... Часа через два после чтения знакомых утверждений Ь. неожиданно прервался и понял, что не верит ни одному слову из книги. Как никогда не верил тому, чему не было явных доказательств, проверенных опытом. Тогда он начал читать с другого места, пытаясь понять значение описываемых событий не для него, а для кого-нибудь другого, который, возможно, знал какую-то предысторию, тайную для Ь.. Но и в этом случае повествование оказывалось ложным, надуманным. Борясь с желанием переписать прочитанное начисто собственным языком, доступным его пониманию, Ь., перерыв в дворницкой все закоулки и ящики, не нашёл ни листа бумаги, ни карандаша или ручки. Оставалось размышлять про себя, не надеясь на то, что па-мять сохранит эти размышления.
«Библия» писалась не для того, чтобы утвердить человека в вере в единого Бога. Она не предполагает. Она декларирует и не оставляет выбора. Как если бы её вообще не было, а было только название книги. И этого названия было бы достаточно, чтобы вера стала законом. Эталоном причастности к Богу. Лишнего писать было незачем.
Как исторический документ, эта книга не учебник, а скорее помощник, справочник, сопровождающий, но отнюдь не поучающий. Авторы, толкующие о происходящем задним числом нет-нет, да и скатятся к собственной современности и её понятиям. Оперирующие к божественному пытаются навеять страх. Сулящие блаженство уповают на веру в Бога. Верующих Бог одаряет земными благами, но не просвещает. Он остаётся недоступным пониманию. А внушить веру в себя, открыться людям, облагодетельствовать всех взаимной любовью – не может, или не хочет. Так и искушает спросить Спасителя: к чему городить огород, если одним всесильным щелчком можно вбить каждому веру? И всё успокоится! Что это за игра такая: стравливать людей до убийства, не жалея женщин и детей? Ради чего? И тут же призывать: плодитесь и размножайтесь.
Зачем эти многочисленные циклы войн, моров, стихийных бедствий? И зачем оставлять сомнения в неискушённых душах, разрушая веру в Себя, непогрешимого? Затем, чтобы пролить свежую кровь? Безрассудно! Неоправданно жестоко! Даже подло – не воспользоваться своим всесилием в опасный момент! Не спасти, а погубить… Какая уж там любовь и всепрощение, раз самый ответственный и всемогущий не считает нужным вмешаться, чтобы восстановить мир и справедливость!..
Зато сколько букв! Тысячи страниц, миллионы знаков, сотни лет времени на чтения и толкования прочитанного! И всё – в пустоту…
И даже если ты есть, Господи, и эта цивилизация погибнет, как погибли все предыдущие, как погибнут последующие, дай людям когда-нибудь такой нравственный закон, чтобы они не способны были тебя самого осуждать, чтобы это им даже в го-лову не приходило! Зачем поручать людям писать Книгу, которая вызывает сомнения? К чему изучать то, что разрушает самое себя?
Достаточно табу. Запретов на подлость, убийство и воровство. Или обязательно нужно на кого-то молиться? Пусть молятся на маму. Она их родила. Дала им жизнь. Выкормила. Или – на папу. Он их воспитал. Дал знания. Охранял. Почему нужно молиться на кого-то невидимого и ждать от него невообразимого? Как минимум – хлеба! Максимум – чуда!
А не потому ли, что так удобнее всем?! И рабам, и хозяевам. Ведь именно тогда, при рабстве, которое считалась нормой, и писалась Книга. И в ней, внутри, отношения ни между людьми, ни между человеком и Богом не изменились. И рабство ещё длилось, а Книга уже была завершена. Им, первым, читать её было легко и понятно. Верующий – «раб Божий». Предмет собственности, с которым хозяин волен делать всё, что ему захочется. Вплоть до продажи или убийства (уничтожения). Раб это знает. Раб этим живёт. Знает об этом и его хозяин. И – кто бы он ни был – он будет поступать с ним, как с рабом.
А просто потому, что не было в то время других отношений! Хозяин прав всегда, потому что он хозяин. Раб навсегда раб, потому что он невольник. Воли у него нет, нет выбора. Есть рабская жизнь или смерть. Ничего другого. Хочешь занять место хозяина? Отними у него жизнь, и стань им. Стань, чтобы помыкать собственными рабами.
Христианство несло идею рабства в жизнь две тысячи лет. Вот с этой самой Книгой. А с такой Книгой подличать с неверными, обворовывать слабых, сжигать ведьм и еретиков на кострах и грабить в крестовых походах сам Бог велел. И если с прихожанами разбирались мирские и уголовные суды, то церковный суд карал ещё и тех, кто замахивался на них самих, представителей Бога на Земле, единственных, чьё звание позволяло им выносить приговор именем главного рабовладельца.
Книга содержит все грехи человеческие. Не разовые! Многочисленные, которые переползают из одного поколения в другое. Людей наказывают, а они грешат. И еще раз грешат, и их опять наказывают. И это даёт людям понять, что никто не волен, ни как раб, ни как хозяин, уйти от греха. Хочешь-не хочешь, а ты его совершишь, неоднократно, с той или иной степенью подлости или жестокости. Такова рабская натура человека. И к рабу приходит странная мысль: раз так, то чего бояться? И он грешит и убивает. А Бог в этот момент отходит в сторону и ждёт, чем это всё закончится?
Нет, нужно написать другую книгу. Короткую, ясную, лёгкую. После прочтения которой становилось бы очевидно, что, что бы ты не делал, как бы не жил, ты сам себе судья, сам себе и раб, и Бог. И все помрут, и ты помрёшь, и ничего не изменится. Опять будут обманывать и убивать, унижать, умирать от болезней и старости. Ничего другого просто не было и нет. Только и разницы, что кому-то достанется больше, а кому - меньше. И зла, и добра, и хорошего, и плохого. И стоит ли из этого что-то выбирать, если результат одинаков? Боль. Смерть. Забвение…»