Я на кухне, на причале пророчеств,
завернувшись в одеяло бессонниц,
пью остывший крепкий чай одиночеств,
и зима меня достала, и совесть…
Прикорнуть бы мне, но сны разбежались...
До рассвета, до восьми обречён я,
задержавшейся весны каторжанин,
нескончаемой зимы заключённый.
Брошусь в омут очертя –
нагорело!
На кулички!
На два дня!!
К Далай-ламе!!!
Ринусь к лешему, к чертям, на галеры!
Но к утру вернусь, звеня кандалами…
Здесь, на подступах, сквозь снег и ненастье,
среди луж горчит сугробное тело
в серых простынях лежалого наста.
А на постерах – «Грачи прилетели»…
Здесь на совести саднит неспокойно:
за можай,
в дупло,
бежать без оглядки,
обрывая нити, сети и корни…
Но придёт тепло – всё будет в порядке.
Солнце выкатится влёт и, фасонясь,
разъярится, пусть с задержкой по датам.
И растопит лёд и бед, и бессонниц,
и бессовестно поманит куда-то