Дан, вождь родного края. Василе Александри

 
   (XV-й век, перевод А.Василой)

Лист зелёный овсяницы,
Этой ночью нам не спится...
В рай уходит капитан*,
Вождь отважный, верный Дан,
Ханов он убил без счёта,
Не пустил врага в ворота.

Лист зелёный, лист рогоза,
Кто Земли родной угроза?
Те спешат в татарский ад,
А ведёт их сам Мурад!
Им убит сегодня Дан,
Вождь земли, наш капитан!

(отрывок из народной песни)
* - древнее значение слова "капитан"
происходит от "кап" - голова. Вождь.

Прошу прощения у татар, это дела давно минувших дней,
а из песни слова не выкинешь, ИМХО... Ничего личного.


I

Воитель Дан, как сокол угрюмый обитает
В пещере под скалою, что роют зимы, тая...
Весной, с весельем в сердце он смотрит на восходы,
На Солнце, что целуя, лелеет жизни всходы.
И наблюдает с грустью кровавые закаты -
Звезда его судьбины была добрей когда-то...

Отшельник одинокий, из времени вовне,
Как древний горный камень, родившийся в огне,
Из тьмы, что за могилой в унынии глядит:
Прелестный призрак юный, преследуем, летит...
Таинственный и нежный, когда весь мир в цвету:
"За ним виденьем дряхлым - сам за собой бреду!"

И говорит себе он: "Ладонь холодных дней
Мне больно давит плечи - чем дальше, тем больней.
Закон уничтоженья, жестокий  и ужасный,
Коса времён не тупится от сих трудов напрасных!"
Потом он вспоминает года свои младые...
И кланяются горы, такие же седые.

Сей благородный отпрыск эпох былых героев
Узнал в младые годы, что мир обширней втрое
Для зла, и слишком узок для сил добра и чести!
Хотел бы видеть в деле законы божьей мести,
За правоту которых бороться был готов
И силой богатырской уничтожать врагов...

Когда страна взывала идти на правый бой,
Чтоб заслонить землицу и свой народ собой,
Его благая ярость была, как гром небесный,
И в четырёх пределах ему весь мир был тесен!
Страна спала спокойно в лихие времена,
Пока Дан Кэпитанул над нею бдел без сна!

Частенько уходил он верхом в леса глухие,
Где ночью сталь звенела, глаза сверкали злые,
А коли иноходец вдруг на дыбы вставал,
Он ласково по гриве его слегка трепал,
И говорил: "Соколик, мы победим волшбой -
Она в любое время нас защитит с тобой!

И конь, в тиши полнейшей, опять пускался в путь,
Чрез лес, где нет дороги, и некуда свернуть.
А соколы карпатские в полёте с ветром споря,
Его сопровождали эскортом, как героя...

Надежда освещает великие сердца!

II

Тут старый Дан увидел два дуба-мудреца,
Два великана-братья, возросших на вершине,
Венцом тысячелетья увенчаны доныне.
"О! брат, - один вещает, - мне ветер из долины
Принёс рыданий звуки, и шум стенаний длинных...
С мечом пришли татары! Как коршуны, напали,
И ночью в лужах крови коней своих купали!"

"Всё так! - другой ответил, - я ночью в той дали
На небе видел сполох, да только не зари!
Горят румынов сёла! Хлеба в полях горят!
И в рабство гонят девушек и маленьких ребят.
В дыму, в ужасных воплях, где смерть кругом витает,
Из тел кровавых души убитых вылетают...

Дан, старый воин, слышит, но верится с трудом...
Но вот он в небе видит огромный чёрный ком -
Орлов большие стаи, и ястребы - громадой,
Стремятся к той долине, добыче смерти рады.
И очи загорелись у Дана-смельчака:
"Ну что же, Дане*, к бою! Но бей наверняка!

Дан-капитан снимает с гвоздя старинный меч,
И тот сияет бодро, готов рубить и сечь.
Прикладывая руку к груди, Дан ощущает,
Как сердце в ней румынское стучит, не умолкая.
И гордый старец знает - таков его удел:
Нет ржавчины на сердце, коль меч не заржавел!

- О Боже, Боже Святый! Мне сил и жизни дай,
Освободить от лиха и нечисти мой край!
Чтоб меч держать рука тогда лишь утомилась,
Когда пойму, что сердце навек остановилось,
А сердца путь тогда лишь я завершить готов,
Когда сложу под прахом все полчища врагов.

И затянув потуже на чреслах свой ремень,
Он крестится, спускаясь с горы в лесную тень...

* - устаревший сегодня падеж (звательный), употребляется изредка:
    отче, старче.

III

Когда заходит солнце, в те краткие мгновенья,
Когда кокетка-ночь цепляет украшенья,
Внезапно наступает  миг счастья и покоя,
В котором пропадает печаль с пути героя,
И глаз способен видеть те чудеса из сказки -
Видений вереницы, плывущих без опаски,
Что между днём и ночью нередко возникают,
И в белых одеяниях неспешно в небе тают.

Тогда снисходит в долы великий горец Дан,
Ступая грузным шагом по меленьким следам!
Его не знают ивы, которым мало лет,
Но узнаёт речушка, и кланяется вслед,
Чтоб мог пройти по волнам наш храбрый витязь Дан...
И вот он у жилища, где обитал Урсан.
Суров, немногословен, он спит, клоня главу,
Под космы, как у зубра, подставив булаву.

Плечист и с мощным торсом, и кулаки под стать,
Он в ярости ужасен, пред ним пасует тать...
Он с Милкова явился в другие времена,
Когда на этих землях буянила война.
Кто много о нём знают, те шепчутся тайком -
За три версты обходят его суровый дом.
Коней он обожает, растит их табуны,
В степях своих широких, от лета до зимы.

В свои младые годы, его видал ШтефАн -
Войдя в орду неверных, забросил он аркан
И в петлю хана Мырзу словил он тем арканом...
Великий государь, приняв в подарок хана,
Сказал ему: "Браток, окинь природу глазом,
И сколь увидишь далей,твои пусть будут разом!"
С тех пор Урсан - на страже среди своих степей,
И  нет тут никого, кто б смел украсть коней!

Здоровается путник, войдя: "Норок*, Урсане!"
Суровый глас ответил: "С прибытием, мош** Дане!
Какой сегодня ветер тебя ко мне привёл?"
"Недобрый ветр, печальный, из-за Днестра пришёл!
На нас идёт неверных огромная орда!
Страна под ятаганом, у всех одна беда!"
Укол почуяв в сердце, наш витязь застонал,
А Дан: "Тебя с собою охотно в бой бы взял!
Пойдёшь?" "Пойду, конечно!" - ответствовал Урсан,
И оглядел с любовью свой верный буздуган***.
Затем берёт свой бучум**** и испускает клич...

* - "Норок" (рум.) - приветствие, пожелание удачи.
** - "мош" (рум.) - уважительное обращение к старикам. Аналог в казахском - аксакал.
*** - "буздуган" (рум.) - булава.
**** - "бучум" (рум.) - инструмент горцев, типа украинской трембиты.

IV

Тотчас раздался топот, потоком по степи -
Там жеребцы свирепые копытом пыль секли.
Урсан с любимым гостем во все глаза глядят,
Как кони полудикие навстречу им летят.
По ветру гривы шёлковы, глаза - скопленье звёзд,
Табун - через равнину живой летящий мост.
Ковыль степной волнуется от их лихого ржанья,
А витязь юный щёлкает кнутом, для назиданья.
Кобылка белоснежная под ним летит, как птица -
Урсан стоит как вкопанный, дав знак остановиться...
И к юному созданию, что носит базилик:
"Поймай гнедого, Фулга*... на лбу - как солнца блик!
Мы с Даном нынче на войну уходим воевать..."
"А как же я? Мне силу нельзя ли показать?"
"Нет, ты останься, дочка, именье охранять..."

О, как прелестна Фулга! Стройна и высока,
Две ежевички чёрные, прищурены слегка,
Из-под ресниц сияют, а завитки кудрей
Как птички золотистые взлететь хотят с плечей!
Румяный ротик - ягодкой, но голос в нём силён,
И трудно сразу угадать - "она" ли это, "он"?
Любой, кто ни увидит, с монистом на груди
И с палашом у пояса - теперь сюрприза жди!
И если путник зоркий заметит под алтицей**
Два круглых лебедёнка - уже не удивится!
Болеть тоской любовной придётся круглый год,
Коль к сердцу гордой Фулги открыт не будет ход...
Но в сердце милой девы пока что нет изъяна.

Да, этот "юный витязь" - дочь храбреца Урсана!
Свой шаг стремя к гнедому, в табун заходит смело,
Орудуя арканом... а Дану что за дело?
Он ей даёт советы! "Мош Дан, оставь сомненья,
Насчёт моих талантов отец другого мненья."
А конь её заметил и в страхе захрапел...
Копытом бьёт, глаза искрят, а мог бы - улетел!
Гнедой поднялся на дыбы, скосив на Фулгу глаз,
Девчонка бросила аркан, поймав его тотчас.
Быстрее мысли кинулась, схватив его за гриву,
И вот она уже верхом, с улыбкою игривой.

Конь застонал от ужаса, он сбросить Фулгу хочет,
Униженная гордость в груди его клокочет.
Он взбрыкнул и помчался, быстрее ветра, в степь,
Желая деве показать, сколь нрав его свиреп!
Когда ж луна на небо взошла, во всей красе,
Вернулся в белой пене к закатной полосе.
"Твой конь, - сказала Фулга, - узду теперь признал,
Как знает меч о войнах и о врагах кинжал!"
Ей ласково ответил Урсан: "Дай Бог удачи!
Ну что ж, мы с Даном на войну, не мешкая, поскачем!"
Потом садятся на коней и в темноте ночной
Исчезли... только Фулга им вслед глядит с тоской.

* - Фулга - женское имя, образованное от "фулг" (рум.) - Снежинка.
** - алтица - нарядная вышитая женская блузка народого покроя.

V

Как ночь тепла, покойна... сияют в небе звёзды -
Неплохо дать себе бы недолгий час на роздых,
Когда с небес над миром уснувшим благодать
По божьей воле льётся... Увы, не дремлет тать!
Два всадника несутся, а ярость их не тает,
Как вьюгой, их уносит печальных мыслей стая.
Немые привиденья под трезвым взглядом звёзд,
Влекомы горизонтом, как песенками дрозд!
Уходят в тайну ночи, но мысленно готовы
На смертный бой с врагами за край свой, за Молдову.

Но тьму и морок ночи диск света пробивает,
Растёт, стремясь всё выше, собой зарю венчает,
Заполнив жаром злата небесные провалы...
Леса, пригорки, реки - всё золотистым стало.
Но горный лев могучий и вепрь степных широт
В кровавых снах не видят ни злата, ни красот.
Кто был постарше, молвил: "Красна Луна-девица!"
"Ей басурманской крови не терпится напиться!"
Сказал, кто был суровей... А кони их несли,
Таща фантомы-тени к пределам их земли.

Как смерч печальных мыслей они вдали летали,
Пока их отраженья к утру не обогнали.
Тогда лишь на вершине остановили бег,
Оттуда ясно виден Днестра далёкий брег.
Ночные пилигримы стоят, зарёй одеты
В лучистые хитоны, что сотканы из света.
Коней пустили попастись на свежей мураве,
Мечтая дать работу мечу и булаве...

И смотрят, как в низине татары жгут селенья -
Пять сёл горят в пожарах, их дым, как наважденье,
То облаком клубится, то стелется волной,
Неся людские стоны, скотины жалкий вой.
Сквозь дым несутся тени - плутают, как шальные,
Там матери и дети, и девы молодые,
Стада овец, собаки, и кони, и коровы,
Татары их преследуют, угнать уже готовы.

А кое-где ватаги румынов и татар
В объятиях смертельных - ударом на удар,
Нагие плечи, руки, клинки в крови мелькают,
Лучи живые солнца на остриях играют.
Рассыплется ватага, когда окончен бой,
Оставив неподвижные трупы за собой,
Но близ Днестра - побоище неверных и румын...
С утра не утихает "забава" для мужчин.

Дан говорит: "Урсане! Вот где нас ждут татары!
Смеётся смерть над нами, но мы с тобой недаром
Пришли сюда пораньше - встречались с ней порой.
Возьмём гяуров* в клещи, дадим старухе бой!
В атаку, брат! Ты с юга, а я пойду с заката,
Пошлём неверных в царство, откуда нет возврата!"
"Бог в помощь!" - отвечает Урсан, сжав булаву,
И, словно вихри, оба проникли в стан к врагу!

* - гяур - неверный (тат.).

VI

Урсан как смерч ворвался в орду неверных с юга,
И пляшет булава в руке - соратница-подруга,
Кроя широкий путь в толпе, описывая круг,
Круша несчастных черепа, что ей попались вдруг.
Навеки бедолага закроет чёрны очи,
И не увидят больше ни дня они, ни ночи!

Усеян путь кровавый добычей булавы,
Пойдёшь наперекор ей - не сносишь головы.
Оружие Урсана танцует пляску смерти,
Нет никому спасенья в треклятой круговерти!
Богатыря планида - тяжёлый ратный труд...
По трупам и по крови шаги его ведут.

И старый друг его, герой помолодевший,
Шагая за мечом, услышал голос вещий:
Иди к востоку, витязь! Ступай через толпу,
Всади ей меч под рёбра, и укажи тропу!
Как молния, сверкает его палаш, ликуя,
Направо и налево разя им плоть живую.
Враги дрожат от страха, а витязь им кричит:
"Ко мне, кто любит доблесть и жизнь свою не чтит!"

Никто на вызов Дана не поспешил явиться -
Ни турки, ни татары, ни зверь, ни злая птица...
Как столб огня ужасен величественный вид -
То новое светило на западе горит.
... Два гостя грозной смерти пришли на поле брани,
И  косят сотни жизней в цвету, младых и ранних!

Но вот, лицом к лицу, они вдвоём стоят,
И молвит Дан: "Удачи! Тебя я видеть рад!"
"Тебе удачи тоже!" , ответствовал Урсан,
Скрестив с мечом собрата свой верный буздуган*.
Но тут же пал, сраженный стрелой врага-татара,
С коня свалился грузно, не отразив удара.

Татары, как собаки, набросились тотчас,
Но гневный окрик Дана остановил их враз:
"Назад! Не сметь, шакалы! И стал с мечом на страже.
Он друга не покинет под страхом смерти даже...
Дан держит их на месте одним лишь грозным взглядом -
Но нет таких, кто хочет с ним оказаться рядом.
Он ждёт, как зубр могучий, в осаде волчьих свор,
Чтоб раскидать по полю - безжалостен и скор.

Татары отступили, приблизиться не смея,
Страшась меча литого, аки стального змея...
Они стоят поодаль, взяв Дана на прицел,
Из луков выпуская смертельный ливень стрел.
Их стрелы тело Дана ужалили, как осы,
Но витязь друга верного, пока он жив, не бросит.

Облокотившись тяжко о камень, близ Урсана,
Он шепчет еле слышно: "Неважная охрана!"
Но меч из рук ослабших ещё не уронил,
И грозно хмурит брови, уже почти без сил.
O! Дaнe капитaнe! Вокруг Косая бродит,
И пыл твой богатырский иссяк, он на исходе.
А тучи грозовые, как ястребы, кружат,
И татарва всё ближе... "Аллах акбар!" кричат.

Но вот вдали мелькает белесый смерч в пустыне.
Толпу, как нож, разрезал, и вот он в середине -
Красавец юный, всадник с монистом на груди,
На иноходце белом, с мечом и без узды.
Да, это Фулга, братья, как хищная орлица,
Крадёт свою добычу и с нею прочь стремится...

"Аллах!" вопят гяуры и смотрят вслед, немея.
Но что же они видят? Там лучники Орхея**
Текут, как сель, по склонам, лавиной грозовой,
И в ярости великой готовы дать им бой!
И судорога страха пронзила всю ватагу,
Заставив их к востоку свернуть, прибавив шагу.
Они бегут вслепую, бегут, не рассуждая,
Рассыпалось их войско, аки воронья стая.

Отставшим нет пощады, то знает всяк муслим*** -
Убьют его румыны, не церемонясь с ним!
Не может быть прощенья перед румына очи,
Насильнику, убийце и мародёру... Впрочем,
Им всё давно известно по дедовским словам -
Теперь не остановит их предводитель сам!

Любой, кто смерть увидел, умрёт от страха вскоре,
Тела друзей погибших оставив волчьей своре.
Засим бегут татары, не оглянувшись вспять,
Поскольку по следам их идёт румынов рать.
Хан в клочья рвёт бородку, зелёну шаль свою,
Смотря, как гибнет войско - и даже не в бою.

Хан горестно рыдает - слезами из очей
Он кропит горы трупов и сломанных мечей,
Шатров, коней убитых, расстрелянных врагами,
И стяги войсковые, покинуты войсками!
Гримаса злой судьбы! Всё это неспроста -
Сверкающие сабли, и кони, и войска,
Всё то, чем он гордился - хватило и мгновенья
Мечты его развкять до полного забвенья!

* буздуган - булава;
** Орхей - древний город в Молдове, в русском прочтении "Оргеев";
*** муслим - мусульманин.

  VII

На верном иноходце он реку переплыл,
Беря с собою Дана, что тяжко ранен был.
В шатёр Гирай заходит - печален, зол, унижен,
Как волк, гонимый псами, что раны свои лижет.
И на ковре распятый, три ночи и три дня
Не знал в душе отрады, покоя не найдя.
Отчаянье прогнав, он встал, откинул полог,
В глазах его блистал как будто молний сполох -
То было предвкушенье кровавой сладкой мести,
В которой нет сомнений, ни жалости, ни чести.

Он приказал тотчас же вести к нему румына -
С врагом чтоб расквитаться за шутку злой судьбины.
"Гяур! - Сказал татарин, чье сердце, как гранит, -
Что чувствует травинка, коль рядом сталь звенит?"
"Она главу склоняет и с миром смерти ждёт,
Но знает, что воскреснет свежее через год!"

Задумавшись, Гирай-хан главу на грудь роняет,
Потом, смягчив свой голос, взор к Дану обращает:
"О, Дан, тебя я знаю - ты мудр, но и жесток,
У множества татар, Дан, ты кровь из жил исторг!
И плачут по ним жёны и деточки-сироты,
Когда орда с добычей приходит в Крым с охоты.

Черёд сегодня твой, Дан... с тобой покончит сразу
Палач Ахмет; смотри-ка - он только ждёт приказа.
В руках его удавка и острый ятаган.
Он бросит труп собакам, мудрейший витязь Дан!
Тебя прощу, твой ум и возраст уважая -
К отцу подкралась старость, такая же лихая...
Но лишь с одним условьем - от веры откажись,
Прими закон ислама и праведную жизнь!"

Но не обманешь Дана - он человек бывалый,
Во весь свой рост вставая он молвил: "Боже правый!
Чахлэу* под ураганом не станет мал и близок,
И я - под ветром судеб - не стану подл и низок,
И не приемлю жизни, что сторговал за лесть,
Клеймо на лбу мерзавца я не почту за честь!

Не порыжеет меч мой от ржавчины стыда,
И лик мой червь позора не тронет никогда!
Я прожил век в Карпатах с душой белее снега,
И вот таким же белым хочу уйти на небо,
А кто краснеть привычен - тот не по нраву мне,
Как ржавый меч и пятна позора на челе.
Хочу, чтоб после жизни, без козней и порока,
Моей могиле белой не услыхать упрёка.

Так жить учил нас Штефан, Молдовы государь,
Мы так же жизнь прожили, как наши предки встарь.
Мне милостей не надо, и дорогих даров,
Полно отравы в кубке, что ты вручить готов.
Далёк от этой мысли, и не боюсь я смерти...
От вас, палач, я не уйду, но пыл свой поумерьте.

А ты, Гирай, коль хочешь почтить, отдай приказ -
Позволь к земле родимой припасть в последний час."
Растроган, хан поднялся и снял с него оковы...
- Иди, отец! - промолвил, - не попадайся снова.
На иноходце хана Дан переплыл реку,
Чтоб воздухом Молдовы наполнить грудь свою.
С любовью в сердце землю родную озирает -
Здесь каждая травинка и кустик Дана знают...

Он опустился в травы и лоб перекрестил,
И землю, как святыню, лобзанием почтил.
Затем вернулся к хану, зашёл в шатёр... упал.
- Палач ему не нужен, - печально хан сказал.
- О, витязь! Счастлив каждый, кто летом - зелен сад,
И белым, словно зимы, встречает свой закат!

*Чахлэу - горный пик в Карпатах.


Иллюстрация из свободного доступа в Инете. Крымское ханство. Автор неизвестен.