Пойми, я лиру не глушу!..
Не нужны мне морей просторы,
Большие Пушкинские горы;
Не надо Лермонтовских нив
И злой Цветаевский мотив;
Надсона смутный бред безумный
Мне тоже чужд, – какой-то шумный;
И тот Есенинский напой
Звенит расстроенной струной
В слогах Ахмтовой разумной;
И Мандельштамский звёздный свет –
В душе моей теней отсвет;
У фонаря ночного Блока
Мне очень-очень одиноко;
От Фета робкого дыханья
В меня вселяется молчанье;
А Маяковский странный стиль
Звучит, как сломанный костыль; –
Такого счастья не прошу,
Свои стихи я напишу.
. . . . . . . .
А то, что всех их я дитя –
И злой, и странный, и безумный,
И слишком робкий, и неумный,
И с костылём в душе, кряхтя,
Порвавший вечной струны лиры, –
Простите! бред моей сатиры;
Я их люблю! – шутил, их чтя.