***

Я боюсь за себя, как за первую встречную не боятся,
однако, глянь-ка, — боюсь и зажмуриваю глаза,
птицы-лампочки вспорхивают и опадают,
на планету упала роса, лежит и никак не желает подняться,
в ней-то себя и нашла:
вот глаза, вот душа, переносица и носибельный силуэт,
галстук болтается на головастой шее,
платочек выглядывает из-под бахил,
герника, юленька, чистая герника
ошеломительных рос, лёгших вчера на изнанку,
всё отразивших — и счастье, и тень, и тебя, —
всё увенчавших собою. В мощный полуденный свет очеловечимся:
в масле увидим себя, в сиропе, в кипящей воде,
словно коньки-горбунки пронесёмся в упряжке
с совестью, силой, свободой и что-то оставим неведомым, —
тайна пришла в нашу жизнь третьим запретом.
Первый запрет — на еду, второй — на инцест,
третья — тайна.
... корочки света валяются на траве,
так же беспечно, как будто ничто не случилось.