не ходят. Пятнадцать беременных женщин. Старики слабые, к колодцу пройти не могут. Полное отсутствие медицинской помощи. Две семьи собрались и ушли, бросив дома. Вы знаете об этом?
- На всё Божья воля. Это был их выбор. Уходят слабые. Так всегда было и будет.
- Согласен. В цыганском поселке грязи не меньше и живут они не лучше. Но вы на кладбище загляните. Там целая улица из цыганских мавзолеев, гранитные портреты во весь рост, склепы раззолоченные, чугунные литые ограды. А на краю кладбища – холмики толстовцев. Тут долго гадать не надо, куда общие деньги идут. Кто за счет кого живёт? Или я не прав?
- Конечно, не правы. Наша задача – не искоренять, а поддерживать традиции и свободу убеждений. Нас объединяет главное: игнорирование власти, государства, которое отбирает и распределяет последнее по своему усмотрению. А неравенство могил на кладбище совсем не означает, что цыгане живут за счет толстовцев. Это дань уважения покойным. У каждого народа она различна. Не мне это вам объяснять… Возьмите в пример Индию, хотя бы… - и Мария Акимовна кивнула головой на портрет Махатмы Ганди.
- Вернёмся к сегодняшнему, - попросил я. – За те двадцать пять лет, что вы здесь живёте, многое в стране изменилось. Законы в том числе. Вот вы, если раньше продавали сыр на рынке, то теперь отвозите экологически чистый продукт толстовцев сразу в американское и английское посольство в Москву. У вас есть сертификаты, заключения аккредитованных лабораторий, юридическое лицо, наконец, хоть оно и подставное, по сути. Вы вынуждены подчиняться законам. Пользуетесь электричеством, газом, водой. Ваша автономия сомнительна. Не среди тайги живёте... А налоги по полгода не платите. Почему? Ждёте транш от правительства, ссуду на развитие сельского хозяйства, убыточного в этих местах. Разве не так?.. Я предлагаю несколько иной путь… Нет, не тайгу и не тундру, не пугайтесь, и не северный Кавказ!.. Я предлагаю передать найденные ценности петровского вора, Меншикова, Цыганскому Конгрессу, который в качестве некоммерческой организации будет периодически совершать добровольные пожертвования в пользу вашего объединения. И этими деньгами покрывать убытки и сокращать разницу в условиях жизни цыган и толстовцев. Подумайте об этом. Конный аукцион через две недели. Надо успеть…
- Вы предлагаете расплачиваться с ворами их же воровскими деньгами?!
- Конечно, потому что, если пользоваться ими по другому назначению, мы сами попадаем в этот бессовестный круг.
- Но для этого нужно осуществить очередное воровство.
- Мне кажется, украсть у вора нормальный цыган посчитал бы за честь!
- Что вы о цыганской чести знаете!.. Однако эта тема потребует некоторого времени на размышления…
- Простите, - перебил я Марию Акимовну. – Есть ещё ход. Я проверил по кадастру, сундуки находятся на земле, взятой вами в аренду на сорок девять лет. Вы как арендатор можете сдать клад государству без всякого риска и огласки. Получить свои проценты, которые ещё раз обложат налогом. И заплатить его за Меншикова. Но это будет противоречить всему, что вы проповедуете. И ещё…
- Что ещё?! – с вызовом спросила Мария Акимовна, явно уставшая от беседы и непривычного вкуса моего табака.
- Не звоните никому и никому об этом не сообщайте. Понимаете, почему. Будьте осторожны. Со своей стороны я попрошу об одном: пустите слух, что у меня есть оружие, и я всегда ношу его с собой заряженным. Скажем, «глок», семнадцатый, он без курка и предохранителя.
- Это правда?!
- Я просил просто пустить слух. А разрешение на оружие у меня есть.
Привставшая было, Мария Акимовна опять погрузилась в кресло:
- Кто вы на самом деле?.. Я читала в газетах о сгоревшем цыганском цирке неподалёку. Вы – один из них? Почему я о вас не слышала?
- Я рассказал о себе чистую правду, - ответил я. – А в новых документах имени не менял. Я Питер, Пит, можно просто: Пи. Разрешите откланяться?
- Извольте. Я сообщу вам о своем решении.
Выходя из кабинета, я столкнулся в дверях с девушкой-администратором, белокурой, в красном сарафане, голубом платочке и очках в золотой оправе. На её бейджике я прочитал: «Магдалина». Она несла на подносе чай. В глазах её промелькнул испуг, но девушка их отвела быстро, привычно улыбнулась и проскользнула мимо меня в кабинет.
«Слышала. Всё слышала, сука… - подумал я. – Ну и ей же хуже. Как говорила Руфь, «бояться ещё не хватало!»