...Когда, к пятому дню ярмарки, начали разъезжаться последние кибитки, Мария Акимовна пригласила меня к себе.
Чайный сервиз уже стоял на столе. Перекрашенная в жгуче-черный цвет Магда, в том же фирменном условно-русском сарафане и новых очках в золотой оправе, разливала по чашкам ароматный взвар. Мария Акимовна и шпиц отсутствовали. Я прошёл к знакомому креслу и начал молча раскладывать на его полуметровых подлокотниках свои бумаги.
- Что-то вы дома у себя не бываете? – заговорила вполголоса Магда. – Я к вам дважды после обеда заглядывала, думала, вдруг что нужно, а дверь закрыта. Раньше-то, бывало, задрёмывали после обеда. А тут – нет и нет. Всё-то вы в работе…
- Да-а, - откликнулся я с улыбкой. - Не берегу себя, не берегу… Денежки-то мои как там? Всё сохнут?
- Да уж высохли все! Я уж думаю, дождь бы, что ли, пошёл, когда вы с Анькой в двуколку садитесь. Не надоела она вам ещё?
- Так я её купил. Вместе с кобылой и двуколкой. Ты не слышала?
- Ну и что? Не женились же! Вы и ещё парочку можете купить, а потом с приданым замуж выдать. Правда, ведь?
- Правда-правда… Тебе-то это зачем? Ты же немка, Магда. Я документы твои смотрел. Фамилию – не выговоришь… А всё туда же, красишься, в цыганки лезешь… Цыгане жён плетью бьют!
- Подумаешь! Немцы не люди, что ли? Что, их бить нельзя? Голландцы тоже бьют.
Я вздохнул.
- Перестань ёрничать… Я же знаю, сколько ты левых за пять дней у голландцев заработала и в кассу не сдала. Помолчи лучше… Где хозяйка-то?
- Акимовна? В туалет пошла. Это на полчаса, не меньше… Тут ждать будете? Или – ко мне?! Я тут проветрю пока немного. Окна открою. Дышать нечем…
Я взглянул в распахнутые настежь глаза Магды и вдруг… согласился пойти к ней на пол часика, пока проветрится. Магда улыбнулась и подтолкнула меня к двери:
- Там в тумбочке у кровати всё есть. Я через минуту прилечу!..
- Ну вот, - причитала она через двадцать минут, оправляя сарафан и поглядывая на себя в зеркало перед кроватью. – Классную вещь евреи или вьетнамцы придумали! Сара Фан! Я же говорила – снимать не надо! И помялся – не поймёшь от чего. То ли кому дала, то ли воду таскала… Ой, простите…
- А нижнее бельё ты вообще не носишь? – спрашивал я, застёгивая ремень.
- На работе? Никогда! И зачем? Пока грудь держится клювом вверх, я бюстгальтер не надену… Я, знаете, когда его надеваю? Как скафандр, когда на профосмотр иду в поликлинику. Там тётки старые злые, завистливые. Во все дырки заглянут, всю облапают. Всё болячки ищут. А найдут – радуются! Вот, мол, красивая, молодая, а с изъяном. Никто, мол, не знает. А они знают. И пишут, суки, и пишут. Фиксируют. И фоткают. И всем рассказывают: проститутка!
- А что, не так?
- Нет! Точно нет! Да они бы и сами рады кому дать, так никто не берёт. Обошла их природа и Боженька с красотой-то по молодости! Вот они и злятся. А я чем виновата, что у меня всё на месте? И что добру пропадать, пока молодая? Состарюсь, как они, хоть вспомнить о чём будет. Правда, ведь?
- По-своему ты права. Везде и всегда так было. Только об этом вслух реже говорили. Стыдно было вслух говорить. Да и страшно. Наказать могли.
- Вам лучше знать, - согласилась Магда, вставая и поправляя мне прическу. – Мы в ваши времена не жили. А теперь вы в наших временах живёте. Так что, будьте добры, привыкайте. Мы ещё вам и не такое скажем!..
---------------------------------
В дверь кабинета Магда заглянула первой.
- Идите быстрее. Нет её ещё. А я позже зайду. Кипятку принесу. Взвар-то остыл, небось. Ругаться будет… Да, и окна, окна закройте сразу…
Я так и сделал. Сел в прохладное кресло. Отпил холодного взвара из яблочек-дичков и закурил. Обстановка вокруг располагала к размышлению.
«У женщин тут особый статус. Даже посудомойки на кухне могут быть подняты в ружьё, как солдаты, если того потребует гость. И все, как на подбор – хоть раздень, хоть одень, хоть на голову поставь – хороши! И никто не откажет! Что же нужно им вбить в голову, чтобы они так служили? А может, наоборот, выбить из головы? Интересно, с какого возраста их так воспитывают? Вот эта новенькая, Марфа, что неделю назад появилась, она в первый же день ко мне пришла, без сарафана ещё. Почему? Она даже двери перепутала, она в глаза меня не видела, она знала, что я ей ни копейки не дам, а пришла! Могла и не прийти, никто и слова бы не сказал, а пришла! И, как могла, обслужила… Но ведь обслужила. И доложила. А Анна потом ещё и проверила… Нужно как-то намёком у Марии Акимовны спросить: как это возможно воспитать в девушках? Что за цыганский метод такой? Если им таблетки какие дают, я бы знал… Что тут происходит?!»
- Ну, что? Со всем разобрались?.. Да уберите вы свои бумаги… Что непонятно? Ах, девушки?.. – Мария Акимовна со шпицом под мышкой вошла в кабинет быстрым шагом, бросила собаку на стол, как варежку, и сразу, как и всегда, начала вопросом отвечать на незаданный вопрос, ещё не успев рассесться в кресле напротив.
Вошла Магда с кипятком, в намеренно и излишне мятом, как мне показалось, сарафане. Пока она разливала горячий напиток, хозяйка молчала, разглядывая её со всех сторон. Стоило ей уйти, Мария Акимовна щелкнула языком и продолжила речь даже с некоторым энтузиазмом.
- Сударь, если вы еще не поняли, в мире ничего не меняется. Добавляется только лишнее. Со временем. А само время с этим добавлением только исчезает, и вам не хватает терпения разобраться с тем, что давно известно.
Женщины были и будут всегда, пока есть мужчины. И тем, и другим нужно одно и то же. Кому-то больше, кому-то меньше.
То внешнее, чем обрастает человечество, с приходом, - как вы это называете? - «прогресс», «цивилизованность»? – да, как угодно! - с приходом этого наносного, лишнего, то, видимое настоящее становится настолько непроницаемо, настолько искажено повсюду, что, рождаясь в нём, в современном пространстве, большинство людей думает, что таким оно и оставалось из века в век.
Изменение отношений не изменяет природы, внутреннего содержания людей. Они остаются животными с разной степенью сознания. Но изначально и до конца жизни – животными. Мозги помогают им выжить. Но никому ещё не помогли избежать смерти. Понимаете?
Спросите у толстовцев. Они вам объяснят. Христос был человеком. Именно человеком, который сам понял и других научил, как можно спасти свою бессмертную душу. Без мистики, без чудес. Ими можно было удивить две тысячи лет назад невежественных иудеев. А сейчас?
Они вам скажут, почему нельзя убивать друг друга. Почему непротивление злу – единственное добро в мире. Первое и последнее. И если все будут этому следовать, наступит гармония.
Они вам докажут, что труд – это счастье. Но когда трудишься сам на себя, а не участвуешь в обогащении другого. Что рабство не в том, что ты раб. А в том, что тебе проще выбрать себе хозяина, который даст тебе работу для того, чтобы не трудиться самому.
Они вам покажут, где свобода. Не там, где «что хочу, то и делаю». А там, где «делаю, что не во зло». И на этом она, хваленая ваша свобода, сударь, заканчивается! Понимаете?
Я с девушками с таких бесед начинаю. Они же совершенно непосвященные в мир к нам приходят. Думают, как на обыкновенную работу, а не на служение идут. А у нас надо служить. А этому учить надо.
Я им объясняю: мы несем добро людям, и мужчинам в том числе. Добро не может быть стыдным, позорным, оскорбительным. Добро должно быть нежным, искренним, уступчивым.
Я учу их пониманию и себя, и будущего их обладателя. Начинаю с истории. Показываю на примерах, сколько бед доставили человечеству капризы некоторых женщин. Сколько средств пущено на ветер, на роскошь, к которой эти женщины стремились. Говорю о массовых убийствах, войнах, страданиях, унижениях остальных, ради прихоти этих некоторых. Что стремление стать такими, как они, греховно и противоречит самому женскому предназначению – поддержанию мира и тишины. Что, наконец, красота их временна, но, пока она есть, она должна служить именно добру, а не разрушению. И чем больший опыт они приобретут в служении своём, чем больше мужчин будет вспоминать об их доброте всю оставшуюся жизнь, чем большее количество дочерей своих и чужих они этому научат, тем больше останется у них шансов спасти свою бессмертную душу.
Я учу. Я пытаюсь довести это до каждой. Понимают меня все. А вот служат – лишь единицы. Те, которые искренне в это верят. И они – лучшие! Они несут гостю добро. Гость это высоко оценивает.
Да, бывают некоторые нюансы. До жестких вещей доходит. Тогда девушки вправе отказать в услуге. Но, как правило, находится одна, более опытная, которая подменяет коллегу в щекотливый момент. Чувство служения общей цели добра и миролюбия, непротивление злу, искренность, правдивость и чисто внутреннее, женское, чувство самосохранения, - это побеждает. Причём, именно добро способно остановить любые мальчишеские выверты самовлюбленных нахалов, обделенных когда-то материнской лаской. Мужская природа грубая, но податливая. Женская – эластичная и обволакивающая. Ни в той, ни в другой хрупкости нет. Хрупкость – в неорганическом. В органике исправимо всё. Любая ткань заменяема. Нужно только поддерживать параметры жизнеобеспечения материала. Не правда ли, сударь?
- Мне кажется, вы ушли от вопроса, - ответил я.
- А мне кажется, что вы его и не задавали…